Горький Йорвето Роше

Ледяная вода приводит в чувства. Едва ли самые приятные, какие доводилось испытывать. Гудящая в голове пустота порождает должное беспокойство слишком медленно — за три робких, словно пробующих воздух на опасность, вдоха. Лёгкие наполняются, тяжелеют, где-то в груди защемляет — угроза совсем рядом. Сердце отсчитывает удары — пять, семь. И запинается, когда раздается голос. Узнавание приходит мгновенно. — Очухался, одноглазый? — дрожь бежит по всему телу. В ответ на это — смешок. Шаги, стук металла о дерево. Попытка шевельнуться, и сознание окутывает пониманием ловушки, неприятное ощущение собственной пойманности порождает с десяток разных чувств. Но ни одно из них не в состоянии изменить того, что руки заведены назад и стянуты веревкой до потери чувствительности. А, может, они затекли от долгого затишья организма. Сколько времени прошло… Стоп. Сколько времени прошло с чего? Какой момент считать отправной точкой для нынешнего положения? В голове пусто, на все запросы память отзывается гнетущей пустотой и отупляющим ещё больше шёпотом задавленной боли. Туман, гуляющий по мыслям, такой ощутимо-мешающий не даёт окончательно потерять реальность, продолжать не сомневаться в том, что тело всё-таки живое. Дышит. Боится. Гордость, ужалившая в старинную, вечно кровоточащую рану в душе, заставила Йорвета упрямо зашевелиться. Со следующим же вздохом вспыхнула ненависть, с новой силой опалив не единожды сожжённое сердце, заставляя его биться, всё яростнее разгоняя пепел по венам. Но что-то было не так с этой ненавистью. Той самой, мешающей спокойно спать, мучающей мятежную душу, отравившей каждый помысел и каждую идею, замыкающую жизнь в бесконечный порочный круг. Той самой, сидящей в подкорке, в уютной норе, зарывшись в саму суть предводителя скоятаэлей, готовой в любой момент оскалить кинжалы зубов. Каждый день она просыпалась вместе с Йорветом, оставляя за ним право лишь беспомощным упоением чувствовать, как она всё сильнее и сильнее ослабляет его разум. И тлеет где-то внутри углями сомнений. Он физически ощущал, как его ненависть — горячая, нужная, чтобы сражаться и жить дальше — утекает сквозь дрожащие пальцы, сведенные спазмами смятения. Склоняет голову под натиском восхищения. Уважения. Интереса. Страха. Потому, что Вернон Роше — не обычный дхойнэ. Не такой, каких он сотнями убивал по лесам или лишал крова, испепеляя их деревни. Он самый опасный, яростный и жестокий, и он сто крат смертоноснее всех тех прочих, ранее встреченных Йорветом на пути своей бесконечной войны. Такой человек мог победить его — неуловимого как ветер предводителя белок, заковать в сталь цепей, сломить гордый дух истинного Aen Seidhe. Мог бы… Стыд и унижение горят на щеках, разливаясь тупым бессилием по мышцам и медленно поглощая волю. — Bloede Dh’oine! — фыркнул Йорвет, стараясь вложить в слабый голос как можно больше презрения. Лишь бы скрыть собственную, такую постыдно-очевидную немощь. Не получилось. Безвольная рука не удержит тяжелый меч. Гнев обжигающим воском капнул на ледяную глыбу кажущегося, вынужденного смирения — и всё треснуло. С издевкой. Торжественно, громко. А осколки, брызнув в стороны, пребольно впились в сознание, заволакивая его яростью, шипящей и опасной словно кобра, которая готова к смертоносному броску на любого, кто случайно наступит на неё, не заметив в зелёной траве. Роше усмехнулся. Смело подошел ближе. Чуть склонился, вызывая желание плюнуть ему в лицо, но во рту давно уж пересохло, язык лишь шершаво скрёб по нёбу. Йорвет стоически, вытягивая из себя последние силы — только бы не моргать, только бы не проиграть — смотрел в темные глаза человека, пытаясь угадать ход его мыслей. Люди всегда были непредсказуемыми для эльфов. Йорвет жил долго на свете, но всегда на клочке полотна его чувств оставалось место удивлению. Иногда на грани презрения, иногда с долей уважения. Последнее было редкостью, зато первого хватало с лихвой. После короткого замаха он получил удар. Синие Полоски далеко за