Солнце в небе светит
Но тебе не светит, и не жди.
Волгоград — город старенький, наполненный обшарпанными домами, потресканными трущобами, атмосферой тоски и одиночества, алкоголя и сигарет. Жителей города это устраивало — даже больше, они намеренно создавали такую среду обитания, свой собственный мир. Ведь именно в этом городе жили два музыканта, что отличались друг от друга своим творчеством, но всё равно дополняли город. Что насчёт их творчества... Давид отличался от Кирилла своей верой в жизнь, нежели Лермонтов, что уже и вовсе утратил (почти) надежду на счастье. Лучезарность Сайфуллоева то и дело сказывалось на его треках, на творчестве в целом. Он всегда хотел хотя бы самую малость вселить людям веру. Но у каждого вера своя, люди хоть и сделаны из одной глины, отличаются друг от друга не хилым образом. Лермонтов считал иначе. Он уже давно понял, в отличие от младшего, что люди устроены по одному шаблону, только создавая иллюзию индивидуальности. Некоторые понимали это. Некоторые отказывались в это верить. Некоторым просто было плевать. Разные. Слово которое соединяло двух действительно разных парней. На небе только собирались облака. Снова сковывали Волгоград в тоску и мрак. Кирилл щёлкает зажигалкой и закуривает, кидая на Давида лишь мимолётный взгляд, просто чтобы убедиться, что тот до сих пор не ушёл. Не свалил от этого пассивно страдающего алкоголика. — Я пойду с тобой гулять, если прямо сейчас начнётся дождь. — говорит невзначай Лермонтов, затягиваясь, лицезеря как Сайфуллоев расплывается в какой-то глупой улыбке. Как-то даже по-детски. Кирилл смотрит на кончик тлеющей сигареты, краем глаза замечая, как Давид шарит по карманам, скорее всего, в поисках зажигалки. «Мальчик, а ты ещё не мал?» — хочется съязвить Кириллу, но только он собирается открыть рот, как чувствует первые капли дождя. — Блять… — вспоминает он свои слова о дожде, прозвучавшие буквально минуту или две назад. — Ладно, пошли. Давид только рад. Он то ещё утром ненароком глянул прогноз погоды, ведь парень по-прежнему рад каждому дню своей молодой жизни. Юноша ещё совсем молод, что-бы сейчас волноваться за то, что завтра скорее всего его постигнет насморк, или кашель. А Кириллу и вовсе плевать.Мне похуй на твою любовь
Я проебал паспорт.
Дождик понемногу набирает силу, создавая уже первые лужи, он мочит улицы города, мочит прохожих. Давид, уже немного промокший, достаёт телефон, делая какое-то очередное селфи с Кириллом, с его вечно недовольным лицом. «Улыбнись, бля» — говорит Сайфуллоев точно за секунду до того, как делает фотографию. И Кирилл улыбается. Натянутой, тупой улыбкой. В инстаграме у Давида появляется очередное фото. И так при каждой их встрече, из раза в раз. — В пизду институт, — словно выплёвывает Сайфуллоев, перепрыгивая очередную лужу, всё наслаждаясь каплями дождя. — Не буду больше учиться. — Твои… — начинает было Кирилл, но понимает, что Давид его не будет слушать, ведь это абсолютно не важно. Строить диалог из ничего — его главная черта характера. «Но твои родители обидятся». — Можно не сдавать экзамены, мы всё равно умрём, — говорит Кирилл, словно отец разрешает сыну учить только двадцать девять билетов, вместо тридцати. Давид на это лишь поворачивается к Лермонтову, корчит рожу, словно что-то снова не так. Но всё верно. — Не буду сдавать, умру.Но тебе не светит
Ни за сотку, ни за миллион.
Дождь буквально льёт из ведра, на улице нет никого, только двое сумасшедших, что перепрыгивают лужи. Кирилл не смеет предложить Давиду пойти домой — это не по правилам. Поэтому он продолжает стараться не угодить в лужу носом. Он смотрит на Давида. Тот не обращает никакого внимания на лужи, дождь, маты старшего. Он мокрый до ниток, волосы в разные стороны, одежда висит на нем мокрым мешком, а по лицу стекают капли воды. — Эй, — обращается он к Кириллу, — Если любишь радугу — надо любить дождик! А Кирилл не любит радугу. Лермонтов только пытается стряхнуть с себя воду, что дождем обрушилась на него, как видит, что Давид протягивает ему какой-то то ли дождевик, то ли пиджак. Наполовину сухой. — Не нужно. — говорит Кирилл, отворачиваясь от Давида. «Что может быть хуже, чем гулять с этим…» — даже в мыслях он не может называть Давида долбаёбом. Он всё равно оберегает его. Всегда. Ведь тот просто ещё мал. Кирилл шмыгает носом. Черт бы побрал этот дождь и Давида. Он чувствует тепло, когда Сайфуллоев неожиданно обнимает его, прижимаясь своим мокрым телом и мокрыми волосами к Лермонтову. Что ж ты делаешь, дурачок. — Ты весь дрожишь, — констатирует факт Давид. — Хватит. Давай, эй, отцепись. Давид просто смеётся. В мыслях он отмечает, что завтра утром обязательно принесет Кириллу мандарины и лекарства от простуды. «Честно»Что может быть хуже?
Я не простужен, хватит меня лечить.