*
Идя по узкому коридору школы, Им замечает, как кучка каких-то задир прижимают к стенке паренька, что был явно меньше и слабее их, и пытаются вытрясти из него деньги. Чувство справедливости так сильно забушевало внутри него тогда, что он не выдержал, подбежал к ним и неожиданно для себя выдал совершенно банальное: — Если сейчас же не уйдете, то играть в баскетбол завтра не сможете. А может и вообще больше никогда не сможете, кто знает. А дальше все как в замедленной съемке: Джебом получает кулаком в челюсть, а после этого, закипая от злости, награждает хулиганов такими же точно ударами. Хватает незнакомого парня за руку, хмурясь, ведет его вдоль по коридору, заворачивает за угол и наконец-то отпускает чужую ладонь. — Какого черта ты себя в обиду даешь? — вряд ли это именно то, что говорят в таких ситуациях, но Джебом по-другому не мог — разучился давно, потерял все чувства, оставаясь лишь с одной извечной яростью и обидой в душе, — Не будь такой тряпкой, слышишь? Что было бы, если б я не оказался в нужное время в нужном месте? Незнакомец смотрит испуганно своими глазками-бусинками, которые так и норовят наполниться слезами от беспомощности и страха. Он заикается слегка, жмется к стенке сильнее, и до Има внезапно доходит, что он, очевидно, перегнул палку. — Все, прекращай, — вздыхает тот, увеличивая дистанцию между ними, и стирает покатившиеся слезы с щек жертвы его неумения говорить с людьми, — просто будь теперь осторожен и ни при каких обстоятельствах не позволяй к себе так относиться, понял? Он кивает, и Им выдыхает с облегчением — парень понял, и это главное. — Спасибо, — Джебом уже собирался развернуться и уйти, как вдруг услышал чужой тихий и неуверенный шепот. Его передергивает на мгновение, а затем в груди разливается какое-то приятное, теплое чувство — последние годы он считал себя исключительно угрозой, виновником всего случившегося с родителями, и ни о какой благодарности к себе даже думать не мог. А сейчас он слышит слово «спасибо» и абсолютно не знает, как отвечать. Мотает головой уже стоя к нему спиной, спешит уйти прочь, и слышит вслед звонкое: «Я Чхве Ендже, а как зовут тебя?» Это был тот момент, когда Джебом привысил собственный лимит слов.*
Именно с тех самых пор Джебом начинает ловить себя на мысли, что стал одержимым. Стал одержимым тем самым Чхве Ендже с вечно испуганными глазами, который почти всегда попадает в передряги. Стал одержимым тем тихим «спасибо», что он говорит ему каждый раз, когда все налаживается. Только вот Чхве больше его голоса не слышал. Им давно уже отгородил себя от людей, покрылся толстой корочкой, превратившейся в панцирь, и никто не знает его настоящего. Он и сам уже не знает, какой он на самом деле. Но все рушится именно тогда, когда Ендже все чаще и чаще начинает появляться рядом, начинает пытаться вести с Джебомом диалоги, которые и диалогами назвать нельзя — обычные монологи, лишь изретка сопровождающиеся тихими «угу» от Има. Но Чхве, кажется, это устраивало — он стал появляться еще чаще.*
— Почему ты никогда не отвечаешь мне? — Ендже впервые спрашивает об этом прямо, а затем пугается сам. Джебом замечает это по чужому взгляду; в глазах тут же появилась растерянность и парень поджал губы, — Я даже имени твоего не знаю... Последнее Чхве добавляет совсем тихо и окончательно отводит взгляд от Джебома, боясь, что тот может разозлиться. Именно почувствовав чужой страх Им и успокаивается. Даже жалость какую-то испытывает, чего раньше не было, потому выпаливает резко и громко: — Им Джебом. Меня зовут Им Джебом. И тогда все и начало меняться.*
Джебом, пусть, и не говорит особо, но Ендже теперь ходит с ним каждый день, рассказывает абсолютно все, что происходит у него в жизни, и считывает чужие эмоции по глазам. Так они и общались: Чхве говорил что-то, а затем заглядывал в глаза напротив, в которых находил мнение и ответы. И он действительно понимал его, как никто другой. Джебом долго злился на себя за то, что обещал себе не знакомиться ни с кем. Обещал не привязываться. А в итоге постоянно проводит все свое свободное время с Ендже, вместо привычного ему одиночества в компании наушников и тихой музыки. Из-за этого парень даже пытался избегать, как вскоре оказалось, младшего, ведь у них разница в целых два года, но каждый раз он находил себя снова идущим с ним почти за руку и слушающим очередной его рассказ о собачке по имени Коко или о каникулах у бабушки в деревне. Ему это нравилось, и он не мог без этого. Вообще.*
Чхве слишком быстро становится неотъемлемой частью его жизни, и в какой-то момент Им перестает бояться. Перестает бояться говорить, знакомиться, дружить, и, самое главное, любить. Перестает быть таким загнанным и постоянно уставшим, даже начинает спать по ночам. Осознает в один чудесный летний день, что все это время был словно растение — сначала цветущее и ухоженное, но вскоре брошенное и начавшее вянуть от холода. А Ендже будто собственный источник тепла и света, личное солнышко, что нашло его почти умершим и смогло заставить жить. И Джебому действительно стало лучше.