Сгоревшая

Знаете, я никогда никого не ненавидела. Ровно до этого момента. — Ты, и только ты можешь спасти этот мир! — Знаете, я скорее постараюсь его уничтожить. Поэтому все ещё по-человечески прошу вернуть меня назад и я забуду этот бред, как мимолетное помутнение рассудка. — Девчонка! Ты не понимаешь! У тебя уже нет выбора! Ты обязана… — Идите нахуй. И мир ваш, и благая миссия пусть туда же и идут.

***

Я всегда была девочкой-домоседкой, маминой дочкой, в принципе не конфликтной и тихоней. Короче просто человек, ничем особо не примечательный. Можете не верить, но меня все полностью устраивало. А ещё, как и большинство людей, где-то в глубине души я была той ещё тварью. Мстительной, злобной тварью, с весьма размытыми понятиями морали. Просто до того злополучного дня эта Тварь спала на своем темном дне, надежно скрытая наносными слоями норм, воспитания и этики, убаюканная теплом и надежностью семейной защиты. Да и нужды в ней не было. Ненависть, чистейшая ненависть кислотным цунами снесла все к чертям собачьим и Тварь проснулась. Зря рогатый бог пришел за мной. Разве имел он право отбирать у меня жизнь? Кто дал ему право разрушать мой теплый мир, отрывать от меня мой дом, мою семью? Кто разрешал ему будить Тварь? Знаете, я в душе все ещё была ребенком. Дети жестоки, боже. Помни об этом.

***

У Саске руки — тонкие, сухие веточки тополя. У Саске волосы — черные, потерявшие свой шелковистый блеск. Если в человеческую радужку можно было бы засунуть черную дыру, то у Саске такие глаза. Саске смотрит на меня из зеркала. Тварь смотрит глазами Саске. Я теперь знаю, что у моей Твари — черные провалы вместо глаз.

***

Я не Саске. Нет. У меня нет ненависти к Итачи, лишь полное равнодушие против капли презрения. Мне безразличны Учиха, карьера шиноби, сила и что там ещё. Я       Не             Саске Это моя персональная мантра, молитва на сон. Я не смотрю в зеркала и не хожу на могилу к ее родителям. Я хороню маленькую Саске в собственноручно выкопанной могилке за домом, под сакурой. Тела пока нет и в сырую пасть ямы летят семейные фотографии, любимая игрушка и детские мечты, любовь и восхищение братом и сгнившее, захлебнувшееся кровью счастье. Я бы выкопала рядом ещё одну, для маминой дочки, девочки-домоседки, глупой девочки, не ценившей счастье. Но туда нечего положить, только если остатки души, ещё не зараженные ненавистью. Я сажаю астры*.

***

Я не знаю, каково это — умирать. Слабоватая из меня Тварь вышла. Только скалиться в воздух и могу. Ненависть питает шаринган, но что толку, если проклятые глаза добивают безумием и так подыхающую от той самой ненависти душу? Я ошиблась, Рикудо. Ненависть — обоюдоострое оружие, а я ещё умудрилась направить клинок прямиком себе в грудь. Тварь сожрала и меня, и то, что рождена была защищать. Я не помню лиц родных, их имена оседают на языке пеплом. Этот мир, твой ли мир, Рикудо? , не принял меня, да и чего уж, я и не хотела этого. Знаешь, если ты правда бог, то поздравляю, скоро ты умрешь. Твой кровавый мир убивает сам себя, а однажды о тебе забудут и некому будет приносить кровавые жертвы. Шиноби выгорают, старик. Да и о тебе уже почти не помнят. Знаешь, Рикудо, ты та ещё тварь. Я же тогда ещё, когда ты выдернул меня по своей прихоти сказала, что ты ошибся. Ну как, ты доволен? Саске нет. А твой сын скорее всего лежит с ней, в могиле без тела, рядом с пожухлыми астрами. Я устала ненавидеть. Я так устала сгорать в собственном пламени. Сейчас, именно сейчас, я понимаю, какой глупой была. И до и после. Я так и не научилась ценить. Знаешь, я не жалею. Да, я поступила эгоистично и мелочно, но не могла не попытаться нагадить тебе хотя бы так. Этот мир не для меня. Этот огонь, проклятый огонь, выжигает меня изнутри. Мне его не удержать, не смирить, не принять. Остаётся только сгореть. Заживо? А я уже не мертва? Я так устала. Хей. Я ухожу сама, посмертно захватив звезды в плен и не позволив им сгинуть в черной дыре. Прощай, глупый бог страшного мира. Говорят, что умирать холодно. Только не тем, кто сгорает.