некстати.

У Рицу эта болезнь начала распространяться намного раньше. Взяла она корни из детства и начала произрастать далее в сердце. Это было больно, неприятно, но эти чувства не казались ему простым сорняком. Спустя несколько лет боль перескочила с сердца в лёгкие. Очень мелкие иголки поселились внутри детских органов. Всё внутри чесалось и противно обжигало, кололо. Люди говорили, что Рицу в кого-то влюблён, причем с самого детства. Родители успокаивали, говорили, что, видимо, маленьким он пережил какое-то потрясение. Говорили, что всё пройдёт, что всё забудется, и спрашивали по тысяче раз, кто же эта незнакомая им девочка, которая так впилась в сердце их мальчика? Рицу не понимал их. Это была не любовь. И он не мог настолько часто нервничать. Это было что-то другое. Обычно это происходило ночью, когда в панике, увидев не тот сон, он просыпался; когда держал ложку в руках, стараясь как-то повлиять на неё, тратя последние силы как физические, так и душевные, и всё для того, чтобы провидение сжалилось над ним, а ложка всё-таки согнулась в его обессилевшей руке; когда он чувствовал, что им овладевает страх. Необъяснимый страх. Точнее, он-то может объяснить самому себе, чего он так боится. Но другие с натяжкой поймут, что к чему. Просто не поверят. Да и Рицу сам во всё это не хочет верить. Ведь брат у него замечательный. Такой тихий, спокойный, ниже травы и тише воды, выглядящий как истинно божий одуванчик, с бархатным голосом. Ну как Шигео Кагеяма, его родной брат, может вызывать страх? Да это же просто смешно. Это даже нелепо и неловко, в конце концов. Поэтому Рицу некому рассказать о том, что его рвет на части в душе, а в сердце, помимо кактусовых метастаз, он глубоко переживает и несёт ответственность за то, чтобы никто не пострадал по случайности. Чтобы брат не вышел из-под собственного контроля. Чтобы никто не подумал, что Шигео опасен. Чтобы все думали, что они хорошие, любящие друг друга, до безумия дружные, спокойные братья. Чтобы всё было нормально и так, как надо. А как надо? С каждым годом Рицу понимал одну вещь, очень важную и непоколебимую в своей верности: его нии-сан очень хороший и не заслуживает, чтобы Рицу с ним играл в «дружную семью». Либо он принимает Шигео, либо не лезет к нему с лишними беспокойствами. Он принял. Ему ничего другого и не оставалось, кроме как принять и брата, которого он любил, и того брата, которого он опасался. Потому что вытравить его из легких, из головы, из сердца, из крови было нереально. На протяжении стольких лет думать об одном и том же каждый божий день, прокручивать мысли одну за другой — всё это повлекло за собой катастрофические последствия. «Как там нии-сан?» «Чем ему помочь?» «Нормально ли нии-сан себя чувствует?» «Иди спроси, что ему нужно. Спроси, как дела…». Он выгнал все лишние мысли из головы и оставил только мысль о брате, а его лёгкие тем временем продолжало разрывать изо дня в день. «Бедный Рицу-чан. Это же в кого так надо было влюбиться, чтобы настолько страдать?..» — с сочувствием произносили родственники. А ещё они же все незлобно смеялись над наивным Шигео, который точно так же выхаркивал несколько раз за неделю по утрам яркие подсолнухи, давясь сырыми семенами. Он кашлял, а Рицу гладил его по спине, сидя рядом с братом, который склонился над тазом. Ведь только Рицу старший мог прямо сказать, что он влюблён в Цубоми, и что выхаркал бы все легкие к чёрту, лишь бы любить дальше. А у Рицу внутри всё сворачивалось каждое такое утро, и он был готов притянуть таз Шигео к себе и выблевать все свои кактусы наружу. И у него это было в разы чаще, чем у брата или любого другого подростка. И когда, наконец, Шигео откашляется в последний раз, то с глубоким вздохом улыбнётся облегченно и посмотрит на своего младшего брата, который обеспокоенно