Alternate

Каждый раз, когда Цзинь Гуанъяо приезжал в Буцзинши¹, жизнь словно ускорялась. Все вокруг становилось громким, суетливым, беспорядочным. Вот и сейчас Не Минцзюэ, сдержанно поздоровавшись, умчался прочь без каких-либо объяснений. — Доброе утро, брат, — проводил его вежливым поклоном Цзинь Гуанъяо. Привычно расположился на циновке в общем зале. Расчехлив гуцинь, приготовился играть «Песнь Очищения». Прождал час. Прождал два. Исполнил все известные ему мелодии, мысленно убил Цзинь Гуаншаня, перебрав сотни разнообразных пыток, даже мух на потолке пересчитал, но Не Минцзюэ так и не появился. Прошло еще полчаса. За это время в общий зал заглянул лишь адепт с чайником. Да и тот торопливо удалился, не проронив ни звука. Цзинь Гуанъяо изнывал, не имея возможности заняться чем-то полезным. К тому же от долгого сидения у него прихватило спину: в последние годы боль все чаще беспокоила, а после очередного падения с лестницы стала постоянной спутницей. Поднявшись, чтобы размяться, Цзинь Гуанъяо заметил на полу кулон. Диаметром два цуня², состоящий из подвижных частей, он отражал солнечный свет, расплескивая его вокруг себя цветными бликами. С этим кулоном Не Минцзюэ никогда не расставался. Ходили слухи, что это подарок прекрасной девушки, которую он так и не смог забыть. Никто не знал, что с ней стало. Одни считали, что она трагично погибла, другие предполагали, что сбежала с любовником. Нашлись и те, кто настаивал на происках коварной хули-цзин³. Любопытство взяло верх, и Цзинь Гуанъяо поднял кулон, который тотчас завертелся в руках, поглощая солнечный свет. Мир на мгновение погрузился во тьму, а затем вспыхнул, ослепляя. Цзинь Гуанъяо захлестнуло душистым травяным ароматом. Стоя с широко раскрытыми глазами, но все еще ничего не видя, он чувствовал частые, щекотные прикосновения к рукам и теплый ветерок. Все вокруг шуршало, шелестело, присвистывало. Когда зрение восстановилось, Цзинь Гуанъяо увидел вместо Буцзинши бескрайнее поле с высокой, густой травой и косой силуэт храма где-то вдалеке. Небо над головой — молочно-белое, с зеленоватым солнцем среди золотых облаков — притягивало взгляд, поражая своим величием. — Невозможно… Мысли в голове путались. Цзинь Гуанъяо смутно припоминал, что прибыл в Буцзинши после того, как Цзинь Гуаншань, вопреки надеждам недавно почившей матушки, не признал в нем сына и позорно спустил с лестницы. Кажется, он ожидал встречи с главой клана Цинхэ Не, чтобы устроиться на службу, но, подобрав с пола кулон, оказался в этом странном месте. Обыскав траву вокруг себя, Цзинь Гуанъяо ничего не нашел. Растерянно оглянулся. Вздохнул. Только и оставалось, что идти к виднеющемуся вдалеке темному силуэту. Тело было подвижным и легким, словно Цзинь Гуанъяо сбросил тяжелую ношу. Не чувствуя усталости, он стремительно продвигался вперед. И даже не прихрамывал на правую ногу, ушибленную при падении с лестницы. Сломанные ребра тоже не давали о себе знать. В сердце царило умиротворение. Так хорошо Цзинь Гуанъяо себя не чувствовал, наверное, никогда. Обида, ненависть, горе — все растаяло в солнечном свете. А прошлое утратило прежнюю значимость. К вечеру Цзинь Гуанъяо добрался до храма. Старый, хлипкий, мрачный, он выбивался из окружающего великолепия и выглядел чужеродно. Окна были заколочены — ничего не разглядеть. Толкнув дверь, Цзинь Гуанъяо получил палкой по голове. Из беспамятства его вывела вспышка боли. Простонав, он заворочался, сгребая руками траву, на которой лежал. — Не двигайся, если не хочешь получить снова. Цзинь Гуанъяо замер. С трудом разомкнул глаза и уставился на говорившего: суровый взгляд, поджатые губы, увесистая палка в руках. На вид лет шестнадцать, не больше. — Признавайся, ты дух или человек! — Будь я духом, стал бы входить через дверь? — поморщился Цзинь Гуанъяо. — Да и какого духа можно сразить палкой? — Убедил. Цзинь Гуанъяо выдохнул. Облизнул пересохшие губы, осмотрелся — лежал он на самодельной постели. — Меня зовут Мэн Яо. — Не Минцзюэ, а это — Не Хуайсан. Хуайсан, поздоровайся! — Здравствуйте… Не Хуайсан выглянул из-за спины Не Минцзюэ. Миловидный, круглощекий, большеглазый. Робко улыбнулся и вновь спрятался. Цзинь Гуанъяо удивленно моргнул — он и не подозревал, что в храме есть кто-то еще, настолько было тихо. — Прости, что это… ну… — смутился Не Минцзюэ. Продемонстрировал пустые ладони — палка глухо ударилась о каменный пол, поднимая облако пыли. — Сам понимаешь… со мной младший брат. — Это моя вина. Надо