***
— атсуму, сколько говорил, бери только свою кружку и мой ее после этого, — сакуса стоял у раковины, намыливая посуду. она казалась какой-то грязноватой, будто потеряла свои привычные краски. — брезгуешь пить со мной из одной кружки? а по ночам ты и не такое делаешь, — ухмыляется мия, опираясь на дверную арку в кухне. киеми повернулся к парню лицом, чтобы пустить в ход очередную едкую шутку. за окном горящий закат, солнечные лучи красиво ложились на лицо атсуму, мягко очерчивая скулы и отражаясь в глубоких темных глазах. взгляд ловит солнце и хватает себе, а потом всю ночь этот огонек горит внутри. этим видом сакуса любовался каждый день, но сегодня он был, словно, чуть менее ярким? странно, ведь на небе нет туч. что ж, видно, глаза просто устали за день. — солнце сегодня такое рыжее, необычно даже, — улыбнулся тсуму, подходя к окну. огоньки уже плескались в хитром лисьем взгляде. киеми молчит. он не замечает этого света. впрочем, неважно.***
— атсуму, ты скоро? — сакуса стоит у дверей в спортивный зал. — езжай, нам с хинатой надо еще отработать удары, — мия говорит, в то же время пасуя новоприбывшему игроку шакалов. они уже неделю подряд тренируют атаки, из-за чего сакуса либо долго ждет атсуму в машине, либо уезжает первый. киеми смотрит на волейбольный мяч, летящий над сеткой. сероватый. наверное, старый. впрочем, неважно. в отсутствии парня киеми устраивает генеральную уборку. казалось бы, он лишь недавно все мыл, а сейчас уже все стало грязным и будто покрылось слоем пыли. да и вообще, дома стало холоднее. надо включить отопление. закаты тоже были не такие яркие. и рассветы туманные. наверное, потому что осень приближается. впрочем, неважно.***
— оми-кун, ты видел, какую фотографию я тебе прислал! небо ослепительно голубое! как осаму с суной, — смеется в трубку атсуму. и, судя по звуку, получает снежком за шиворот. слышится отдаленное "саму-у-у-у" и ехидный смех на фоне. киеми смотрит на фотографию. белый снег и серое небо. парень протирает телефон, но не видит этого самого голубого цвета. зима - холодная, чужая. снег - грязный и серый. от страшного мороза на сердце не спасает даже самый горячий кофе в когда-то ярких кружках. и огонь в глазах мии уже не блещет, да и сам атсуму практически не появляется дома. приходит ночью, с виноватой улыбкой загребает парня в объятия и уходит первым спать, перед этим засиживаясь подолгу в телефоне.***
— знаешь, в детстве бабушка рассказывала нам с саму о цветах и говорила, что иногда все вокруг снова может стать черно-белым. но мне кажется, это такой бред, — однажды говорит атсуму посреди ночи, привычно наматывая кудри сакусы на палец. но делает он это не с той нежностью, а скорее на автомате. — впрочем, неважно. а сакуса понимает. он - главный герой бабушкиных сказок о сером мире. и как бы сильно не хотелось это отрицать, в тот момент он осознаёт, что сердце перестало окрашивать мир красками чувств. киеми попал в черно-белое немое кино, где он не может сказать атсуму о своих переживаниях, потому что хронометраж непростительно мал. а может это все и вовсе смешной фильм про чарли чаплина, который однажды еще тысячу раз покрасят и все будет хорошо? впрочем, неважно.***
в спортивном комплексе тепло, но сакуса как никогда чувствует холод, пробирающий сквозь драйфит, когда подходит ближе к дверям зала. они с атсуму рано приехали, мия первым ушел в зал. киеми бесшумно отталкивает дверь, ведущую на площадку и замирает, оказываясь над самой пропастью. перед ним, на скамейке около окон, сидят атсуму и хината. мия притягивает к себе за талию шое, смыкая губы в поцелуе. в зале сумрак, прожектора еще не включены. абсолютную тишину нарушает лишь эхом раздающиеся шорохи футболок и вздохи. сакуса смотрел на это лишь пару секунд, которых вполне хватило, чтобы осознать происходящее, с громким хлопком закрыть дверь обратно и теперь стоять и смотреть вникуда. киеми протер глаза. перед ним распростерся зловещий черно-белый мир, от которого он так старательно отмахивался, не желая замечать. своей серостью он давил, окрашивая самого сакусу в эти однотипные краски, делая его лишь частью нудной картины. теперь уже не чувствовался прежний холод, потому что не чувствовалось ничего, кроме боли. парень на дрожащих ногах дошёл обратно до раздевалки и там сел на скамейку, закрывая лицо руками. перед глазами стояла лишь одна картина, где атсуму с присущей ему страстью прижимал к себе шое, жадно впиваясь в губы и углубляя поцелуй. "лучшая финальная сцена", - сказали бы зрители и критики после просмотра фильма. яркого фильма, где бюджет сердца закончился и все приходится заканчивать на старую монохромную пленку. и пленка эта чертовски плохая, потертая, обрывается сейчас и здесь. очередной фильм про разлуку, который хочется выключить прямо сейчас и выбросить диск из окна. накатывают слезы, к горлу подкатывает предательский комок последних чувств, но сакуса упрямо всматривается в одну точку - в окно, из которого по вечерам весело пробегает солнечный луч и падает на лица уставших сокомандников. самым красивым было лицо атсуму. а киеми и не замечал, что тот смотрел на рыжего хинату. и между ними была другая любовь, другие цвета. мягкие, как солнце, оранжевое с жёлтым. только киеми никогда их больше не увидит. и он не слышит уже приближающиеся шаги атсуму, его извиняющиеся крики, испуганного хинату, который выглядывал из-за спины мии. мир вокруг кричал, но в голове сакусы был белый шум. как в телевизоре, что рябит от помех. как перед бурей, только бури уже не будет. последние сердечные струны лопнули. впрочем, неважно.