В твоих руках, с тобою рядом

Вверх, вниз. Вверх, вниз, вверх, вниз, отжать. Солнце оранжевым краешком выглянуло из-за горизонта, однако эта робкая вспышка едва ли могла прогреть серое марево. Воздух был по-прежнему холоден - даже для птиц еще не пришло время. Единственным нарушающим тишину звуком было бульканье воды и мокрое поскрипывание выжимаемой ткани. Сегодня Кеншин решил постирать с утра пораньше - вернее, это даже утром-то язык не поворачивался назвать, едва ли шел пятый час. Впрочем, какая разница: коли Кеншину не спалось, лучше уж заняться стиркой, чем лежать с открытыми глазами всю ночь напролет. Холодный ветер и ледяная вода жгли кожу, однако это тоже ничего не значило - стирка, стирка, только стирка. Она успокаивала, напоминая о прошлом, когда, возвращаясь на рассвете, он мыл и мыл руки, а пятна все равно не сходили. Но это те пятна, а вот белье-то как раз отстиралось, однако Кеншин продолжал тереть и полоскать - ведь это же единственный путь добиться совершенства, верно? И не имело никакого значения, что ткань уже протерлась, от стиральной доски став ветхой; не имело никакого значения, что кровь окрасила воду, - все, что мог делать Кеншин, - тереть с еще большим усердием. Он не мог остановиться. Сильнее, еще сильнее - но в результате вода становилась все кровавей, и он все никак не мог уяснить, в чем же дело, - ведь по правилам, если стирать как следует, можно стереть что угодно, - все ошибки исчезнут, будто их и не было. Он тер и тер, пытаясь их убрать - больше сил, больше энергии, больше боли. Больше крови. Он ничего не понимал, он не замечал кровоточащих волдырей на руках, не видел ссадин - остановиться было нельзя, ведь тогда кровь никогда не исчезнет, и тогда все разрушится, тогда все утратит смысл - ибо НЕ БУДЕТ СОВЕРШЕННЫМ... ...видите? Стирка так успокаивает... *** - Кеншин... Каору-доно поднялась нынче утром ни свет ни заря. Кто знает, почему. И кто знает, почему, почему она уже столько времени возится с ним... Она присела рядом, вынула его кисти из мутной багровой воды. Он по-прежнему сжимал истерзанную тряпку. Она бережно отобрала ее самыми кончиками пальцев и вместе с прочими лоскутами осторожно отложила в грязь. В бурой воде ничего не отражалось. Голос ее зазвучал мягче: - Что ты сделал со своими руками?.. Он не поднял взгляда, лишь хлопал глазами - ибо сейчас лишь мог делать вид, будто не замечает сбитых до мяса пальцев и липких от крови ладоней. Он улыбнулся: - Ваш покорный слуга ничего не делал. Они всегда были такими. - Кеншин... - все, что она смогла выдохнуть. Потом, поднявшись, потянула его следом. - Пойдем со мной, - прошептала, собравшись с силами, и за руку молча повела к додзе. Белая юката заполоскалась в холодном утреннем ветру, и Кеншин прикрыл глаза. Вдохнул ее запах. Каору-доно такая понятливая, такая прекрасная. Само совершенство.. *** - Кеншин, - снова его недостойное имя, произнесенное невинными губами, - этого хватило, чтобы отвлечь от жжения мази, которой она обрабатывала его руки. - Ты должен прекратить это. И ответ - такой детский: - Но ведь руки такие грязные... Ваш покорный слуга должен их отмыть. Каору-доно вздохнула, и он знал, что последует за этим: сейчас она скажет, что он совсем даже не грязный, - напротив, самый чистый из всех... И тогда он будет себя винить еще больше - за то, что ее невинные уста вынуждены пачкаться столь мерзкой ложью. Однако Каору-доно ничего не сказала. Она молчала, и Кеншин наконец-то набрался смелости взглянуть ей в лицо. Ее глаза не отрывались от его покрытых шрамами рук; она тихонько поглаживала их самыми кончиками пальцев. Потом взяла его