***
— Йо, Тсуна! Как дела? Девочка вздохнула, устало и обречённо, — её одноклассник, который отчего-то считал себя её другом, так просто не отвяжется, — и, повернув голову к говорившему, вяло махнула рукой и натянула улыбку. Обычно для этого действия не нужно было много сил, но сегодня — двенадцатый день рождения, как-никак, — она хотела или убивать, или убиться, ничего кроме. — Всё хорошо, Такеши-кун. Мальчик радостно улыбнулся и начал оживленно рассказывать про предстоящий бейсбольный матч, скорые экзамены и — ну, конечно, куда без этого — про своего соулмейта. Соулмейт [твоя родственная душа, милая], — человек, идеально тебе подходящий, с которым вы всю жизнь счастливо проведёте вместе. По мнению самой Тсуны, соулмейты были самой огромной в мире катастрофой: человек, навязанный тебе с момента рождения и до самой смерти; ублюдок, имя которого впилось в твои вены, с которым ваши пути будут пересекаться, пока вы не съедетесь, ибо нереально всегда оказываться не в том месте, куда шёл. Саваде Тсунаеши сегодня исполнилось двенадцать лет, она добрая, всегда улыбается всем вокруг и носит милые свитера. Савада Тсунаеши каждый день вместо школы пытается уехать в аэропорт и улететь в Италию. Савада Тсунаеши ненавидит и кофе, и Италию, и мертвецов, которым, честное слово, место где-нибудь в аду.***
Маленькая девочка с огромными светлыми глазами и двумя аккуратными хвостиками игралась в саду с мячиком. Её добрая мама наблюдала из кухни и не могла нарадоваться на спокойную и очаровательную дочь, помогающую ей по хозяйству. Пусть малышку Тсу не очень любили сверстники и соседи, но она никогда не расстраивалась, только улыбалась, показывая милую щербинку между зубов. Казалось бы: что может быть страшного в этой уютной семейной картине? Тсуна что-то крикнула, подкинула мяч высоко-высоко и разразилась звонким смехом, и Нана пошла готовить ужин. Только вот Тсуна никогда не любила играть одна. И потому всегда играла со своим лучшим другом — Реборном.***
— Ты слишком мягкая для мафии. Тсунаеши снова привезли в Италию "погостить" у Варии. Она не очень понимала отца в стремлении убить единственную наследницу столь изощренным способом, но не сопротивлялась. В конце концов, у "братишки" Занзаса было даже весело. Смотреть на этот цирк — кровавый и временами опасный, но больше веселящий, чем пугающий — из первого ряда Саваде нравилось. Сейчас Скайрини нашёл её на веранде вместе со стаканом излюбленного коньяка и — слава Ками — где-то оставил пистолеты. Внеплановую тренировку Тсуна бы точно не выдержала. Девочка пожала плечами, подула на лезущую в глаза чёлку (вообще-то у неё не было чёлки, но Занзас исправил это досадное упущение залпом пламени ярости) и перевернула страницу семейной книги по ведению бизнеса. Пока чего там больше — математики или прикладного запугивания и шантажа — Тсунаеши не поняла, но самое кровавое пролистывала. — Если бы я могла, я бы никогда не связалась с мафией. Была бы мирной домохозяйкой или мангу бы рисовала. Может, воспитывала бы детей. Парень хмыкнул и кивнул. Да, Тсуна была типичной домохозяйкой: с нежными руками, аккуратными причёсками и добрыми глазами. Такие проводят всю жизнь дома, любя мужа и воспитывая отпрысков. Савада не очень подходила для замужества — слишком уж по-детски невинная и с огромным сердцем; там было место для каждого несчастного, но лишь одному такое достаться не могло. А вот для няньки в каком-нибудь сиротском приюте в самый раз. Иногда Занзасу казалось, что доброты Савады хватит на всех недолюбленных детей и дворняжек; Тсуна всегда раздавала конфеты попрошайкам и прикармливала собак, кошек, долго потом тиская грязные комки шерсти. Девчонка беззаботно качала босой ступней, опустив голову на разбитую, но залеченную заботливым пламенем солнца коленку другой ноги. Она не так уж и часто говорила с Занзасом по душам [милая, он же псих и убийца, как ты можешь его любить как брата], и потому ценила эти моменты как ничто другое. Бастард Тимотео заботился о ней, не хотел втягивать в мафию. К сожалению, небесный огонь не оставлял ей выбора; вечно голодный и одинокий, он рычал где-то в просвете меж рёбер, в самом сердце. На другом конце аллеи, у самых ворот, вдруг, махнул рукой Реборн, обычно не показывающийся рядом с мафиози. Пусть и выглядящий как один из них. — Если хочешь, могу кратко рассказать суть книги. Занзас то ли не заметил, что Тсуна ушла в себя, то ли решил грубо дернуть её; он не отличался тактом, чтобы просто дать ей порефлексировать. Савада помахала головой и нервно поправила выбившиеся пряди из хвостика. Реборн, видимо не дождавшись её, скрылся за апельсиновыми деревьями. Что ж, а Тсунаеши нужно было ещё вникнуть в правила и законы мафии. Ей тут ещё жить, как-никак. — Не нужно. Хочу досконально знать, в какое дерьмо я вляпалась. Ветер игрался с верхушками деревьев, которым, честное слово, здесь нужно вместо кислорода источать угарный газ. До конца "каникул" было ещё целых две недели. Целая вечность в одиночестве.***