было постучать. Не Минцзюэ сел рядом и помог Цзинь Гуанъяо приподняться. Подал флягу из тыквы-горлянки. Прохладная, чуть сладковатая вода принесла облегчение. — Может, знакомство прошло не лучшим образом, но нам стоит держаться вместе. Я оказался здесь без своей сабли — трудно будет самому справиться с мертвецами, если решат напасть. — Мертвецы?.. — Так ты не видел, — понимающе кивнул Не Минцзюэ. — Дети, подростки, ни одного взрослого. Обычно приходят по ночам. Поют, играют, смеются. Жуть. — И давно вы тут? — Дня три. Побрякушка Хуайсана перекинула нас в это проклятое место и сломалась. — Красивая, — подал голос Не Хуайсан, пододвигаясь ближе и демонстрируя свое сокровище. Цзинь Гуанъяо вытаращился — кулон выглядел точь-в-точь как тот, что он подобрал в Буцзинши! Он потянулся за кулоном, но не в его состоянии было тягаться с детским проворством. Не Хуайсан быстро спрятал руки за спину. Не Минцзюэ, казалось, не мог определиться, кого именно отругать. Нахмурился, сурово перевел взгляд с одного на другого. — Без резких движений, — предупредил он Цзинь Гуанъяо, а после приказал Не Хуайсану: — Покажи. Будущему главе клана не пристало жадничать. — Это мое! А главой сам будь, скучно… Лицо Не Минцзюэ потемнело. — Не будешь слушаться, отберу насовсем! Не Хуайсан нехотя отдал кулон. Выглядел он при этом так, словно его предали: часто-часто моргал, чтобы не разрыдаться, а выражение лица было настолько скорбным, что даже уличные актеры, страдающие на потеху зрителям, не смогли бы с ним сравниться. — Спасибо, — слабо улыбнулся Цзинь Гуанъяо. Подержал кулон в руках, прокрутил верхнюю половину вправо до щелчка, затем влево, попытался наполнить энергией Ци. Ничего. Видимо, будучи хитроумной ловушкой или порталом между двумя измерениями, он работал только на вход. — У меня был такой же, — вздохнул Цзинь Гуанъяо, возвращая кулон.— Но исчез, когда я оказался здесь. — Хуайсан стащил эту гадость из хранилища семейных реликвий. А ты откуда взял? В голосе Не Минцзюэ проскользнули угрожающие нотки. Взгляд сделался подозрительным, брови сдвинулись к переносице. — Не пойми неправильно, эта вещь не имеет ко мне отношения, — торопливо заверил Цзинь Гуанъяо. — Я подобрал ее, когда прибыл в Цинхэ, чтобы поступить на службу. Собирался отыскать владельца, но оказался здесь. В последнее время мне не очень-то везет… Не Минцзюэ мазнул по нему оценивающим взглядом. Хмыкнул. Боль начала стихать, и к Цзинь Гуанъяо вернулась способность ясно мыслить. Он предположил, что кулон всего один. Это многое прояснило бы, так как вещи не могли существовать в двух экземплярах единовременно. Правда, пользы от этой информации было немного. Следующее озарение оказалось крайне неприятным: Цзинь Гуанъяо не выказал должной почтительности Не Минцзюэ, сыну главы ордена Цинхэ Не, ошибочно приняв того за простого ученика. И пусть они ровесники, подобное панибратство было недопустимо. Сердце, сделав в груди мертвую петлю, замедлилось, приостановилось и тут же пустилось вскачь. Цзинь Гуанъяо попытался подняться для вежливого поклона, но Не Минцзюэ разгадал его намерение и толчком уложил обратно. — Здесь мы на равных. — Я никогда не смогу быть с тобой на равных, — с горечью возразил Цзинь Гуанъяо. — Моя мать была женщиной… не слишком порядочной. — Не волнует. Когда вернемся, никому не позволю тебя унижать. С этого момента ты под моей защитой. Цзинь Гуанъяо лишился дара речи. Он не привык к хорошему отношению: видя его, люди не испытывали ничего, кроме презрения. А особенно прославленные заклинатели из благородных семей. Неловкое молчание затянулось. Не Минцзюэ начал готовиться ко сну. Уложил Не Хуайсана поближе к костру (но так, чтобы огонь не перекинулся на подстилку), подпер дверь статуей какого-то божка и лег рядом с Цзинь Гуанъяо. Пресек попытку бегства. — Одну ночь потерпишь. — Как можно? — испуганно выдохнул Цзинь Гуанъяо. — Благородному человеку не подобает делить постель с таким, как я. — Это каким? — нахмурился Не Минцзюэ. Крепко обнял Цзинь Гуанъяо, положив руку ему под голову. — Я сам могу решить, с кем мне спать. Да и вдвоем будет теплее. — Но я же сын… — Прекращай спорить. Остальное обсудим завтра. Не Минцзюэ закрыл глаза, показывая, что разговор окончен. Цзинь Гуанъяо пристально посмотрел на него. Взглядом задержался на напряженной складке между бровями и спустился по переносице. Не Минцзюэ заерзал, с трудом удерживая невозмутимое выражение лица. Цзинь Гуанъяо отвернулся. Уголки его губ дрогнули.