кисть в ладони и посмотрела на него - чуть печально, чуть тоскливо. - Кеншин, что ты видишь, когда смотришь на свои руки? Вопрос. Такого он совершенно не ожидал. Что там у них было обычно? "Как прошел день, Кеншин? - Прекрасно, Каору-доно", "Ты купил сегодня тофу, Кеншин? - Конечно, Каору-доно"... Ах да, еще вариант - посерьезней: "С тобой сегодня все в порядке, Кеншин? - Да-да, прошу вас, не волнуйтесь, Каору-доно. Со вашим покорным слугой все хорошо". С этим он мог справиться - простые вопросы, на которые нужно было отвечать согласием или же несогласием, ничего на деле не говоря и не чувствуя. Но на этот раз был задан иной вопрос - и задан так требовательно... - Правду, пожалуйста, - уточнила она, и эта просьба находилась уже в полшаге от всхлипа - лишь самые бессердечные из демонов преисподней устояли бы перед переполняющимся отчаянием и нежностью голосом. Но Кеншину однажды уже довелось быть демоном. Не впервой. ...Правду, - горько откликнулся внутренний голос в ответ на глупую девичью мольбу. - Да что может знать о правде такая девушка? Однако второй голос тут же возразил - он обязан ей. И меньшее, что сейчас он должен сделать, - честно ответить на вопрос. Он взглянул на свою свободную руку - почему-то на нее смотреть было куда проще, чем на ту, которую баюкала в ладонях Каору-доно, и принялся говорить правду. - Ваш покорный слуга видит смерть. Каору-доно замерла в шоке. ...Юная глупая девочка... - Видит боль и видит горе, - его губы задрожали, силясь растянуться в улыбке. - И всегда - кровь. Так много крови... Каору-доно стиснула его руки - было больно, однако он терпел, ибо заслужил эту боль. Всю, до последней капли. В глазах Каору-доно дрожали слезы - чистые, прозрачные слезы вот-вот должны были пролиться из-за столь недостойного человека, как он. ...Ах, как он счастлив, как он виноват... ...Ну, - снова с ядовитой насмешкой заговорил первый голос. - Она, похоже, поплакать собралась? Но Каору-доно не заплакала. Слезы не выплеснулись наружу, даже всхлип каким-то образом удержался в груди; она не сводила с него глаз, однако казалось, будто она сейчас смотрит не "на", а прямо "в" него: решительно, упрямо. Вызывающе. - Хочешь знать, что вижу я, Кеншин? ...Мне и без того известно, - безмолвно ответил он. - Вы видите доброго человека. Чистого человека. И не замечаете труп. - Я вижу смерть. Теперь пришел его черед впасть в ступор: значит, она наконец-то повзрослела и постигла, насколько он отвратителен и омерзителен?.. - Я вижу боль, я вижу горе. И - да, - она горько улыбнулась. - Я вижу кровь. ...Ах, да-да, конечно... Вот, наконец-то, и настал этот день. А он-то уже думал, будто он никогда не придет. Кеншин опустил глаза долу, готовясь принять приговор с тусклым негодованием. Странно - кто бы мог подумать, что это окажется настолько больно, - ему-то думалось, будто, освобождая эту милую девушку от себя, недостойного, он будет счастлив... - Но еще я вижу надежду. - Что? Кеншин медленно поднял взгляд, однако она по-прежнему смотрела на его удерживаемую с нежной осторожностью руку. - Где-то там - между кровью и болью, которые ты принес людям... где-то там есть и надежда, Кеншин. ...Она так любит его имя. - Я вижу прожитые тобой годы, вижу старые шрамы, новые мозоли. Я вижу полное сострадания сердце - сердце человека, который не мог, не должен, никогда бы не стал убивать. Я вижу твою печаль, твою доброту. И твое будущее. Наше будущее, Кеншин. Она потянула его руку к себе и вверх, чтобы он тоже мог взглянуть. - Чистое будущее, которое ты построишь вот этими сбитыми в кровь руками. Несколько мгновений он недоверчиво таращился на свою ладонь, потом, закрыв глаза, помотал головой. ...