пределами королевств людей славились своей боевой подготовкой, а уж их лидеру по статусу положено иметь железный кулак. Сильный удар, профессионально-поставленный, расчётливый, до отвращения аккуратный, чтобы не сломать лицевые кости, и до адовых мук невыносимо болезненный. Разбитые губы брызнули кровью, раскрасив пол алыми каплями, на наждачный язык попало ржавое, тошнотворное. Йорвет с трудом справился с собой, вновь поднимая взгляд на Роше. — Тебе кто-то позволял говорить? — стальным тоном спросил человек, хватая эльфа за ворот одеяния. Едва ли он был заинтересован в ответе. Но всё же получил его — Йорвет отфыркнул на синий камзол горячей крови, которая мгновенно вплелась в ткань, расцветая темно-вишневой кляксой. За это Йорвет получил по другой щеке, ничуть не менее болезненно. В голове зазвенело. Эльф откашливался от собственной крови, удушливый запах которой наполнил небольшую комнатку, потом аккуратно скользнул языком сквозь вязкую пену, заполонившую рот, по рядам зубов, проверяя целостность. Беспокойство их состоянием едва ли оправдалось, когда в руках Роше мелькнул кинжал. Острие медленно, издевательски заскользило по коже вмиг застывшего эльфа. Йорвет боялся даже дышать, покуда оживали его ночные кошмары, вытащенные человеком из тёмных закоулков души, истово желающей казаться бесстрашной. Но бесстрашие, как и истинное бессмертие на поверку оказывались сказками, изрядно подернутыми тленом. Кинжал заново чертил линию былого шрама, наполовину скрытого под повязкой. Металл словно распарывал время, возвращая в боль того мгновения, когда меч рассек красивое лицо эльфа, навсегда обезобразив его лик кровавым разломом. По венам потек парализующий яд страха. С разбитой губы густо сочилась кровь, капала на грудь и укатывалась вязкими ручейками за ворот, прячась в одежду. Роше склонился снова, с мрачным любопытством заглядывая в единственный, ядовито-зеленый глаз Йорвета. Кинжал скользнул по тонким губам, едва касаясь холодом их очертаний, и ткнулся в скулу, чуть подковырнув кожи. Йорвет едва заметно дрогнул. Но Роше заметил. Улыбнулся и произнес: — Интересно, нужен ли ты будешь своим белкам слепой? Не отрываясь, Роше вглядывался в глаз эльфа, наблюдая, как черный зрачок превращается в крошечную точку, а зелень напряженно замирает, прекратив переливаться гневом, обернувшись статичным состоянием ужаса. Конечно, не нужен. Слабый лидер никому не нужен. Роше повел кинжалом вниз, скользя лезвием по щеке, шее, подцепляя ремешки одежды. Рывком распорол ткань на груди, исполосованной кровавыми линиями, скатившимися с лица. Йорвет гордо молчал — только гулкое трепыхание сердца в оплетении ребер выдавало его истинное волнение. Его поражение. Он понял, что сопротивление не имеет смысла. Его поймали. Эльф прикрыл глаз, с обречённой усталостью сознаваясь самому себе, безразлично принимая подготовленную для него роль жертвы, соглашаясь с нею. Горячие руки коснулись кожи, кончики пальцев, окунувшись в алые полосы, повторяли линии причудливого плетения татуировки на левой стороне груди. Йорвет инстинктивно поджал живот, сомкнул колени. Изогнулся, пытаясь отдалиться от прикосновений, перетекающих по коже лабиринтами троп отступлений армий и когорт — опозоренных, навеки проклятых за свою постыдную слабость. Шершавые пальцы человека скользили по старым шрамам, будто бы углубляя рубцы, вновь открывая раны, заставляя память отыскивать моменты прошлого, когда лезвия калечили тело. Этих не сошедших следов много было, Роше дотянулся до каждого, с каким-то странным удовольствием, наблюдая, как Йорвет страдает, пленённый его руками и собственными воспоминаниями. Вернон взмахнул кинжалом, освобождая запястья пленника от пут. Потом решительным движением стащил его со стула и уложил спиной на грязный пол. Беспомощный, прижатый к деревянным доскам, эльф всеми силами старался молчать, кусая уже израненные губы. Роше наклонился ниже, прихватив зубами кончик острого уха — и Йорвет, наконец, выдохнул стон, тут же поспешив зажать его