***

Цзинь Гуанъяо проснулся здоровым и бодрым. Потянулся, сел. Смахнув с себя траву, засмотрелся на потрепанные рукава: простое, блеклое ханьфу без узора не шло ни в какое сравнение с дорогими одеждами ордена Цинхэ Не. Не удержавшись,он провел рукой по груди спящего Не Минцзюэ. Ткань была мягкой, будто ластилась, притираясь к ладони. Золотистый узор приковывал внимание. Хотелось следовать пальцами за линиями, изгибами, завитками. Зачарованно прикасаться снова и снова. Перехватив настороженный взгляд, Цзинь Гуанъяо очнулся. Шумно втянул носом воздух, поднял руки, но так и не смог придумать, куда их деть. Не Минцзюэ молчал. То ли ждал объяснений, то ли искал глазами палку, то ли мысленно натачивал саблю — кто его разберет. От писклявого «хочу на солнышко» вздрогнули оба. Замяв ситуацию, разбежались по разным углам храма: Цзинь Гуанъяо отодвинул статую божка от двери, а Не Минцзюэ взял на руки сонного Не Хуайсана, повторявшего свое требование снова и снова. На улицу вышли вместе. Солнце все так же стояло в зените, обрамленное облаками. Все так же шуршал ветер среди высокой травы. — Хуайсан ужасно раздражает по утрам, — проворчал Не Минцзюэ. Он переминался с ноги на ногу, растирая шею, и старался вести себя непринужденно. — Должен успокоиться у реки, идем. Отпущенный на волю Не Хуайсан с радостным криком вбежал в поле. Трава сомкнулась над его головой, скрывая из виду. — Не опасно отпускать его одного? — Тут никого нет, — пожал плечами Не Минцзюэ. — Я бы почувствовал. Цзинь Гуанъяо не стал спорить: чужие методы воспитания его не касались. Он закрыл глаза и сделал несколько шагов, ориентируясь на голос Не Хуайсана. Неуверенно, неустойчиво. Затем ускорился, перешел на бег. Ветер обжигал щеки, а легкие, наполняясь воздухом, раскрывались как бутоны или почки. Земля под ногами пружинила. Бег вслепую опьянял, освобождал, даруя крылья. Но вскоре чувство направление подвело, а бой крови в затылке заглушил остальные звуки. Споткнувшись, Цзинь Гуанъяо начал падать, но свободный полет был прерван крепкой хваткой. — Река в другой стороне, — изумленно, восторженно шепнул Не Минцзюэ, опаляя ухо горячим дыханием. Цзинь Гуанъяо, не совладав с дрожью в ногах, прижался к нему. Солнечно, тягуче улыбнулся. Дурманящее, незнакомое чувство бурлило в груди. — Никогда не понимал, как можно пуститься в пляс или рассмеяться без причины… — В этом мире подозрительно хорошо,— согласился Не Минцзюэ. — Из-за духа сабли мне день за днем приходилось бороться с клокочущей внутри злобой. А тут я не чувствую ни ярости, ни желания убивать. — Словно кто-то хочет, чтобы мы остались. — Кто?.. Цзинь Гуанъяо пожал плечами. Он понятия не имел, кто манит их, но всей душой отзывался на таинственный зов. — Нужно догнать Хуайсана, пока он не вляпался в неприятности. Не Минцзюэ взял Цзинь Гуанъяо за руку и рванул вперед. Ветер запел в ушах, поторапливая. Они летели, едва касаясь земли подошвами, перепрыгивали камни, кочки. До реки добрались за одну палочку благовоний. Уставшие, запыхавшиеся, рухнули на песчаный берег, не расцепляя рук, крепче переплетая пальцы. Они могли бы пролежать так весь день, болтая и переглядываясь. Но заскучавший Не Хуайсан с разгону сиганул в воду — ледяные брызги разлетелись во все стороны. — Паршивец! — притворно взревел Не Минцзюэ. Скинув ханьфу, вбежал в воду вслед за ним. — Я тебе задам! Не Хуайсан хохотал, вертелся и плескался. Верещал, когда его подкидывали в воздух или окунали в реку. Цзинь Гуанъяо приподнялся на локтях. Сначала с любопытством следил за веселой возней, а затем отвлекся на озорные капли, стекающие по коже Не Минцзюэ. Неожиданно Не Хуайсан сорвался с места, пытаясь поймать лягушку, но та скрылась в камышах и издевательски квакнула. А затем еще раз. И еще. Недолго думая, Не Хуайсан полез за ней и пропал из виду. — Давай к нам, — предложил Не Минцзюэ. — Я не слишком хорош в играх, — возразил Цзинь Гуанъяо. И все же поднялся. Его детство было тяжелым, безрадостным, но здесь, заразившись счастьем, он мог наверстать упущенное время. — Пойдешь так — промокнешь, —преградил путь Не Минцзюэ. Скользнул ладонями по поясу и медленно, не прерывая зрительного контакта, снял с него ханьфу и нательную рубашку. Приласкал взглядом каждую ссадину, каждый синяк. Коснулся губами маленького желто-зеленого пятнышка в районе ключицы. — Кто тебя так? — Отец?.. —без особой уверенности ответил Цзинь Гуанъяо. Он знал, что пострадал, скатившись с лестницы, но почему-то мысль о Цзинь Гуаншане вызывала дискомфорт. Словно было