kiss me or shut up!

      Бакуго ненавидит переезды, особенно внезапные, особенно этот. Это был конец последнего учебного года в школе, и, когда отец так радостно объявил о повышении за семейным ужином, Бакуго-младший на это никак не отреагировал, лишь дальше продолжая ковырять вилкой не очень-то и вкусные брокколи, но его отвлекли от «интереснейшего» занятия одной-единственной фразой: «Мы переезжаем».       Бакуго не хотел переезжать, ему ведь остался последний год, но, за несколько месяцев до экзаменов, родители начали паковать вещи, и Кацуки ничего не оставалось, кроме как помочь им и смириться с тем, что нужно будет покинуть Рок-Хилл. В его жизни было два переезда, один из которых он и вовсе не помнил, потому что тогда ему было чуть больше года, а второй случился тогда, когда мальчику было пять лет, и городом, куда переехала его семья, стал именно Рок-Хилл, штат Южная Каролина.       Он пошел в школу, где совершенно никого не знал, но был мальчик, с которым он познакомился: кудрявый, с веснушками и вечно улыбающийся. Позже и их мамы познакомились, когда те шли забирать своих мальчишек со школы; оказалось, что этот мальчик ещё и жил практически по соседству. Радости маленького Кацуки не было предела.       До определенного момента.       Они начали взрослеть; вокруг блондинистого мальчишки появилась компания, в которую тоже входил тот кудрявый мальчик, чье лицо было усыпано веснушками, Изуку; однако, он теперь был в тени других приятелей Бакуго.       В четырнадцать лет он и вовсе перестал считать Мидорию другом, лишь пылью под ногами, которая то и дело норовила попасться ему на глаза, раздражала. Именно тогда, к мальчику прицепилось глупое «Деку». – Поглядите, Деку опять строчит какую-то хрень в своей тетради, не надоело? – самодовольным тоном говорит Бакуго, пока смотрит на бывшего лучшего друга, а после вырывает тетрадь из его рук. – Каччан, верни! – Мидория вскакивает с места, но поздно: его тетрадь летит в окно и падает на водную гладь фонтана. Изуку смотрит в окно и совершенно не понимает, почему к нему так относятся: неужели он и вправду больше не друг ему?       Мидория переводится в другую школу, уезжает в совершенно другой штат; дом, в котором он жил вместе с мамой, выставляется на продажу, а Кацуки и вовсе забывает об этом никчемном мальчишке, что был ему когда-то другом.       Бакуго взрослеет; у него не остается друзей, лишь те, кто лижут ему задницу, боятся, что они будут втоптаны в грязь, как Изуку, который из-за травли ушел из школы.       Бакуго исполняется пятнадцать лет, ему не нужны глупые подарки, он не хочет праздновать свой день рождения. Никогда не понимал, для чего люди это делают; ну днюха и днюха, чего бубнить-то; разорятся на бессмысленные вещи, такие, как цветы, открытки и прочая херня, которая все равно окажется на помойке рано или поздно. Сидя вечером двадцатого апреля в своей комнате, он слышит лай; думает, что это очередная собака с улицы, но лай становится громче; Кацуки смотрит на окно, которое было закрыто, а в голову закрадываются смутные сомнения по поводу псины с улицы. В дверь стучат; блондин поднимается с кресла и идет к двери, которая отворяется сама по себе; по крайней мере, так он думал, а потом увидел собаку, стоящую у его ног и пытающуюся запрыгнуть к нему на руки.       Доберман – одна из самых красивых пород по мнению Кацуки; он смотрит растерянным взглядом на родителей, стоящих в дверном проходе, а после опускается на колени к псу. Это оказался мальчик, на вид ему было не больше шести месяцев; Кацуки хочет спросить, сколько ему, но отец, будто прочитав его мысли, говорит «Четыре месяца». – Как назовешь? – спрашивает мама, прижав к носу платок. Она была против собаки в доме, ведь на них у нее аллергия, но ради этой счастливой улыбки, которая была на лице их сына, она готова забыть об аллергии. Кацуки сидит на корточках и чешет своего щенка за ушами, а тот с довольной мордой смотрит на своего новоиспеченного хозяина. Бакуго недолго думает, кончики его губ тянутся в улыбке: – Грегор, – доберман зашевелился в его руках: он будто понял, что речь про него, и всем своим телом показывал, что ему нравится имя, которое ему только что дали.       Наверное, именно в тот вечер родители увидели искреннюю улыбку их сына, в тот день у него появился настоящий друг.