бегает взглядом по его лицу. Глаза младшего так и говорят: «Всё хорошо, нии-сан?» Шигео лишь ласковой улыбкой даёт знать, что всё просто замечательно, и, едва касаясь, проводит ладонью вдоль руки Рицу, таким образом благодаря за поддержку. И у младшего останавливается дыхание, а кровь застывает в жилах. Он борется с собой, чтобы не убрать лепесток подсолнуха с губ брата, нежно коснувшись его. Ведь это было бы странно. Наверное. Да и не кстати совсем. Всё равно он сейчас будет умываться. Без него справится. Да, Шигео справится без него. Рицу не справится без Шигео с этим. Если Шигео разлюбит Цубоми, ему станет легче? Он не будет так страдать по утрам и после уроков? Его нии-сан не будет мучиться, если признается? А если она ему откажет? Но она ему отказала. Негрубо, конечно, но Рицу мог представить, что его брат чувствовал. Да и он видел своими глазами, чего это всё стоило… Но спустя время Шигео уже залечил свои раны (сказать честно, не особо-то он и страдал, сразу вкусив плод детского разочарования от первой влюблённости) и больше не кашлял подсолнухами. Вообще не кашлял. Влюблённость прошла, и пока что его сердце было свободно и от солнечных побегов, и от любви. А цикл Рицу продолжился. Он понимал: чтобы избавить себя от мучений, нужно так же признаться, пострадать и пережить это, как это сделал его старший брат. И тогда всё будет хорошо. Легко же на самом деле. Просто подойти и сказать: «Ты мне нравишься». Для такого, как Рицу это очень просто, если это надо сказать, чтобы только остаться в покое. Ради своего здоровья Рицу может это сделать. Но… Как подойти к родному брату и внезапно сказать: «Ты мне нравишься» Да никак. Так не говорят адекватные люди. Ну, то есть Рицу не хотел, чтобы Шигео понял его неправильно, потому что звучит это всё странно. Тем более ему так не хотелось портить их отношения, которые стали, наконец, искренними и более доверительными. Можно ведь ещё потерпеть, а там само наверняка пройдёт. Конечно, пройдёт. Он слышал, что рано или поздно проходит. Но не тогда, когда твой объект симпатии живет с тобой через стенку, носит с тобой одну и ту же одежду и обувь по необходимости, рассказывает каждый вечер, сидя у тебя на кровати, о том как у него прошёл день, при этом сияя как солнце своей родной улыбкой; а ты тем временем пытаешься лишний раз на него не смотреть, чтобы он не увидел красных пятен на щеках, которые проявились не то от смущения, не то от боли в легких. Рицу знал, что выглядел он неважно, ведь кактусы в органах не делают людей красивыми и не питают их жизненной энергией. Скорее наоборот. Шигео говорит: «Я тобой горжусь!..» «Я так люблю тебя, Рицу, и очень тобой дорожу» «Нет, нии-сан, ты мной совсем не дорожишь… Но если бы ты знал». ………………………………………………………………………. Он обнимает Рицу в его день рождения, но очень быстро, произнося своим нежным тихим голосом поздравления. Рицу кажется, что он хотел бы, чтобы эти объятия продолжались чуточку дольше. Ведь с возрастом его желание прикоснуться к брату усиливалось, а кактус разрастался по всему пищеводу так, что он больше не мог есть. Он хотел теперь только одного: чтобы брат до всего сам догадался. И помог ему. Он бы спас его. Но Шигео видит в нём только младшего брата. И навряд ли ещё как-то иначе может представить отношения между ними. А Рицу уже успел обдумать всё правильное и неправильное, всё, что по нормам морали и всё, что аморально. И понял, что ему абсолютно всё равно. Что бы подумали другие, узнав, что брат причина его беспокойных снов и иголок в легких. Что именно Шигео он больше всего мечтает подарить свой первый поцелуй. Что своего нии-сана он любит не так, как должно любить своих старших братьев. Что страх и боль из детства переросли в любовь и серьёзную болезнь. Конечно, Рицу осознавал, что это сумасшествие, и