в этом воспоминании что-то неправильное. Но что именно, уловить не получалось. Не Минцзюэ крепко его обнял. Ладони Цзинь Гуанъяо скользнули вверх по влажной спине, собирая капли. — Любой, кто причинит тебе вред, поплатится жизнью, отведав моей сабли. Клянусь. Разогнав пелену безмятежности, тревожное предчувствие ввинтилось в мозг и рассыпалось на мириады болезненных вопросов. Разве возможен для них счастливый конец? Разве не смешны их чувства, не позорны прикосновения? Все будет хорошо. Пока вы здесь, все будет⁴. Цзинь Гуанъяо дошел до реки в каком-то трансе. Встал на колени, опустил руки в воду. Поток, казалось, омыл саму душу и унес прочь ненужные мысли. Сквозь кожу просочилась липкая эйфория. — Что случилось? Цзинь Гуанъяо не ответил. Дотянувшись до камня на дне, огладил его ладонью. Кровь багряным дымом потянулась к поверхности. — Ты что творишь?! Не Минцзюэ подскочил к Цзинь Гуанъяо, схватил его руки, переворачивая ладонями вверх — ни намека на рану. — Как так… Я видел… Не Хуайсан неожиданно, точно маленький гуй, вклинился между ними. Демонстрируя лягушку, он едва ли не лопался от гордости и самодовольства. — Жаба! — Хороший улов, — сухо похвалил Не Минцзюэ. — Брось! —вскрикнул Цзинь Гуанъяо, выходя из ступора. Лицо его исказилось, покрылось лихорадочным румянцем, глаза забегали. Не Хуайсан тотчас нырнул за Не Минцзюэ, рефлекторно вставшего в боевую стойку. —Успокойся. Ты его пугаешь. — Да присмотрись же! Это… это не жаба... Не Минцзюэ оглянулся, смерил взглядом лягушку и усмехнулся. — Хуайсан плохо различает земноводных. И что с того? — Ничего особенного, — процедил уязвленный Цзинь Гуанъяо. — Впредь буду сдержаннее. Поднял с земли одежду и пошел прочь. Не Минцзюэ не воспринял его беспокойство всерьез, высмеял — что ж, пожалуйста, его право, пусть хоть с собой эту тварь забирает. Через десяток шагов раздражение сменилось апатией. Не бойся. Мы не враги, мы дети мира. Цзинь Гуанъяо, остановившись, оделся. Осмотрелся. Его окружало лишь безмолвное золото трав — ни реки, ни храма, ни каких-либо ориентиров. Иди к нам, Мэн Яо, сын Мэн Ши. Мы есть покой. Мы есть спасение. Цзинь Гуанъяо решил довериться судьбе. Он двинулся вперед, интуитивно выбирая направление. Солнце нерасторопно катилось по линии горизонта, преследуя его. Цзинь Гуанъяо не уловил, когда все изменилось — несколько мгновений назад никакого леса и в помине не было, одно лишь бескрайнее поле, а теперь он стоял среди высоких деревьев с кронами настолько пышными, что в них могло затеряться небо. Повсюду на разлапистых ветках сидели мертвые дети. Они пели какую-то песню, но слов разобрать не получалось: челюсти их открывались с трудом, а полусгнившие языки ворочались во рту толстыми гусеницами. Впусти в свое сердце счастье, прими нас, стань нами. Цзинь Гуанъяо скривился: уж лучше вечные муки, чем такое счастье. Резко развернувшись, он рванул с места. Ветки хлестали по лицу, закрывая обзор, а толстые корни деревьев приподнимались над землей, превращаясь в охотничьи силки. — Мэн Яо! В просвете деревьев показалась рука, за которую Цзинь Гуанъяо тотчас ухватился. Не Минцзюэ дернул его на себя, и они, вцепившись друг в друга, повалились на землю. Лес исчез, остался лишь раскаленный солнцем речной берег. — Как ты меня нашел? — пробормотал Цзинь Гуанъяо, вжимаясь в Не Минцзюэ и утыкаясь лицом ему в шею. Дыхание сбилось, но он не знал, был ли тому виной пережитый ужас. — Почувствовал темную энергию, когда шел за тобой. А потом увидел странный туман. — Не лес?.. — Какой лес? — А где лягушка? Ты оставил ее с Хуайсаном?! Не Минцзюэ успокаивающе скользнул губами по виску. — Нет больше лягушки. Точнее того, что ей притворялось. Цзинь Гуанъяо откатился в сторону. Сел, скрестил ноги и, оттолкнувшись от земли, встал. Низко, церемониально поклонился. — Благодарю молодого господина Не за спасение моей никчемной жизни. Не Минцзюэ вскочил следом. — В прошлый раз я вел себя глупо. Дашь мне еще один шанс? — Нет нужды. Зная о влиянии извне, мы с самого начала не должны были пересекать черту. Нам навязали эту близость. — Я правда хочу быть с тобой! Цзинь Гуанъяо рассмеялся. В этом мире их ждала смерть, а в своем — общественное порицание. Даже если родители Не Минцзюэ смирятся с позором, то остальные рано или поздно внесут разлад в их отношения: сила злых языков воистину разрушительна. — Подумай сам, мы знакомы два дня, а ты уже готов пойти ради меня против целого мира. Что это, если не помешательство? Не Минцзюэ сжал кулаки. — Настоящие чувства. И они не