Белые ручки

      Когда она собиралась делать реверанс в знак приветствия перед ним на торгах, сэр Бенедикт не сдержался от маленькой подлости. И когда внимательно разглядывал ее лицо, может, на предмет изъянов, удивился ее глазам. В них не было страха, хоть Бенедикт ясно видел, как дрожали хрупкие девичьи плечи, несмотря на теплое помещение. В ее глазах была сталь, какой он еще ни разу не видел в стенах этого заведения, и странный холод, который заставил запястье предательски дрогнуть и презрительно отпустить ее ошейник.       Когда она подходила к его коню в первый вечер, сэр Бенедикт был готов к едким шуткам и комментариям, после чего незамедлительно отправил бы тащиться до крепости в старой и скрипучей повозке. Или, может, потащил бы за конем на веревке. Видимо, не было опыта общения с лошадьми, отмечал мысленно инквизитор, наблюдая за ней. Стоило ли прекратить, пока он не лишился новой собственности? Может быть. Но зрелище было интереснее. Она сделала неуверенный шаг к Палачу спереди, но быстро передумала и засеменила к нему сбоку, оставаясь в его зоне видимости. Прошлые девки пытались брать коня неожиданной нежностью, рассчитывая на его благосклонность, но, как понимали, что ничего не выходило, ругались не хуже конюхов. Эта же не играла, но старалась придать своему голосу больше уверенности. Ладно, и так сойдет.       И когда она вцепилась своими маленькими и белыми ручками в луку седла, Сэр Бенедикт ехидно отметил в мыслях, что скоро эта девица познает тяжелую работу. Прощай, нежная кожа без мозолей.       Когда она принесла ему письмо, то он коснулся ее ручки, пока забирал его. Кожа еще не успела загрубеть за несколько дней в крепости, и сэр Бенедикт ощутил эту непривычную мягкость. Отчего-то появилось желание оттянуть момент и еще раз коснуться девичьей ладони.       А как эти пальчики со всей силы сжимали лестницу, только б не свалиться, еще и умудрялись придерживать юбку? Сэру Бенедикту ужасно хотелось встряхнуть эту медлительную овцу, но глаза волей-неволей уставились на хрупкие коленки, показавшиеся из-под юбки. На них уже от чего-то успели появиться синяки. Может, еще у Киммела где-то завалилась и еще не прошли, а, может, уже и здесь успела во что-то влезть. Во всяком случае, сэр Бенедикт повременил со своим желанием пнуть лестницу. Глаза невольно прожигали колени, и он заскрипел зубами, проклиная себя за слабость, но и успел попросить у Всевышнего милости для нее… Эти пальчики также сильно сжимали его перепачканную в крови рубаху.       Когда случилась красная ночь, ее белые ручки были черны и чуть обожглись. Сэр Бенедикт не верил своим ушам, слыша, что она спасла Палача из горящего стойла и не дала тому в панике никого затоптать. У сэра Бенедикта все внутри стучало от ярости, ведь кто-то посмел посягнуть на Палача, но он и задыхался от непонимания, откуда в девчонке столько смелости. Она ободряюще гладила Палача своими маленькими перепачканными ладонями и что-то шептала, приводя коня в чувство.       — Что это? — поинтересовалась она тем же вечером, когда сэр Бенедикт протянул ей склянку со странным содержимым.       Она глядела на него без страха и держалась с ним на равных, невзирая на свое положение. Сэр Бенедикт высокомерно фыркнул, замечая, как она старательно прятала руки.       — Мазь от ожогов. Бери, пока я не передумал.       Он сунул в ее руки склянку и, скривив губы, будто ему было неприятно находиться с ней, ушел.       