Гроб

      Сегодня, Глэм получил завещание от отца.Помятая коробка, с уже блеклой цифрой «37», бывшая напечатанная чёрными и ровными чернилами.Внутри же, кучка мусора: гайки, кусок пластика, лампочка, язычок от молнии, помятый пенопласт.Всё это было когда-то макетом его родного города.С каким усердием он его собирал, каким он был завораживающим, среди вечернего света и летающей пыли в лучах.Но с каким чувством выкинули макет? С раздражением? Яростью, или молча скинули с того окна? Всё могло быть.       Но собрав эти жалкие детали, Густав Шваген-Вагенс извинялся перед ним.Этот факт подтверждала записка " Я такой же как ты».Подпись.Такой же ровный и четкий подчерк, но написано было резко.Как будто человек старался писать быстрее.Скорее всего, дрожали руки и сам Шваген-Вагенс хотел это скрыть.Получилось, но не так идеально как хотелось бы.Его сын прямо видел, как он тяжко вздыхает в свои уже посидевшие усы.А сам он сидит в палате, на больничной койке около различных приборов.Руки уже будто высохли, вены стали виднее под давление.Рядом что-то пищит.О чем же он думал в этот момент. Наверное, вспоминал свои ошибки жизни? А может оценивал, то как её прожил? Глэм никогда не узнает об этом, но может только догадываться.       А сейчас он сидел на остановке, и догадывался с макетом в руках.Он ещё был цел и невредим.Законченный, четкий, даже с крышей банка.Волосы, некогда уложенные и идеально причесанные, слегка растрепались и торчало несколько локонов.Рубашка слегка выпирала из джинс, а обувь слегка стерлась.Барабанил по крыше остановки дождь, будто пытался пробить её.Почти рядом с неблестящей обувью, в лужу разбивались капли.И почему то он знал, что этот дождь никогда не остановиться.       Такой же дождь шел в день, когда он оттуда ушел.Город попытался убежать от этого явления природы.Прохожие ускорили шаг, распахнули зонтики свои перепончатые крылья.А те кто надеялся на солнце или забыли дома, пустили бы в ход сумки, рюкзаки… Но ни рюкзаков, ни зонтиков не было.       Была только остановка с ларьком рядышком, который сбрасывал очередной слой листовок и объявлений по типу «потерялся пудель» или «ищем работников».И эта бесконечная дорога без машин, и этот вечный дождь.В этом чертовом городе, никогда не будет солнца, подумал Глэм.Он посидел так некоторое время, и решил раз нельзя дождаться автобус самому, то пойдет пешком.       Когда Глэм встал, скамейка скрипнула.Он посмотрел в последний раз на этот вид.На пейзаж с ракурса этой скамейки.На дом, красивый с красным кирпичом.Сразу видно, что живут люди образованные и богатые… Подумал бы он, если бы никогда в него не заходил.И не вырос тоже.       Теперь парень брел куда-то, не зная куда.В коробке звякал мусор, и туда же тарабанил дождь.Что же его ожидает на этом пути? Как же он выкрутиться.       Он шел довольно долго.Так долго, что вечность уже закончилась бы.Сколько же ему пришлось пережить? Ему пришлось пережить жизнь с бродягой, привыкать к брани друга детства, водить привычку не спать по ночам что бы давать концерты.Бывали моменты когда он вырубался прямо на сцене, учился сам себя красить, красть чипсы и плавленые сырки с магазина.Были моменты, когда Глэм и Чес учили друг друга жизни: кто после «удачной пьянки», кто после «удачного комплимента».И все-таки, к параллели ко всему этому металлическому безумию Глэм как то смог отучиться.       Волосы стали длиннее, а на чехле гитары появились нашивки, а что важнее чехол вообще появился.Ногти блестели черным лаком, рубашка поменялась на белую футболку.       Вдоль дороги появлялись дома, люди, ливень утихал.Но наступил и тот миг, когда за окном загудел нарастающий плавный рев, и развилась рыжая коса.Вскоре, Глэм сидел за спиной мотоциклиста. Из дороги вырастали ножи, преграждали дорогу лавины. Муж и жена делали остановки, что бы зайти в бар или купить холодное пиво среди Калифорнии, где вместо кучерявых облаков были цветы и листья лотоса. Будто Глэм смотрел на них со дна озера.