исчезнут, когда мы покинем это место. — С чего ты взял? — Попав сюда, мы заметили, что стали неестественно спокойными, радостными. Но в моей симпатии к тебе нет и тени фальши. Она подлинная. Цзинь Гуанъяо сдался. Ему нечего было противопоставить, а без железных контраргументов он не мог противиться чувствам. К тому же нега уже просочилась в сердце, а от беспокойства остался лишь блеклый оттиск в памяти. Неважно, что подумают другие об их союзе. Сейчас некому их осуждать, а что будет потом — будет потом. Неважно, что они только познакомились. Впереди еще вся жизнь, чтобы узнать друг друга. Неважно, одержимость это или любовь. Им хорошо вместе, так зачем отказываться от счастья? Цзинь Гуанъяо понимал, что это ловушка. Но не мог избежать ее, как и овцы на скалах — притяжения моря. — Я хочу увидеть счастливое будущее, — прошептал он, обнимая Не Минцзюэ. — Обязательно. Верь мне.

***

Дождь выбивал траурную мелодию по прохудившейся крыше. Ему подвывал агонизирующий ветер. Тени складывались в причудливых монстров, плясали по стенам храма. — Мне страшно, — хныкал Не Хуайсан, прижимаясь к боку Не Минцзюэ. — Ты уже взрослый, учись встречать страх лицом к лицу. — Хуайсан, мы рядом, — вмешался Цзинь Гуанъяо. Его голос звучал мягко, успокаивающе. — Хочешь, чтобы монстры никогда не появлялись в храме? — Хочу… — Тогда мы должны напугать их. — А как? — заинтересованно шмыгнул носом Не Хуайсан. — Мы ведь не страшные! — глянул на Не Минцзюэ, призадумался. — Мы с тобой. Уточнение развеселило Цзинь Гуанъяо. К тому же оно было на удивление верным. Если «местные жители» кого и боялись, то явно не их двоих. Не Минцзюэ, скрестив на груди руки, воздержался от комментариев. — Нужно разрисовать наши лица, тогда мы сможем обмануть любое чудовище. Цзинь Гуанъяо выгреб золу из костра. Дотянулся до плошки с шелковицей, поставил ее на пол. — Ешь, — заговорщически улыбнулся он. — Да так, чтобы посильнее испачкаться. Не Хуайсан захохотал. Набирал полный рот ягод, размазывая сок по лицу. Закончив есть, показал фиолетовые ладони. Цзинь Гуанъяо наклонился к нему, закрасил сажей чистые участки кожи. Осмотрев плоды своих трудов, испуганно охнул. — Хуайсан такой чумазый, что я и сам боюсь… — Теперь брата! — Даже не думайте, — насупился Не Минцзюэ. — Не собираюсь в этом участвовать. — Мы без тебя не справимся, Минцзюэ-сюн… — шепнул ему на ухо Цзинь Гуанъяо. Когда нужно было получить желаемое, он использовал проникновенные, умоляющие интонации и обращение по имени. Срабатывало всегда. Какой бы очевидной ни была эта манипуляция, Не Минцзюэ просто не мог отказать. — Никто не должен об этом узнать… — процедил он сквозь зубы. — Разумеется. Цзинь Гуанъяо отодвинулся. Пальцами нанес сажу на веки Не Минцзюэ, растушевал. Он был сосредоточен, но концентрацию сохранял с трудом — от близости перехватывало дыхание. Они впервые могли медленно, вдумчиво рассмотреть друг друга с такого небольшого расстояния: текстуру кожи, трещинки на губах, ресницы. Цзинь Гуанъяо взял одну из ягод. Сжал пальцами, выдавливая сок, провел по губам Не Минцзюэ. Не удержавшись, страстно, жарко поцеловал его. Но тут же отпрянул, вспомнив о Не Хуайсане. — Теперь мы в безопасности, — сказал он, оборачиваясь. Не Хуайсан спал, свернувшись в комок. Сладко посапывал, совершенно позабыв о монстрах. — Он ничего не видел, вырубился сразу, — усмехнулся Не Минцзюэ. Притянул Цзинь Гуанъяо к себе, поцеловал. — Продолжим? — Не стоит. Минцзюэ-сюн сегодня слишком красивый. Отсмеявшись, они улеглись в обнимку на траве. — Прошло уже два месяца, а мы не смогли вернуться. — Они не отпустят нас так легко. С каждым днем Цзинь Гуанъяо все сильнее не хотел уходить. Ему нравилось любить, ни на кого не оглядываясь. Нравилась тишина. Нравились поле, река, храм, тутовник, зеленое солнце, сладкий аромат сорванных цветов. А Не Минцзюэ стремился домой. Для него это было не только потребностью, но и вопросом чести: Не Хуайсан заслуживал достойного будущего. — Что если мы застрянем здесь навсегда? Тебя это не тревожит, Мэн Яо? — Мы выберемся. Нужно только узнать, где портал. Цзинь Гуанъяо иногда, только иногда, представлял, что находит способ вернуться и не рассказывает о нем, что они, не зная бед, вечность живут втроем в уютном храме. Это не было бы жестоко, ведь негативные эмоции и чувства здесь таяли как дым — ни боли, ни страха, ни одиночества. Но, вспоминая клацанье челюстей, сгнившие языки, мрачный напев, он готов был стать путеводной звездой, помогающей Не Минцзюэ и Не Хуайсану добраться до дома.