Когда он потащил ее за ошейник в комнату допросов, то сэр Бенедикт ясно почувствовал ее панику. В душной пыточной, которая пропахла кровью, потом, горелой кожей и волосами, она едва подавила рвотные позывы и дрожащей рукой, уже не разбирая от головокружения строчки, писала протокол. Белые ручки уже запачкались в пыли, пока она разбирала вещи увальня-поджигателя на складе, теперь еще и на рукавах уже изрядно потрепанного за эти несколько дней платья появились чернильные пятна и грязь с пола, попавшая и на юбку. Он еле сдержался от высокомерного фырканья, когда услышал, что поджигатель готов отвечать на все вопросы после выпрошенных ею пяти минут.       Когда сэр Бенедикт пришел проведать Палача на конюшне, то явно этого не ждал. Она плела ему косички… Конь же мирно стоял и не обращал никакого внимания на это, хотя Бенедикту даже показалось, что Палачу нравилось. Ее пальчики ловко собирали лошадиную гриву, чередуя пряди и создавая мудреную косичку, и вплетали Палачу, самому грозному коню из всех живших, скромные ромашки, которые мгновенно опускали его до домашнего пони в таком мирном расположении духа. У сэра Бенедикта отвисла челюсть. Хотелось сейчас же прекратить это непотребство, но отчего-то он не мог оторвать глаз. Позже… позже поговорит с ней об этой выходке.       Он каждый раз отмечал, сломалась ли она. Но нет. Пусть платье износилось, черты лица стали чуть жестче и холоднее, кожа утратила свой белый цвет, а руки загрубели, но она все равно сохраняла себя. Ровную осанку, манеры и правильную речь без ругательств, улыбку… и легкость в движениях.       Когда она хоть как-либо прикасалась к нему, то чувствовалась странная и непривычная нежность, что пугала и раздражала сэра Бенедикта. Он и не замечал из-за этого, что от нее стало пахнуть какими-то травами. Что в стенах инквизиции происходили странные вещи время от времени. Он попросту не замечал из-за нее же самой.       Самыми приятными для него было раннее утро и поздний вечер. Сэр Бенедикт не понимал, как это взбрело ему в голову. В это время она незаметно для всех приходила в его келью, брала гребень с его полки своей маленькой ладошкой и, присев рядом с невысокой лавкой на полу, принималась распускать его тяжелую косу. Сэр Бенедикт сидел ровно, и иногда его губы могли дрогнуть в еле заметной улыбке. Ему нравилось, как она неспеша распускала его косу, слегка расправляла его волосы и принималась водить по ним гребнем. Движения были медлительны и аккуратны. У него даже начинали бегать мурашки от приятных ощущений. И он скоро почувствовал запах трав, который иногда ощущал в притонах культистов и прочей скверны, но упорно не хотел его замечать, ссылаясь на то, что перепутал. Перепутал, ему показалось. Убедив себя в этом в очередной раз, сэр Бенедикт обратно расслаблялся, чувствуя, как она уже заплетала ему косу. С ее появлением, надо признать, с этими волосами стало обращаться значительно проще. Она ведь и косу плела ему иначе. Было даже удобнее что ли…       — Можешь заплетать Палачу эти глупые косички, — невзначай бросил сэр Бенедикт в один вечер, делая вид, что рукав его рубахи гораздо интереснее.       Он все же бросил взгляд через плечо, перестав чувствовать ее руки, и заметил мягкую улыбку. Ему никто так не улыбался. Сэр Бенедикт сощурился и притянул ее пальцем ближе к себе за ошейник, но совсем иначе, как было раньше. Если тогда он дергал всей пятерней за него, принося боль, то в последнее время лишь аккуратно тянул, просто намекая ей, что желал бы видеть ее ближе.       — Но без этих дрянных сорняков, — постарался как можно угрожающе произнести он. — Уяснила?       — Да, сэр.       — Иначе разговор у нас будет совсем другой.       Сэр Бенедикт опустил взгляд на ее ошейник, где еще держал палец. Она же медленно подняла свои руки и накрыла его крупную ладонь своими маленькими.       Кожа не была нежной, но нежность сохранилась в жестах.