***

      Бакуго целых восемнадцать лет; он трясется на заднем сидении машины, а вместе с ним коробки, наполненные вещами; на коленях расположился Грегор; сзади них едет фура, которую нанял отец для того, чтобы перевезти и другие вещи разом. Дом оказывается большим; мать радостно ликует, как только завидела его.        Уже где-то две недели, мать Кацуки говорит про хорошую школу, которая была в этом городе; у блондина уже начинают вять уши от того, как его мама быстро говорит, словно какая-то итальянка, а речь у них быстрая и простому американцу трудно понять, что они говорят на своем, так еще и так быстро. Но женщина говорила на американском, однако, от этого проще не становилось, поэтому Кацуки решает быстро скрыться в своей новой комнате, которая была на втором этаже.       Мицуки прожужжала все уши не только сыну, но и мужу, о том, какие замечательные рейтинги у этой школы, и что Кацуки точно там понравится, и он обязательно сдаст все экзамены на ура. Хотелось бы верить в эти обещания.       Но Кацуки не думал, что он приживется в этой школе: новое окружение, новые учителя, и непонятно, будут ли они относится к нему так же, как и в прошлой школе, или как-то по-другому. От неизвестности у него неприятно скрутило живот, ну, естественно, он целый день нихренашеньки не ел; однако, сил на то, чтобы спуститься вниз и взять хоть что-то съестное, не было. Вместо этого он прикрывает дверь, ведущую в его комнату, и опускает взгляд на матрас, стоящий около окна: на нем не было ничего, кроме кое-как застеленной простыни, подушки и одеяла, которое было без пододеяльника. Комната была бы почти пустой, если бы не стол, который ему успел собрать отец, и коробки, стоявшие около него.       В окна начинает стучать дождь, на улице уже поздний вечер; завтра первый день в школе, и стоило бы как следует выспаться, что и хочет сделать Бакуго: он двигает матрас от окна чуть подальше, чтобы не было так холодно, пусть на улице и май месяц. Он уже хочет залезть под одеяло, но слышит, как у двери в комнату кто-то шарахается, скребется; парень подходит к ранее закрытой двери и открывает ее: на пороге его собака.       Бакуго устало выдыхает и впускает Грегора внутрь, выключая свет и следуя к матрасу. Доберман тычется носом в руку хозяина, который хочет уснуть, и даже уже закрыл глаза, но ему приходится их вновь открыть. – Ладно, залезай, – это не редкий случай, когда Грегор спит вместе с Бакуго: так было даже как-то спокойнее, чем без него. Хорошо, что у него хоть лапы чистые. Пёс залезает на матрас, устраивается под боком у хозяина.