избавиться от него он хотел бы непременно. Но что подумает брат, если Рицу признается? И как им дальше жить и общаться друг с другом после этого… Нет, это абсолютное сумасшествие. Рицу бы только решиться, взять себя в руки, и, возможно, станет ему лучше. А если будет только хуже? Но маленький луч света прорезался сквозь темные тучи. Одним вечером, когда Рицу сидел на диване и попросту пялился отрешённым взглядом в экран телевизора, обняв свою талию руками, Шигео подошёл к нему и серьёзно задал вопрос: — Из-за кого у тебя это? Рицу не сразу понял тогда про что говорит брат и посмотрел на него странно. — Ты о чём, нии-сан? — О твоих кактусах. Столько лет, Рицу. А ты всё так же страдаешь. Мне больно на тебя смотреть, — в голосе Шигео чувствовалось искреннее беспокойство. Рицу отвернул голову. Чем же он так привлёк его внимание именно сейчас. Может, сидел более отстранённо, чем обыкновенно. Ведь раньше он даже не говорил с Рицу о его болезни. Только спрашивал как самочувствие, но не обсуждал саму болезнь. — Я не хочу, чтобы ты волновался, — тихо произнес Рицу. — Не могу. Шигео сел рядом с братом, немного помолчав. Рицу всем свои нутром чувствовал, как нии-сану было печально. Он правда был сильно встревожен, и от этого младшему было ещё больнее. Рицу с тяжестью вздохнул, попытавшись натянуть улыбку и повернуться к брату, чтобы взглянуть ему в лицо. Он встретился с ласковым взглядом Шигео, и в животе радостно потеплело, а в груди страшно защемило. Он понял, что выражение его лица не выглядело самым ободряющим и не вызывало ощущения, что он совсем здоров. От резкой боли его брови сдвинулись, а сам он рефлекторно приложил руку центру груди, тем временем испуская тревожный хрип. Шигео аккуратно взял его за плечи, но Рицу так тяжело сотрясался от кашля, что старший, даже не успел понять, что это очередной приступ, вызванный его же теплотой. Он секунд пять смотрел в оцепенении на младшего брата и только потом ему в голову пришла мысль отвести его хотя бы к раковине, наверняка, ему так разрывало горло. Но отчего же?.. Даже с Шигео такого ни разу не происходило. Вдруг последний хрип донёсся из легких Рицу, и он неуклюже оттолкнул руку брата. Рицу сквозь поволоку слёз смотрел внимательно на ковёр, на котором не было (к счастью Рицу) ни зелёной мерзкой слизи, ни слюнявой массы с кучей кактусовых иголок, ни прочих тошнотворных консистенций, из-за которых нужно было тщательно споласкивать рот от запаха. Не было ничего отвратительного, но горло жгло адски. Даже хуже, чем от сухих игл. На ковре лежал небольшой розовый цветок. Распустившийся, безумно красивый, с яркими лепестками. Это было настолько необычно, что несмотря на ломоту в теле и недомогание, Рицу мигом оживился. Он было хотел, что-то сказать или сделать, чтобы окончательно прийти в себя, но за него это сделал Шигео, который наклонился к бутону, взяв его в руки, и начал внимательно его рассматривать. Рицу тем временем наблюдал за ним, низко наклонив корпус к коленям, не разгибаясь. Ему всё ещё было страшно двигаться, и он опасался того, что приступ может повториться, ведь он во все глаза глядит на нии-сана. И сразу же забывает и о боли в груди, и о цветке, только что выхарканном, но так нежно и тщательно взращенном в его лёгких. И нии-сан держит этот цветок в своих не менее нежных руках (Рицу точно знал, что руки его брата не могут быть иными). — Рицу, — прервал Шигео минутную тишину, — это — я? — А, что? Рицу даже не понял вопроса, а понимать его было куда страшнее. Но как? Как же Шигео так догадался ни с того ни с сего? А ведь семь с лишним лет прошло. Всё ради того, чтобы оказаться в такой ситуации, в которой Рицу пришлось взрастить в груди настоящий кактус, который дал цвет. И в эту же секунду он понял, что он просто безумно хочет от всего этого