ладонью, стыдясь до отвращения этого случайно оброненного им звука, возвестившего всем известную истину: плоть слаба. А он слаб вдвойне. — Сними себе шлюху! — храбрясь, зло прошипел Йорвет из-под ладони. — А чем ты хуже? — усмехнулся Роше, прихватывая ткань между ног эльфа. Йорвет вздрогнул, словно его опалили огнём. Схватив ртом глоток воздуха, он крепко зажмурился, тяжело выдыхая, как вдруг почувствовал на своих губах чужое горячее тепло. Роше без долгих прелюдий, всякой робости и отвращения завладел его ртом, пробуя эльфскую кровь на вкус, скользя языком по дрожащим губам. Оправившись от неожиданности, Йорвет судорожно сжал челюсти в попытке вытолкнуть чужой язык из своего рта, но добился лишь того, что следующее мгновение оба глотали кровь, отплевываясь и грязно ругаясь. Роше встал на ноги, прекратив давить своим немаленьким весом. Он брезгливо вытер губы рукавом и отошёл к столу. Йорвет перевалился на бок, попытался подняться, опираясь на локти и роняя с губ алые густые капли, но замер, когда перед носом увидел сапоги. Грязные, с прилипшими ошметками глины и зелеными листочками — конечно, ведь глава Синих Полосок столько дней убил на то, чтобы выловить из леса предводителя белок, едва ли он разувался хоть единожды. Ел, спал и трахался в этих же сапогах. С этой же грязью на подошвах. Эльф затравленно посмотрел наверх. В руках Роше была бутылка из-под вина. Но что-то в его взгляде — оценивающем, пробирающим до подкорки — подсказывало вмиг похолодевшему Йорвету: этот человек принес её не с желанием предложить выпить. Йорвет сел, потом стал отползать назад — единственное, что осталось возможным сделать. Роше двинулся следом, поигрывая бутылкой в руке, хищно скаля зубы. Эльф уперся лопатками в стену — дальше спасаться было некуда. Он подтянул под себя ноги в попытке сжаться и хоть как-то оградиться. Роше остановился напротив, полностью закрывая собой обзор. Взгляд Йорвета был прикован к бутылке и вопросов, роившихся вокруг её. Грязная, заляпанная десятком прикосновений, липкая… От дальнейших омерзительных предположений отвлекло чувство холода, заструившееся по коже — он очнулся и понял, что на него льют остатки жидкости из стеклянной тары. Роше оставил себе вина на один глоток. Пока эльф отряхивался, Вернон стянул с себя камзол, кинул его на освободившийся стул и опустился на пол. Он развел ноги слабо сопротивляющегося Йорвета в стороны и устроился между ними. Ладони скользнули вверх по бедрам, к втянутому животу в подтеках вина — мужчина наклонился вперёд, чтобы собрать языком несколько капель. Эльф дёрнулся, когда горячие губы коснулись плотного бугорка соска, а зубы сильно прикусили кожу вокруг. Это не было похоже на ту грубость, которую он ждал, готовый впитывать боль без остатка, впечатывать её в память, и всё же… Мысли мгновенно переключились вниз, когда влажное горлышко бутылки приткнулось к входу в его тело и ощутимо надавило. Ошалевший эльф панически заёрзал, попытался вывернуться, но Роше держал его крепко, прижимая к стене до беспомощного состояния полной неподвижности. Руки человека хозяйничали по телу, стаскивая остатки одежды, но Йорвет не замечал этого — скребущая по мыслям паника блокировала все те странные ощущения, которые начало получать его тело от прикосновений человека. Глупое, глупое. — Не надо… этим, — попросил Йорвет, с неожиданной даже для самого себя умоляющей жалобностью в голове. — Хм, — Роше на секунду отвлёкся, — уж не думал ли ты, будто я стану трахаться с тобой. Да в тебе, наверное, полно всякой заразы. В лесах-то какой-то только хвори не водится. Жаль только, что вы, эльфы, не мрёте от неё. Непередаваемое презрение — словно Йорвет крыса с помойки рядом с корчмой. Или того хуже. Люди всегда считали остроухих низшей расой. Нелюди, варвары, разбойники в лесах или шлюхи в борделях (причем самые дешёвые) — вот нынешние Aen Seidhe. Йорвету было не жаль плоскоухих, уподобившихся людям, но его сердце всегда обливалось кровью за короткую человеческую память. Определённо, Роше