Интересно, что бы это могло значить?       Так они отправились дальше.И чем дальше, тем труднее и интереснее. Но вот наступил момент, когда мотоцикл остановился и повис в правую сторону на подставку.Напротив, стоял дом из кирпича, полотно вжатый между другими домами.Уже стемнело, и в во всех окнах горел свет, не считая Родного Дома.Глэм снял шлем, и положил его…он не помнит, куда его положил и с напряженным видом направился к дому.       Он открыл двери, толкнув двумя руками. Они, жутко скрипя распахнулись и откинули длинные тени света.Странно, вроде изнутри дом выглядел меньше.Глэм аккуратно, пытаясь не скрипеть закрыл двери и пошел вперед.Пространство вокруг будто замкнулось в вечный коридор.Прямо как в самом начале, около остановки.Эхо от сапог глэма отдавалось где-то там в далеке.Наконец, стало что-то видно.Маленький четкий силуэт стола.но что на нем?       Чем ближе Глэм подходил, чем больше бурных мыслей варилось в его голове.Ни звука вокруг, совершенная пустота кроме приближающегося стола с неразборчивым предметом на нем.Глэм догадывался, что это, но не хотел что бы это было правдой.Он не хотел такой конец, что угодно, но только не это. Почему бы просто не повернуться и пойти к Виктории, к солнцу которое его согревает? Включить колонки на полную, и забыть об этом уходя куда-то вдаль, подальше от этого места?! Почему он не может повернуться? Но мужчина шел вперед, тело не слушалось, а на лице выступал пот.Он подходил к столу.Или наоборот, он стоял на месте и стол шел на него? Постепенно размытое пятно стало четким.И перед ним лежал на низком столе дорогой чёрный гроб, изрезанный дорогими узорами цветов и птиц. Последний шаг особенно был слышен и эхо было громче чем надо.       Много же денег ушло на это, отец? Что бы я стоял перед красивой коробочкой и твоим телом внутри.Сердце билось.Будто к нему подключили колонки и включили на среднюю громкость. Если бы в этой черной пустоте были люди, каждый бы четко услышал стук, равномерный, постепенно ускоряющийся.Но людей не было, тут только Глэм и гроб на столе.Только, чье это сердце так бешено бьется? — Себастьян… Голос говорил откуда-то сверху, медленный, четко выговаривающий и угрожающий.По коже пробежали мурашки. Он хотел убежать отсюда, но все ещё стоял на месте.Глэм бледный и прозрачный в слезах отрывался от тела и тянул руки в противоположное направление вырываясь из спины.Но блондин стоял на месте, сжав кулаки до белых костяшек. — Подойди сюда.       Глэм, переступая с ноги на ногу в оцепенении подошел к гробу, обойдя с правой стороны.В гробу было стеклянное окошко, через которое можно было видеть лицо Густава Шваген-Вагенса, умершего «С самого начала».Так гласила золотая табличка под окошком.       В ушах шумела кровь, а чем больше Глэм смотрел на это окошко, тем больше отмечал новых деталей: вокруг трупа были…музыкальные инструменты.Скрипки и смычки, классического формата.Но это же его скрипка, даже написано его имя на боку вывихнутыми и элегантным шрифтом.А тело Отца было каким-то бледным.И он открыл глаза, живые и усталые.       Глэм проснулся, весь в поту и часто дыша.Но двинуться он не мог, потому как был схвачен в сильные и любимые руки.       — Проснулся, — заметила Виктория.Она говорила тихо, что бы не пугать его и быть «нежнее» — Смотря на тебя во сне сердце к чертям разносит. Кошмар, где наши выродки гитары трогают?       Глэм немного подумал про себя, с напряженным выражением лица, и расслабленно вздохнул.И правда, вся эта чепуха была просто кошмаром.Мозг просто анализирует информацию за день, и предоставляет твои мысли, страхи, мечты, то что видел он подает на блюде в виде салата.От этой мысли Глэму стало лучше, и он сам приобнял Викторию, шурша одеялом.       — Ага, спокойной ночи, дорогая.       — И тебе.