Реборн был всегда. Тсуна не помнит, когда именно он появился — возможно, она родилась, а он уже качал её на руках, — но это и не суть важно. Мужчина был рядом всегда. Поправлял шляпу и катал малышку на спине, гладил хамелеона, растянувшегося на плече, и обрабатывал девчушке колени и локти, пил чёрный как смоль кофе и провожал до дома. Он был рядом, и Тсунаеши считала это нормальным и повсеместным; у каждого же есть свой ангел-хранитель, просто её был циничным мужиком далеко за тридцать, разукрашенный шрамами и без крыльев. Реборн пошло шутил, дымил как паровоз и избивал её одноклассников — если они задирали Тсуну, конечно, отлично заметая следы. А потом Саваде стукнуло двенадцать, и ей подробно объяснили об истинной связи. И о связи, когда один из соулмейтов мёртв. Уже лет пятьдесят как.***
Тсунаеши сбрасывает рюкзак на рыхлую после дождя землю. На много-много миль вокруг — лишь влажная почва, деревья с кривыми стволами и жухлая трава. Ничего живого. Рейсовый автобус вообще-то не останавливается посередине маршрута, но когда приставляешь пистолет к виску, водитель становится на удивление сговорчивым. Отходить от трассы пришлось километров на десять, но Тсунаеши — где-то глубоко внутри, под слоем цинизма, острых ухмылок и жалящего огня — так и осталось маленькой доброй девочкой; ей не хотелось, чтобы от её личных разборок пострадали невинные люди. В руках у неё пистолет. Занзас пытался научить названную сестрёнку не только мазать мимо мишеней, но и пробивать черепа. Поначалу Тсуна сопротивлялась и потому вечно ходила в синяках, ожогах и подпалинах — Занзас не был терпеливым учителем. А потом Савада выросла, стала Десятой, набрала в Хранителей самоубийц и психов, оказалась соулмейтом самого сильного пламенного, жившего в прошлом поколении, и ей пришлось научиться стрелять. А ещё драться, сжигать врагов живьём и убивать по приказу Дона. Реборн усмехается — когда-то худощавая девчонка напротив него улыбалась, а не растягивала губы в оскале; обнимала, а не ломала рёбра; промахивалась, а не дробила пулей чужой позвоночник. Тсуна отсалютовала своему визави узкой ладошкой и сняла пистолет с предохранителя. [милая, ты будешь всю жизнь счастлива со своим соулмейтом, ведь он всегда примет тебя такой, какая ты есть. Но и ты будешь готова сделать для него то же. И разделить с ним любую участь, как он разделит твою] Соулмейт Тсунаеши — психованный мужик неопределённого возраста, лучший киллер своего поколения, один из самых сильных пламенных, когда-либо ходивших по земле. Соулмейт Тсунаеши — внимательный и заботливый партнёр, который всегда следил, чтобы она хорошо и вкусно ела, понимала школьный материал и просыпалась по утрам с запахом полевых цветов, оставленных на подоконнике. Соулмейт Тсунаеши — Реборн, тот самый, который был её лучшим другом и самым дорогим человеком чуть ли не с рождения. Человек, который умер полвека назад и тянет её за собой. Саваду-младшую вообще-то готовили на пост консильери — перекладывание бумажек, личная охрана и беспрекословное подчинение отцу, — но смерть, шедшая за ней по пятам, сначала расправилась с сыновьями Дона. И малышке с тёплыми руками и карманами, полными конфет и собачьего корма, пришлось стать наследницей мафиозной империи. Реборн понимал, что это его вина, но никогда не извинялся — гладил осторожно по волосам и тренировал до изнеможения. Тсуна ненавидела жизнь, когда каждое движение нужно контролировать, а иначе через несколько часов окажешься на итальянском кладбище, жизнь, где соулмейта видишь только ты и начинаешь сходить с ума; жизнь, где ты жертвуешь собой непонятно за что. Тсуна мечтала устроиться няней в приют, подкармливать собак и штопать Реборна, когда он возвращался с какого-нибудь опасного задания, а не вот это вот всё. И поэтому, если уж двое сильнейших пламенных хотят переубивать друг друга, то надо выбрать место поудаленнее и побезлюднее. Если уж двое соулмейтов ненавидели друг друга с самого рождения, то рассудить их могли лишь Боги или смерть. Убить мёртвого почти невозможно — шляпа с яркой оранжевой ленточкой удачно скрывает дыру от пули во лбу — но Савада не зря прославилась на весь мир; самая сильная глава семьи со времен Джотто, но самая милосердная. На самом деле Тсуна просто любила запугивать и оставлять в должниках. Это было намного гуманнее и выгоднее. Малышка Тсу любила учиться на чужих ошибках — Примо улыбался, миловал, но не пугал — и держать поводки с самого детства. В рюкзаке — старом и потёртом, с рисунком бабочки неопределённого цвета, оставленный сентиментальной Наной ещё со времен начальной школы — лежали кости вперемешку с остатками плоти и землёй, выкопанные неугомонной Десятой из могилы с самым милым и одновременно ненавистным ей именем. Савада Тсунаеши ненавидела своего соулмейта так же сильно, как и любила. И надеялась, что хоть в одной из вселенной им суждено быть вместе, но, к сожалению, не здесь. — Прощай, Реборн. Прости, но я не смогла. Аркобалено — естественно, экс, сейчас на его месте Ирие, который почти сразу после проклятья перестал заикаться и хвататься за живот — только усмехнулся и стряхнул пепел; хамелеон, чьи остатки тоже валялись где-то на дне рюкзака, испуганно жался к шее хозяина. — Я найду тебя, милая, и в аду, и в другом мире. Мы же связаны, помнишь? [мы связаны, милая, веришь?] Тсуна зажмурилась, размазала чумазым кулачком слёзы по щекам. Пламя, жившее внутри, в клетке из хрупких рёбер и маленького быстрого сердца, вечно голодное и разрушительное, выбралось наружу, забирая всех в округе, забредших в такую глушь.