***

Река ласкала стопы, массажировала маленькими камушками. Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в темно-зеленый цвет. — Я, Не Минцзюэ, клянусь защищать Мэн Яо ценой собственной жизни, храбро сражаться за наше общее будущее. Даже если придется пойти против целого мира. — Я, Мэн Яо, клянусь всегда быть на стороне Не Минцзюэ, разделять горести и радости и оберегать от зла. Не Минцзюэ снял со своей руки красную нить, на которой был закреплен золотой бубенчик с гравировкой быка. Обмотал ее вокруг запястья Цзинь Гуанъяо. — Зазвенит, если будешь в смертельной опасности. — Благодарю Минцзюэ-сюна за щедрый дар. Теперь мне нечего бояться. Цзинь Гуанъяо прижался губами к бубенчику — на удачу. Протянув руку, ласково коснулся лица напротив. Золотой блик мазнул по коже, а ветерок играючи подхватил концы красной нити. Не Минцзюэ тоже поцеловал бубенчик, а затем запястье, ладонь и пальцы Цзинь Гуанъяо. Не Хуайсан, уставший ждать их на берегу, громко залаял, привлекая внимание. Цзинь Гуанъяо и Не Минцзюэ, с трудом оторвавшись друг от друга, вышли из воды. Остановились у трех страшных рож, нарисованных веткой на песке и украшенных ракушками. — Это я, это ты, а это брат, — перечислил Не Хуайсан. — Почему усы такие длинные? — рассмеялся Цзинь Гуанъяо. — Мы же будем спотыкаться о них! — Потому что вы старые! — Старые, значит? — нахмурился Не Минцзюэ. — Тогда больше не проси катать тебя на спине. Не Хуайсан не услышал. Или сделал вид: в последнее время он брал пример с Цзинь Гуанъяо. Стал хитрее, прозорливее, освоил простейшие манипуляции. Плохому, к всеобщей досаде, он учился быстро. — Мэн Яо, если я буду выглядеть так, — задумчиво пробормотал Не Минцзюэ, рассматривая портрет, — я все еще буду тебе нравиться? — Если молодой господин Не отрастит усы, боюсь… — А мне будешь, — перебил Не Хуайсан. — Даже с усами длиннее, чем эта река! Не Минцзюэ цокнул. Выражение его лица было настолько кислым, что Цзинь Гуанъяо стало неуютно. — Минцзюэ-сюн дорог мне. Неважно, как мы изменимся со временем, чувства останутся прежними. — От одной мысли, что однажды ты потеряешь ко мне интерес… — Этого не произойдет, — заверил Цзинь Гуанъяо, заглядывая Не Минцзюэ в глаза. — Мы принесли клятву, так разве осталось место сомнениям? Он верил, что не откажется от своих чувств. Что бы ни произошло. И даже с усами длиною в реку сможет смириться.