Сладкая греза, в которую так хотелось бы поверить... Неужели она так и не осознала, что его уродливая душа настолько обременена грехами, что больше ни на что не годится? Что его руки способны только держаться за меч - и более ни за что? Наивная идеалистка - даже познав правду, она все равно цепляется за сладкие детские иллюзии - просто потому, что те милее ее сердцу. - Простите, Каору-доно... Но вы поступаете глупо, вверяя свое будущее в руки вашего покорного слуги. Сколько сможет, он будет защищать вас с мечом в руках - но это все, на что он способен, - Кеншин замотал головой, увидев отчаяние в ее глазах, - поймите же, он не так силен, как вы... ...и уж совсем не так хорош... - ...и его руки несут только разрушение.... - Не смей так говорить! - рявкнула она. Он взглянул ей в глаза и почти подскочил, увидев, как резко изменилось их выражение: теперь она действительно сердилась. - Почему ты решил, будто я сильная? Почему ты считаешь меня настолько лучше себя? - Потому что... ...потому что вы такая чистая - в этой-то чистоте и таится ваша хрупкая сила... - ...потому что вы ухитрились прожить рядом с вашим покорным слугой три года и при этом не запачкались... Взгляд Каору-доно смягчился, однако он все равно не мог заставить себя посмотреть ей в лицо. - Ты - дурак, - сообщила она и тихо усмехнулась. Упрямица. - Ты! Как думаешь, почему я была такой сильной все последние годы, Кеншин? - он не смел ответить. Она наклонилась, пытаясь поймать его взгляд. - Потому что ты стал моей силой. Потому что только с твоей помощью я обрела и сохранила себя, - она внезапно качнулась вперед и обняла его нежно и страстно - обхватила руками за шею, опустила голову на плечо. Ее голос был тих, но решителен: - Теперь пришла моя очередь сделать тебя сильным. И тогда настанет день, когда ты вновь сможешь создавать этот мир руками - просто позволь мне помочь... - горло свело, когда он услышал последние слова ее мольбы: - Позволь мне стать твоей силой. ...Позволь мне стать твоими ножнами... Он не ответил - замер, дозволив ей прильнуть к плечу, почувствовать биение его сердца. Ее дыхание щекотало загривок. - Но вы же умрете - так же, как она... А ваш покорный слуга не сможет принять на себя ответственность за это... и за то, что обратил в руины ваше счастье. Не нужно было объяснять, о чем он, - она и без того знала. Он ощутил ее вздох. - Да я скорее проживу и умру рядом с тобой, чем соглашусь на тусклое и совершенное бессмертие, - она приподняла голову с его плеча и улыбнулась. - Если хочешь защищать мое счастье, Кеншин, - защити. Это именно то, о чем я мечтаю. Это мое решение - и мне совершенно наплевать, что по этому поводу думаешь лично ты, - ах, да-да, вот это уже проблеснула та самая Каору, с которой он повстречался когда-то давным-давно. - Потому что, на самом деле, выбора у тебя нет. И мы будем строить наше будущее вместе. Кеншин глубоко вздохнул. Он молчал, силясь придумать возражения, - что-нибудь способное заставить возненавидеть его, вышвырнуть, забыть. Осознав, что сказать ему нечего, сдался. - Дуреха... - пробормотал он, и Каору счастливо рассмеялась его капитуляции. - Почему ты решила, будто сможешь собрать осколки, не порезавшись? Ямочки на щеках Каору стали глубже, и она ответила на вопрос поцелуем. *** Когда Кеншин проснулся, царила глубокая ночь. Каору спала рядом. Он не увидел крови на руках - Каору накрыла его руки своими. В них не было совершенства - они были просто белые и сильные. Они смогли скрыть его грехи и его изъяны. И они сумеют собрать его. И удержать - столько, сколько смогут.