– Я не твой "Арнольд", мужик.

– Ненавижу понедельники. Страшно стало сразу. Привычное представление о себе рассыпалось и побежало меж пальцев. Несколько мгновений и ты уже полон ненависти и отвращения. К себе, естественно. Никто ведь не виноват, что ты - ебучий педик, правда, Юра? Посему ты не имеешь морального права сваливать говно, что происходит в жизни на судьбу или других людей. Поэтому мерзкий голосок в башке теперь не отстанет от тебя, поэтому уже точно где-то на подкорке выжжены его слова: "А ты всегда ведёшь себя, как Хельга или только по понедельникам?", поэтому ты никогда не признаешь. Потому, что сложно признать, что да, блять, я влюбился в мужика. И вроде Ларин не гетеро, значит есть какие-никакие шансы, вот только уверенности в этих шансах - нихуя. И дело тут не в обществе, нет. Друзья поймут, им плевать, если он заявится на съёмную хату и объявит: "Мужики, я в одну ханжу втрескался, кстати, окончательно и бесповоротно, и да, он - парень" У Юры горит. Как-то это совсем по-пидорски - подбирать шмотки в универ, зная, что сегодня пара с Лариным. Как-то стрёмно сливаться с разговора, когда речь заходит о Диме, ака тридцатилетняя девственница, читающая порнуху, всем говоря, что это - романы. На людях боящаяся сказать слово "хуй". У Юры горит. Горит из-за Ларина. Ларина с милой картавостью и длинным чёрным пальто. Ларина от которого пахнет растворимым кофе и одеколоном, прямо, как от всех пай-мальчиков мира. Такого своего Ларина. Ларина, который всегда хмыкает на его шутки, смотрит снисходительно, как на ребёнка и никогда не обижается (на придурков нельзя). Ларина с его зелёным чаем без сахара, кремовыми рубашками, книжками и допотопным "Walkman". У Юры горит. *** – Воу, ты всё такая же пиздлявая аристократка? Не забудь очело побрить" – А ты всё такой же выёбистый карлик? Я не твой "Арнольд", мужик. *** Всё просто до невозможности Мораль - дерьмо, а этот мир прогнил (да-да, оправдывай себя, мистер смотрите-какой-я-постмодернист-нигилист-ебал-вас-в-рот-ист-типа-я-весь-такой-неебаца-крутой-вразрез-со-всем-миром-ебать-постироничный-перфоманс). Ты позволишь своему гневу гноиться и заразить всех, кто подойдёт слишком близко. Тебя не полюбят. Парень по имени Даня смотрит на твою кислую мину и улыбается. Даня говорит: ты самостоятельно довёл себя до ручки, поздравляю. Юра весело щурится по-хуй Даня трещит помехами в динамике дешёвого телефона: поговори с ним или это сделаю я. Юра идёт за сигаретами Даня недовольно шипит искажённым дешманской техникой голосом: я не шучу, прямо сейчас Юра курит вторую пачку за день Даня вздыхает: засранец, ты меня вообще слушаешь Юра опустошает бутылку и открывает новую Галстук на шее неприятно колится. Нормальные люди не спят в галстуках, но кто сказал, что Хованский нормальный? Жалкое зрелище, но что поделать? Лампочка на голом проводе не выдержит Юрин вес. Плотная ткань сдавливает шею распластавшегося на кровати, бухущего в говно панка. Алкоголь, кстати, не такая вредная штука, как нам твердят родители. Просто, как и везде нужно знать меру. Две бутылки бичёвского креплёного вина и триста (ага, пошути про это число) миллилитров почти семидесяти градусного пойла - не "в меру" Ларин приходит через пару часов, пинает ногой по почкам, шипит сквозь зубы ругательства, снимая импровизированную петлю. Называет Хованского скотинойублюдкомидиотомдушегубомобмудком, сетуя на Даню, алкоголизм и Юра-ты-такое-ссыкло-хули-раньше-не-сказал. – Блть, а убю этг убка – всё, что может выдать Юра. Хованский слышит скрип пружин общажной кровати и чувствует тепло чужого тела. Поворачивается к Диме и целуетцелуетцелует – От тебя несёт. – Эт мшает? – Ты пьян. На всю общагу разносится гомерический хохот, Ларин уже сопит в чужую шею. – Обожаю понедельники