избавиться, что ему это надоело до чёрта. И в то же время он хотел быть поближе к нии-сану. — Причина твоих страданий — это я? Почему ты не сказал никому… Почему не сказал мне? Рицу, ты же мог умереть! И я бы был тому виной?! Ты же почти всё детство потратил на это, — с горечью произнёс Шигео, махнув в воздухе цветком. — Да разве всё это того стоило бы?.. — Что стоило? Я тебя не понимаю. Шигео не ответил. — Зачем ты беспокоишься из-за такой ерунды. Правда, нии-сан, всё в порядке. — Не говори так! Но ты разве не знаешь, что нужно сделать, чтобы тебе было легче? Рицу поднял на него глаза, полные непонимания. Оба они знали: чтобы мучения прекратились, нужно встретить взаимную любовь. Но Шигео в жизни не полюбит Рицу так, чтобы младший это почувствовал по-иному. Чтобы любовь Шигео была не менее неправильной, намертво пришитой швами из проволоки в сердце. Такого не может быть. Всё совсем не так. И всё неправильно. И всегда так у них. У них всегда что-то не так, что-то неправильно, они оба ошибаются в чем-то и заблуждаются. — Я знаю, — тихо прошелестел Рицу. — Тогда почему не говорил… И теперь ему ответить нечего. А тем временем в глазах его любимого брата сверкали блики печали; на всём лице читалась тревога. Ну и что бы теперь им обоим помогло? Собственно, ничего. — Рицу, — Шигео на мгновение расслабился и постарался, как обычно он это делает, беззаботно и тепло улыбнуться, что у него и получилось, — понимаешь, я теперь ничего не могу обещать тебе и врать бесполезно, — я даже не хочу и не стану — но ты должен знать одно: из всех людей на планете самый ценный для меня человек — ты. Рицу, я тебя тоже очень люблю и всегда любил. С этими словами Шигео притянул Рицу к себе, очень легко и нежно обняв, как и принято в таких сложных ситуациях между любыми родственниками. — Я тебя тоже люблю, нии-сан. И в эти слова Рицу снова вложил совсем другой смысл. Но тем не менее, он почувствовал, как боль в горле и в груди медленно исчезала. Словно таяла вместе с Рицу в объятиях Шигео. *** С того самого дня Шигео начал обращать на своего младшего братика ещё больше внимания, чем раньше. Он уделял общению с ним всё своё свободное время, когда у него оно было. Но школа, клубная деятельность и подготовка к экзаменам не позволяли ему проводить время с Рицу постоянно. Но младший и так чувствовал себя уже лучше, потому что Шигео говорил каждый день, как он любит Рицу, чаще к нему прикасался, обнимал. Он даже иногда целовал его в щёку, пока никто не видит. И если он видит сам, что Рицу совсем раскис. И каждый раз Рицу чувствует в животе что-то мягкое и приятное, а лёгкие больше не дерёт. Эта душевная близость помогла забыть о боли словно раз и навсегда. Рицу даже не сомневался, что нии-сан его вылечит. Что он догадается. Что он поможет. Но в глубине души Рицу осознавал, что это всё долго продолжаться не будет. Шигео рано или поздно серьёзно влюбится в девушку, и тогда он уже не сможет лечить своего младшего такой неформальной для братьев терапией. Это определённо будет странно. И Шигео тоже об этом думал изо дня в день. Он любил Рицу самой нежной, искренней любовью и глубоко за него переживал. Он понимал его чувства и принимал их такими, какими они являлись. Ему не было неловко за свои проявления, потому что они были естественны и приятны. Только одно вводило Шигео в замешательство: Рицу сам не проявляет никакой инициативы и не выказывает ответной глубокой привязанности. Наверное, боится. Боится, что привяжется ещё сильнее к брату и просто потом будет больно отпускать… Это было мудро со стороны Рицу, но, может, всё-таки глупо со стороны Шигео? Благими намерениями вымощена дорога в ад, так говорят. Что, если Шигео делает своей любовью только хуже? Но Рицу не страдает физически, может, это и хорошо. Опять же, что уже хорошо, а