***

Дни стали короче, ночи — темнее. Трава пожухла, пожелтела. Уже начала осыпаться шелковица, а поиски так и не сдвинулись с мертвой точки. Иногда Цзинь Гуанъяо видел мертвых детей — в поле, среди камышей, на дне реки, за крупными валунами и даже на крыше храма. Но он ничего не предпринимал. Отворачивался, игнорировал. Темные чувства пробуждались ото сна, сердце покрывалось инеем, а голоса почти не затыкались. Они обещали всевозможные земные наслаждения. Манили, упрашивали. От такой настойчивости раскалывалась голова. Цзинь Гуанъяо хотелось, чтобы Не Минцзюэ, обещая со всем разобраться, гладил его по спине. Но он не мог рассказать правду. Чувствовал, что из-за этого ему не дадут принимать важные решения. Поддержки тоже не ждал: Не Минцзюэ считал, что люди должны решать проблемы, а не жалеть себя. Исход близок. Приди к нам, пока не поздно. Цзинь Гуанъяо втянул носом холодный воздух, поежился. Нужно было идти. Куда, зачем — он не знал. Но чувствовал, что упускает что-то важное. Выскользнув из храма тайком, он успел пройти лишь несколько чжанов, прежде чем его догнал Не Минцзюэ. — Что ты задумал? — Хотел прогуляться. В чем именно Минцзюэ-сюн подозревает меня? — прикрыл глаза Цзинь Гуанъяо. Он казался глубоко оскорбленным. — Не знаю, но иду с тобой. — А как же Хуайсан? — Подождет здесь, я нарисовал защитные символы. Цзинь Гуанъяо окинул храм незаинтересованным взглядом. Спорить не видел смысла — это только добавило бы подозрений. Долгое время они шли молча. Внезапно линия горизонта задрожала, покрываясь мелкой рябью. Небо впереди скрутилось, потемнело и распрямилось в массивные каменные глыбы. Полностью сформировавшись, горные вершины скрылись за облаками. Цзинь Гуанъяо неосознанно схватил Не Минцзюэ за руку — его сухие, мозолистые ладони подняли в теле волну нежности, что жаром растеклась по оледеневшим венам. Догорела третья палочка благовоний, когда они добрались до подножья горы. Гигантская пещера всем своим видом намекала, что нужно войти. — Похоже на приглашение, — воинственно хмыкнул Не Минцзюэ. — Стоит поблагодарить хозяев, что не пришлось карабкаться на вершину. Оказавшись внутри, Цзинь Гуанъяо взвыл, хватаясь за голову. Ногти впились в кожу, раздирая ее. — Мэн Яо! Вскрик Не Минцзюэ затерялся в оглушительном гвалте голосов. Мы здесь, здесь, здесь… Ты не сможешь войти в портал… …есь-есь. Мы любим тебя… …ты такой же, как и мы. Обмани… Будь с ним или один… …и ты возлюби нас. Кулон может… …вечно. Они не вспомнят… …открыть портал. …не побоявшихся верить. Останьтесь с нами…. …имени и лица. ….Мэн Яо, сын Мэн Ши, проклятое дитя. Цзинь Гуанъяо с размаху приложился лбом о сталактит. — Выруби меня! — взмолился он. Голос сорвался, перешел в сдавленные всхлипы. Тело дрожало, капли пота жалили кожу как разъяренные осы. Кровь вязкими сгустками вытекала из ушей и носа, скапливалась под языком. А затем пришла тьма. …Цзинь Гуанъяо заворочался, пододвигаясь к костру. Шея ныла от удара, в ушах стоял неприятный звон. Не Минцзюэ, заметив, что он пришел в себя, протянул горсть каких-то цветов. Мелких, розоватых, горько пахнущих. — Что это? — Без понятия. Когда ходил на ночную охоту, эти сорняки помогли мне выжить. Цзинь Гуанъяо недоверчиво вскинул брови, но угощение принял. — Хуайсан в опасности, поспеши. Не Минцзюэ вскочил. Метнувшись к храму, замер на полпути, обернулся. Растерянно уставился на него. — Иди вперед. Им нужен кулон, не я. — Не смей умирать. — Ты тоже. Цзинь Гуанъяо чувствовал себя отвратительно. Мир расплывался, превращаясь в хаотичное движение световых вспышек. От их мельтешения в затылке отдавало тупой болью. С трудом сев, Цзинь Гуанъяо зажмурился. Начал ощупывать землю в поисках какого-нибудь камня или палки. Пальцы натыкались только на листья, загребали землю, что оставалась под ногтями черными полумесяцами. Но стоило открыть глаза, как Цзинь Гуанъяо обратил внимание на красно-желтое пятно, выделяющееся из общего мерцания. Решение он принял моментально. Это был плохой план. Отвратительный. Но уж лучше такой, чем вообще никакого. Цзинь Гуанъяо глубоко вдохнул. Закатал рукав и, стиснув зубы, сунул руку в костер. Огонь опалил предплечье, вылизывая каждый цунь от локтя до кисти. Резкая боль привела в чувство, разгоняя туман перед глазами. Цзинь Гуанъяо, всхлипывая, прижал к себе обожженную руку — ее словно все еще терзали языки пламени. Досчитав до тридцати, опустил рукав. Ткань, соприкоснувшись с кожей, заставила вскрикнуть. Не Минцзюэ не стоило об этом знать. В противном