не желал себя загадить, так какого ж черта изводит его?! Помучить, зная, что никто не посмеет встать поперек пути садизма; поиздеваться, зная, что гордый дух всё снесет и похоронит глубоко в сердце; поиграть, зная, что игрушка не сломается, потому что не сломалась десять лет назад, не сломается и теперь? Поймал именно его, чтобы надругаться — его! — а не любую попавшуюся под руку шлюху Флотзама?! Йорвет рассвирепел. Остатки жалкой, умирающей, но всё еще упрямо шевелящейся гордости неожиданно всколыхнули рассудок. Зарычав, эльф толкнулся ногами. Роше, не ожидавший активного сопротивления от покорно притихшего пленника, опрокинулся на спину. Эльф быстро вскочил на ноги, собираясь улизнуть, но не успел. Его поймали, швырнули обратно на пол. Роше сел сверху. Железной хваткой скрутил обе руки эльфа за спиной, вжимая его лицом в грязные половицы. Йорвет задергался, начал ругаться, не жалея выражений, путаясь в языках. Запястья в безмолвном, однозначном ответе стянул жёсткий ремень, врезавшийся в кожу и заставивший почувствовать в уголках глаз обидные слёзы. Йорвет забился под своим мучителем, но оказался бессилен скинуть его с себя. Роше легко справился с остатками упрямства, разведя ноги эльфа в стороны — Йорвет обреченно затих, снова принимая свой проигрыш. Снова складывая уже не раз поруганные знамена. Холодное влажное горлышко бутылки снова ткнулось в него, медленно, торжественно растягивая момент, погрузилось внутрь. Йорвет проглотил первый крик, но дальше молчать стало невозможно — захлебываясь словами и проклятьями, эльф извивался, едва не выворачивая себе руки, сцепленные за спиной прочным ремнём. Роше было всё равно — он плавно погружал в тело бутылку, всё глубже и глубже, чувствуя вибрации, звон сломанного тела, блаженно ощущая свою власть над ним. Эльф был великолепен, его хриплые стоны пробуждали что-то зовущее, кипятящее кровь. Желание владеть им, чувствовать собой его покорённое тело своим стало невыносимым, свинцово тянущим низ живота, горящим назойливой мыслью в голове, прогоняющей прочь все предосторожности. Движения прекратились, бутылка со стеклянным шорохом прокатилась по полу. Йорвет испуганно, рвано дышал. Сквозь ворох мыслей о жалости к себе, мелькнуло спасительное: может, всё, наконец, кончилось, он наигрался, устал, вдруг ему наскучило?.. Но нет, рано обрадовался — его схватили за плечи и перевернули на спину. Роше освободил пленнику руки, чтобы тот себе их не вывернул, уверенный, что Йорвет не станет продолжать бессмысленное сражение за отсутствие чести. И, конечно, не ошибся. Если уж сдавать позиции, то до полного опустошения всего, что находится за кажущимися неприступными баррикадами. *** Голос звучал глухо, троекратным эхом отдаваясь в голове. Слушать, надо было заставить себя слушать, а жалость оставить на потом. — Я считаю до десяти и пускаю по следу Полосок. Если они тебя найдут — пеняй на себя, — говорил Роше, педантично застегивая сюртук и расправляя складки на груди. Его голос звучал спокойно, он даже поцокал языком на вновь обнаруженную кляксу чужой крови на одежде. Закончив приводить себя в порядок, мужчина громко крикнул в сторону двери. — Бьянка! Выведи его на улицу. Дверь почти мгновенно распахнулась, принеся с собой очевидную до одури мысль: верная подручная Роше стояла за стеной по стойке смирно. И уж точно не пропустила ни единого интригующего звука. Сжавшийся на полу Йорвет уткнулся в свои ладони. Ещё никогда не хотелось провалиться под землю настолько сильно. *** Спотыкаясь, эльф грузно побежал по примятой траве, потом, обессилев, ввалился в кусты и притаился, стараясь не издать ни единого случайного звука. Крепко стиснув зубы, зажмурившись, затаив дыхание. Пытаясь слиться с самой природой. Совсем рядом шуршали травой ищейки Полосок, люди Роше. Едва ли среди ночи они готовы будут в лепешку расшибиться ради приказа командира, но всё-таки осторожность не помешает. Эльфы как никто умеют таиться — сейчас Йорвет мог уповать только на свою природную силу, дарованную