что плохо? Тяжело отвечать на подобные вопросы, когда твой младший брат влюблён в тебя, а ты говоришь ему о любви каждый день, зная о его страданиях. Кажется, Шигео совсем начал забываться, что есть хорошо, а что плохо. Он определённо делает что-то не так. И Рицу молчит, не может ничего сказать. А, может, Шигео так кажется? Может, просто Рицу стало лучше настолько, что вся эта детская влюблённость выветрилась спустя несколько недель после того признания. Точнее, после того, как Шигео осознал глубину чувств Рицу и принял это. Вскоре он начал понимать ясно, что Рицу уже практически поправился. Он стал выглядеть здоровее, вести себя активнее и больше ничего у него не болело. С ним всё стало хорошо. И Шигео был этому безгранично рад. Тем не менее, Шигео не мог уже прекратить ласкаться к младшему просто так. Ему безумно нравилась эта близость и лёгкий румянец на щеках брата, когда он молча принимал невесомые поцелуи в щёку и довольно продолжительные объятия. Теперь Рицу не так часто хотелось засыпать на коленях старшего брата под тихое жужжание телевизора. Больше Рицу не хочет, чтобы Шигео мылил ему голову в тёплой ванне, ведь это не совсем нормально. Родные братья так не должны делать. Теперь младший смотрел на свои переживания, как на нечто странное, как смотрят на свою первую любовь спустя годы и поражаются тому, насколько всё было глупо и романтизировано без причины. Ему даже казалось, что страдал он не так сильно. Может, ему просто нравилось это чувство глубокой привязанности к кому-то, кто лучше него, кого он любит и уважает. Рицу и сейчас любит и уважает Шигео. Но ему кажется, что всё-таки вовсе необязательно делать всё, что делает теперь Шигео для братика. Он остыл к своей первой любви точно так же, как его первая любовь, когда-то отпустила Цубоми. У Рицу получилось. У них обоих получилось, вроде как. А Шигео каждый раз смотрит на взрослеющего брата и со страхом понимает, что ему нравится в нём всё. Ему нравится лицо Рицу, нравятся его красивые глаза, нравятся родинки, какие есть и у самого Шигео, нравится родной голос, нравится походка, аура, нравится, как он говорит и что он говорит. Это были сильные чувства, но до боли знакомые. И вот их уже было страшно принимать. Но Шигео пытался всегда быть искренним с собой и с другими, поэтому он решил их не отталкивать, а просто подождать, может, всё-таки это просто такая родственная близость… У Рицу всё шло пока что хорошо, и Шигео не хотелось ничего портить. Ни в коем случае. И у Шигео тоже всё было нормально до тех пор, пока Рицу однажды не вернулся вечером от врача и прибежал к Шигео, чтобы с сияющим выражением лица показать ему рентгеновский снимок и сообщить: — Я совсем вылечился, нии-сан. Посмотри! Шигео с улыбкой аккуратно взял плёнку, вытащив её из папки. Его лицо озарилось радостным блеском, когда он увидел здоровые лёгкие младшего брата. Это было действительно прекрасно. Теперь Рицу будет легче. Всё теперь у них будет хорошо. — В этом есть и твоя заслуга, братец. Спасибо, — произносит искренне Рицу. — За что же? — спросил Шигео, подняв голову от снимка и заглядывая в любимые глаза. Но в эту самую секунду Рицу его обнимает так крепко и резко, что у старшего перехватило дыхание. Он правда забыл на несколько секунд, как дышать. Или просто не мог физически. — За то, что не оттолкнул и помог мне. За понимание. Ты у меня лучший, нии-сан. Взгляд Шигео сосредоточился в одной точке, и он медленно выпутался из объятий брата, чтобы отдышаться. Внутри лёгких почувствовалась ужасающая тяжесть и тугая боль. Нет, это определённо знакомое чувство. Словно тебе протыкают органы самым тупым ножом, а в этих же органах что-то медленно разбухает. Видимо, это те крупные подсолнухи с семенами снова пустили свои побеги. Снова. И это всё было опять некстати.