***

      Утром по вискам бьет назойливая трель будильника, и, ей богу, хочется выбросить телефон куда-нибудь нахер и спать дальше, но будильник, а еще и Грегор, против того, чтобы Бакуго нежился в почти-кроватке до обеда. Доберман лижет лицо блондина, последний в свою очередь мямлит, что сейчас он поднимется, и пусть собака от него отстанет. Это была наглая ложь, потому что Кацуки встает только тогда, когда в его комнату заходит Мицуки - без ее помощи, наверное, он и не встал бы. Женщина опять неугомонно трындит о первом дне в новой школе, и что опаздывать нельзя; Бакуго шлепает в ванную комнату и выглядит он, мягко говоря, не очень, поскольку и без того непослушные волосы спутались ещё сильнее, глаза заспанные, ну хоть без кругов - и на том спасибо.       Кацуки не надеялся на то, что душ с утра сделает его менее заспанным: он все также хотел спать, однако, выглядит не таким сонным, как пятнадцать минут назад; он вытирает голову полотенцем, а после сушит голову феном; две минуты, и вот он уже выходит из ванной, и теперь шлепает обратно в комнату, где Грегора уже не было. Кацуки натягивает черные штаны, такого же цвета футболку, а поверх белую рубашку, которую застегивать не собирался - на улице и так жарко, целое двенадцатое мая. Он сгребает нужные учебники в рюкзак и выходит из комнаты.       Юноша спускается вниз, кидает сумку на пуфик, стоящий в прихожей, и идет на кухню, где уже сидел отец, читающий газету; он о чем-то беседовал с Мицуки, а заметив сына, лучезарно улыбнулся ему: – Доброе утро, Кацуки, как на новом месте спалось? – мужчина убирает газету и откладывает ее подальше. – Было бы замечательно, если бы не надо было вставать так рано, – мямлит Бакуго-младший, уставившись на свой завтрак в виде жареных яиц и бекона, выложенного в виде сердца; то же самое было и у его отца. Оказывается, что у старухи просыпается оригинальность. Мужчина тихо и хрипло смеется: – Ну же, не будь таким кислым, сегодня первый день в школе, та.. – Так ты распугаешь всех своей недовольной рожей, – фразу Масару заканчивает не он, а его жена. – Какая досада, – Бакуго закатывает глаза и тыкает вилкой желток, который начал растекаться по тарелке.       Завтрак проходит быстро и без участия Бакуго: родители оживленно обсуждают всякую чушь, Грегор с раздражающим хрустом поедает корм, купленный специально для него. Кацуки, заканчивая трапезу, относит тарелку в мойку, а сам спешит ретироваться к выходу, и потом из дома. Парень завязывает кроссовки, и с кухни слышит, как ему вслед кричат, чтобы после школы он погулял с Грегором и разобрал вещи у себя в комнате.       По дороге до школы он замечает, что в этом городе все такие до пизды радостные: кого бы он не встретил, все улыбаются, это безумно раздражает, и все сильнее хочется, чтобы этот день закончился. Школа была окружена забором из обычной проволоки, он бы даже и не удивился, если где-то по периметру есть дыра, которую проделали бездельники-школьники от нечего делать. Здание было построено из красного кирпича; посередине были огромные часы, но они не работали, насколько Кацуки заметил; слева расположились столики, скорее всего для больших перемен, предназначенных для обеда. Блондин недовольно закатывает глаза, когда видит парочку, сидящую за одним из столиков: ну сколько можно сосаться на улицах? Боже, как бесит. У Кацуки не было никогда отношений, разве что с подушкой и одеялом, вот там очень даже взаимная и чистая любовь. Парень поднимается по ступенькам, заходит внутрь, где было очень много людей; никто из них не обращал на него внимания, хотя, некоторые были. Бакуго находит нужный кабинет за пять минут до того, когда начинается урок. Для начала он осматривает дверь, на которой было написано «География» и два имени - скорее всего это были преподаватели, а после Кацуки заходит внутрь, осматривая класс, начиная с доски, места учителя и...       И девчачий голос, обращаясь к нему, привестствует его, но он хмурит брови вместо того, чтобы любезно поздороваться с девчонкой. Боковым зрением белобрысый замечает чью-то двигающуюся фигуру, и взгляд с девушки скользит на этот силует, тогда его брови хуже прежнего сводятся к переносице. Кацуки четыре блядских года жил спокойно без этого назойливого задрота, живущего по соседству, а теперь он опять будет рядом, учиться с Бакуго в одном классе, да вы издеваетесь?! – Ох ты ж, нарисовался, не сотрешь, – Кацуки обращается к мальчишке, который пытался проскользнуть мимо него. – О-о... Каччан, как же я... – Мидория сглатывает ком и отводит взгляд. – ...рад тебя видеть... Изуку еле слышно добавляет «наверное», что очень злит Кацуки, и тот, поскольку был выше, нагибается к его лицу, хватая за воротник рубашки: – Не путайся у меня под ногами, Деку, – рычит Бакуго. – Я понятно объясняю? – Д-да, Ка... Мидория не успевает договорить, потому что в диалог вмешивается совершенно незнакомый Бакуго парень, с самой дерьмовой прической на этой ебучей планете: – Ты полегче, взрывашка, хочешь проблем?