правом рождения нелюдем. Матушка не зря величала его ненормальным. От души. Сжавшись в комок, он считал удары сердца, мысленно загибая пальцы. Не позволяя ни капле сомнения или страха отравить и без того открытую рану униженной, втоптанной в самое дно гордости. Йорвет всю жизнь цеплялся за это слово — гордость народа, личная гордость — едва ли задумываясь, что она значит для него на самом деле. И с трудом принимая насильственное знание сейчас — да ничего она не значит. Оказывается, можно жить и без гордости, оставленной на потеху кому-то извне, лишь бы просто жить. Наконец, все посторонние звуки стихли, свет факелов перестал метаться по округе в поисках нарушителя границы — успокоенные вояки вернулись на свои посты, к партиям в карты и купленным шлюхам. Даже интересно: Роше обрадуется их пустым рукам или огорчится. На что он всё-таки надеялся, выпуская Йорвета на волю и давая ему фору? На то, что мятежного эльфа снова доставят ему под ноги, только на этот раз в кандалах? Или, может, что ему преподнесут отрезанную голову предводителя белок? Йорвет дернулся, будто бы снова ощущая на щеке горячую ладонь человека — он выбрал бы кандалы. Но не было времени предаваться жалости. Йорвет заставил себя подняться из куста, и направился прочь от ставки Синих Полосок, в скорбной надежде, что местные кровожадные твари — обитатели леса — найдут его быстрее, чем эльфы-товарищи наткнутся на своего израненного, едва живого командира. Сейчас у него нет ни единой возможности выстоять в схватке против тёмных сил леса. Шансы всё еще продолжать дышать на утро самые минимальные. И как же это прекрасно… Не придется жить с мыслями о том, что сегодняшний день вообще существовал. А ему ещё наивно казалось, будто за свою долгую жизнь он познал всё. Но нет. Кое в чем люди всегда будут идти впереди эльфов. Йорвет сам себе не поверил, когда сквозь стену из деревьев и переплетения корней увидел лагерь своих. Сначала даже показалось, что это лишь галлюцинация воспаленного сознания, иллюзия надежды на спасение. Случайная улыбка судьбы. В голове не осталось ни единой мысли о том, как он преодолел лес и как ноги донесли измученное тело до безопасного места. И, тем не менее, он дошёл — упрямый, слишком гордый, чтобы умирать на той же плахе, что и тысячи дхойне. Как только тело оказалось в руках собратьев, сознание оставило его, и Йорвет провалился в глухую темноту. Пробуждение было яростным и внезапным, словно вспышка в голове, мгновенно передёрнувшая все нервы, заставив организм тут же всполошиться. Йорвет обнаружил себя в палатке, под расписным шатром — несомненно, его шатром. Долгими ночами, мечтая о возмездии, он скользил взглядом по его завиткам, знал каждый изгиб рисунка, каждый перелив цвета, каждую заплатку. Этот шатер привносил в душу одиночки и вечного лесного бродяги некое понятие о доме, блаженном уединении и покое. Йорвет огляделся. Сел и с раздражением принялся рвать заботливо наложенные бинты, решив сурово поквитаться с тем, кому в голове пришло его осматривать и лечить. Он не нуждался ни в чьей помощи, безотчётно желая ощущать каждую рану и каждую царапину. Пусть врезаются в память, тревожат болью, пусть не забываются — тем ярче, вкуснее и желаннее будет месть. Когда-нибудь Роше удовлетворит и его голод тоже. Йорвет улыбнулся, подцепляя пальцем тоненькую струйку крови, выбравшуюся из-под багрового бинта на предплечье. Морщась и шипя сквозь сжатые зубы проклятья, он накинул рубаху, влез в штаны и вышел на улицу. Трава под голыми пятками была сырой — то ли дождь, то ли роса. То ли ночь, то ли утро. Впрочем, в этом лесу всегда царил приятный сумрак. Наверное, он и спас остроухого мятежника прошлой ночью. Ни с кем не здороваясь, не отвечая на вопросы, игнорируя приветствия и оклики, Йорвет залез на обзорный пункт, закурил, и очень долго стоял на вышке, вглядываясь в зажигающиеся огоньки где-то вдали. Дым вокруг него висел густой пеленой и до слёз щипал глаза. Конечно, дым — это только его вина…

14 февраля 2013 — 2 июля 2013