случае не отойдет ни на шаг, будет нависать угрюмой тенью. Если, конечно, они выживут. Добравшись до храма, Цзинь Гуанъяо потрясенно замер. Защитные символы на двери и заколоченных окнах слабо мерцали. Снаружи Не Минцзюэ чьей-то оторванной рукой отбивался от мертвых детей. Цзинь Гуанъяо вооружился палкой, набрал камней. Первый камень, ускоренный энергией Ци, пробил затылок мертвой двенадцатилетней девочки — ошметки мозгов вместе с загустевшей кровью забрызгали и без того грязное лицо Не Минцзюэ. Выругавшись, он бросил на Цзинь Гуанъяо свирепый взгляд, а затем переломил хребет маленькому мальчику, схватившему его за ноги. Еще несколько камней ударило в спину влезшему на крышу подростку, сбрасывая его вниз. — Надеюсь, Минцзюэ-сюн не откажется от подарка. Не Минцзюэ поймал брошенную ему палку. Взревев, проломил несколько черепов. Цзинь Гуанъяо с трудом подавил рвотный позыв. Ему вдруг стало интересно, как Не Минцзюэ казнит врагов саблей. Зрелище, должно быть, мерзкое, но занимательное, если даже с обычной палкой тот напоминал смертоносный ураган. — Горит! Горит! Заплаканный Не Хуайсан выскочил на крыльцо, поднял над головой кулон, сияющий и набирающий скорость вращения в лунном свете. Не Минцзюэ ринулся к нему, палкой расталкивая мертвых детей с дороги. Подхватил на руки, крепко прижал к себе. — Мэн Яо! Скорее! Потянулся к Цзинь Гуанъяо. Пальцы соприкоснулись, и в тот же миг мир заволокла тьма. Когда луна вновь зажглась на небосводе, у храма почти никого не осталось. Мертвые дети истаивали в черном тумане, а Не Минцзюэ и Не Хуайсан, должно быть, вернулись домой. Цзинь Гуанъяо сполз на землю, не понимая, правильно ли он поступил, сохранив жизнь Не Хуайсану и отказавшись от вечности в объятиях Не Минцзюэ. Впусти нас в себя. Войди в нас. Стань с нами единым целым. Цзинь Гуанъяо расхохотался, опрокидываясь навзничь. В кустах неподалеку что-то сверкнуло. Перекатившись на живот, он раздвинул здоровой рукой ветки. Зацепился пальцами за цепочку и вытащил кулон. Тот самый, что он полгода назад подобрал в Буцзинши.

***

Чувства накрыли Цзинь Гуанъяо хлесткой волной — потрясенный, сбитый с толку, он разом ощутил их все. Счастье, любовь, благодарность, что он испытывал на протяжении шести месяцев, безжалостно раздирали душу. Пережитое в другом мире напомнило, как сладостно билось сердце, когда они с Не Минцзюэ плечом к плечу сражались с псами из клана Вэнь, как безмятежно протекали вечерние разговоры после тяжелых битв и, наконец, как изменились отношения — ненависть выжгла всю симпатию. Цзинь Гуанъяо била крупная дрожь. Пальцы отчаянно стискивали кулон. Все-таки голоса были правы: Не Минцзюэ не узнал его спустя годы разлуки. А он сам даже и не подозревал о данном обещании, которое едва не нарушил, играя измененную «Песнь Очищения». — Убери от него руки! — приказал Не Минцзюэ, указывая саблей на кулон. Вена на лбу вздулась, глаза покраснели. Стоя у входа в общий зал, он едва сдерживал ярость. — Брат! — взмолился Цзинь Гуанъяо, падая на колени. — От бессилия я совершил немало преступлений и ни о чем не жалею. Но в этот раз иначе… Потеряв способность ясно мыслить, я собирался отнять твою жизнь запрещенной техникой ордена Гусу Лань!.. — Ублюдок! — взревел Не Минцзюэ. — Я позволил тебе жить, а ты ударил в спину, чтобы и дальше безнаказанно творить зло?! — Если брат даст мне еще один шанс… — Ты уже истратил их все! Бубенчик жалобно, протяжно звякнул. Не Минцзюэ, не замечая ничего вокруг из-за нарастающего безумия, атаковал. Не встретив преграды, сабля легко вошла в плоть, пробивая грудь. И так же стремительно вернулась в ножны. Из раны, пузырясь, хлынула кровь. Не Минцзюэ пришел в себя. Выронил саблю, опустился на колени. Багряные пальцы коснулись его нижней губы, провели от уголка к уголку. Рукав сполз вниз, обнажив бубенчик с гравировкой быка. — Этот цвет… идет тебе… больше… — прохрипел Цзинь Гуанъяо. — Минцзюэ-сюн… Не Минцзюэ ошалело всматривался в его лицо. С силой сжимал запястье поверх красной нити. — Это ты… как это можешь быть ты?! Цзинь Гуанъяо вымученно улыбнулся. Что он мог на это ответить? Искреннее: «Сожалею, что разочаровал старшего брата». Или ироничное: «Все могло быть иначе, если бы Минцзюэ-сюн не стал отращивать усы!» А может, отчаянное: «Я не хочу умирать…» Впрочем, уже было неважно. У Цзинь Гуанъяо не осталось сил говорить, он и дышал-то с трудом. Сердце, болезненно сжавшись в последний раз, остановилось. Перед смертью Цзинь Гуанъяо услышал: «Я сдержу… любой кто… от моей сабли!».