Помнишь?

      Паш, помнишь, ты хотел показать мне Москву? Я помню. Ты, как всегда, приперся ко мне в медотсек прямо посреди смены, придумав очередную болячку, лишь бы украсть у времени лишние пять минут наедине. Помню, как ты уселся на кушетку с чрезвычайно самодовольным видом, словно ты открыл как минимум новейшую теорию трансварпного перемещения, сверкнул своими хитро-янтарными глазами и заявил, что ты со всей серьезностью намерен в ближайший отпуск отвезти меня в Москву. Кажется, ты говорил что-то про Кремль, Красную площадь и мертвого деда, которого почему-то никак не могут похоронить и, если я правильно расслышал, этого деда кто-то съел. Дослушать твой восторженный монолог я не сумел, потому что ты принялся не менее восторженно скакать по медотсеку, словно бешеный кенгуру, и распугивать моих подчиненных, а мне пришлось ловить тебя и угрожать вколоть тебе двадцать пять кубиков седативного прямо в задницу, если не успокоишься.       Помнишь, Паш, как ты сидел в моей каюте, заваривая мне крепкий кофе, а себе черный чай с молоком, и рассказывал про свою любимую Москву? Рассказывал про Красную площадь, всю выложенную брусчаткой, про старый Арбат - самый старый квартал города, про метро, о котором написана не одна книга, про набережные, зажигающиеся по ночам тысячами огней и про восхитительной красоты рассветы, которые можно встретить на одной из бесконечных смотровых площадок. Я мог слушать твои рассказы о твоей излюбленной Москве вечность. Мог вечность любоваться твоими горящими глазами, вдыхать запах твоих медовых кудрей и чувствовать тепло твоих ласковых рук. Если бы только у нас эта вечность была...       Привет, Паш. Я в твоей любимой Москве. Старый Арбат и правда старый, а рассветы действительно красоты неописуемой. Я, кажется, начинаю понимать, почему ты так любишь этот город; наверное, я и сам начинаю его любить. Я сейчас стою на Красной площади, здесь глубокая осень и три часа ночи. Ветер пробирает до костей, гоняет по брусчатке сухие ржавые листья и, кажется, разносит твой тихий голос, напевающий песню "Первый день осени", по всему городу. Так странно, знаешь, говорить с записью, но, кроме этой записи, у меня ничего от тебя не осталось. Почти два года тебя со мной нет. На нашем корабле больше не звучит твой звонкий голос и никто больше не смеется. Кажется, Паш, ты был нашим маленьким счастьем. Ты был моим счастьем. Кудрявым, солнечным, теплым счастьем.       Я пойду домой, Паш, ветер слишком уже холодный, а тебя нет рядом, чтобы укутать меня в теплый колючий шарф. Надеюсь, твои янтарные глаза придут ко мне ночью, я буду самым счастливым человеком, но тогда я не проснусь точно.

До скорой встречи, люблю твой Лен.