One Kiss, Two Kiss

Этот разговор длился намного больше, чем хотелось бы Акико. Собственно говоря, ей кажется, что в этом вообще не было ничего особенного. Было ли это хорошо? Да. Горячо? Определённо. Стоило ли это всего того оглушающего гама, исходящего от офисных работников, включая шокированное бормотание Ацуши и крики Куникиды, пытающегося заставить их успокоиться? Несколько сломанных ручек и кофейная кружка Йосано определённо заявляют об обратном. Что касается самой Акико, то она пытается заглушить все эти голоса и заняться своей работой, пока борется с ужасной головной болью, которая безостановочно бьёт по её вискам ровным, мучительным ритмом с того самого момента, как она проснулась. — Это надо было видеть. Йосано такая милая, когда краснеет. Дазай удивляет, но, если быть честным, не совсем неожиданное наслаждение от издевательств над ней отнюдь не помогает. Тот факт, что он сам страдает от адского похмелья, видимо, его не волнует. В ту же секунду, как Рампо упомянул их вчерашние приключения, а точнее, танец, слухи распространились по офису, словно лесной пожар. И, несмотря на героические старания Куникиды восстановить порядок и напомнить всем, что им вообще-то надо работать, а не сплетничать, сейчас уже почти два часа дня, и за это время у неё не было ни минуты покоя. И всё это началось с «Да, это правда. Вчера ночью я станцевал для Йосано стриптиз». Дазай признаёт это с беззаботным пожиманием плечами и безобидной улыбкой, слишком безвредной для того, кто может делать со своим телом все те же вещи, которые сделал Осаму. И сделал очень-очень хорошо. На самом деле Акико легла в кровать с мыслями обо всём этом, исключая одежду. Частично это была вина алкоголя, но другой, большей частью, был абсолютно животный взгляд в глазах Дазая, танцевавшего для неё. Взгляд, который по-настоящему выжег себя на подкорке её сознания, и теперь она всё утро не может смотреть на Осаму, не вспоминая этого. Если честно, она ожидала увидеть обычного беспечного Дазая, но молчаливого по поводу произошедшего, с лёгкостью отклоняющегося от всех вопросов о том, что конкретно произошло в задней комнате того бара с тем обаянием и непроизвольным изяществом, которое она всегда ассоциировала с ним. Осаму похож на ужа, когда хочет таким быть: скользкий, неуловимый и кусачий. Последняя вещь, которую она ожидала от него, — это пересечься с ним взглядами и увидеть, как его беспечная улыбка превращается в издевательскую. — Полагаю, я не должен удивляться, что Йосано возбуждается, когда выпьет, — продолжает он достаточно громко, чтобы она могла расслышать его болтовню сквозь крики. — Её лицо было таки-и-и-им красным, и она практически грызла свой бокал из-за того, как её понесло. Ах ты, ублюдок. Дазаю повезло, что в данный момент у неё в руках нет скальпеля или чего-то отдалённо напоминающего острый предмет, способный нанести серьёзный вред, иначе бы он уже летел через всю комнату в одну из его глазниц. И судя по взгляду, который они разделяют, когда их глаза встречаются, он тоже это знает. И пользуется своим преимуществом. Но не то чтобы он был против. По его мнению, смерть — это смерть, так что он останется победителем при любом исходе. Но на этом хватит. — Забавно, что ты рассказываешь только собственную версию истории, Дазай, — внезапно вмешивается она, посмеиваясь, когда встаёт из-за стола. И хотя все сразу становятся начеку, Осаму остаётся спокойным, стоя, опираясь на свой рабочий стол, и руками, непринуждённо скрещенными на груди. Одна из его бровей дёрнулась. — Да? Она подходит ближе, скрестив руки за своей спиной. — Да, — она останавливается прямо перед ним, смотря ему в глаза. — Потому что я прекрасно помню, к слову, что к концу своего маленького шоу у тебя образовался неплохой такой стояк, хор охов и невнятных «о боже мой» пронеслись по теперь уже тихой комнате. — Так что я думаю, что я не одна была похотливой пьяницей прошлой ночью, м? Дазай улыбается. — Ох, ну, я же ничего не отрицаю, хотя... — она замирает, когда глаза Дазая блестят так же ярко, как и прошлой ночью. — Наши комнаты находятся рядом, так что я точно помню звук твоегмМХм! О боже. Ну, это противостояние определённо им аукнолось. Но сейчас Йосано не может понять, аукнулось ли оно в положительном плане или же в отрицательном. В любом случае их коллеги будут трещать об этом месяцами. Комната снова оживлена звуками, визгами и воплями вместе с невнятными криками Куникиды и некоторыми другими вещами, которые она пока не может уловить. Чёрт, это уже почти ультразвук, но она не слышит ничего из этого сквозь кровь, бурлящую в её висках и звук сердца, колотящегося в груди. Она схватилась за галстук-боло Осаму настолько сильно, что он практически разрывает её перчатки и ладонь, но она всё равно не ослабляет хватку, потому что боль — это единственная вещь, которая напоминает ей, что это всё не сон, а происходит на самом деле, и она реально поцеловала Дазая на глазах у всего агентства. Она бы хотела назвать это кошмаром наяву. Да, именно так. Потому что как только они отдалятся друг от друга, это именно то, чем этой катастрофе суждено стать. Но она соврёт себе, если даже на секунду притворится, что не заметила, насколько мягко и чувственно ощущаются губы Дазая, когда касаются её собственных, или как хватка на галстуке ослабла, когда он притянул её ближе. Или как Дазай наблюдает за ней во время поцелуя взглядом, горящим весельем и возбуждением, пока он медленно двигается на её губах. Его глаза вблизи ещё красивее, думает она. Красивые, а ещё очень коварные. Смысл этого взгляда доходит до неё только тогда, когда его рука обвивается вокруг её талии и притягивает к себе. Она сжимает его руку: «Ты сделал это специально, не так ли, ублюдок?». Он отвечает на её обвинение, склонив голову вбок и углубив поцелуй: «Ну, мне же нужно было как-то заставить тебя поцеловать меня». Но этот момент заканчивается так же быстро, как и начался, и весь шум вокруг них начинает потихоньку стихать. Однако даже сквозь гам голосов девочек, Куникиды и Ацуши, звонящих телефонов, Рампо, просящего кого-нибудь отвести его в библиотеку, их безмолвный диалог продолжается. «Знаешь, если ты хотел меня поцеловать, то мог бы просто это сделать». Дазай морщит уголки глаз, а его выражение лица превращается в игривое, когда их поцелуй заканчивается со звуком мягкого, мокрого чмока. Он вздыхает напротив её губ: «Да, но что в этом весёлого?». Его рука падает с её талии, позволяя ей убежать. Она отстраняется, но менее неохотно, чем она желает. И не до того, как Осаму умудряется украсть ещё один поцелуй. Он облизывает свои губы, позволяя ей отойти на безопасную дистанцию, промычав тихое «мм», почувствовав вишнёвый блеск на своих губах. — Кстати, — размышляет он на этот раз намного тише. — Вы просто великолепны на вкус, сенсей. — Заткнись уже, Дазай, — бормочет она, запыхавшись. Но когда она поворачивается к нему спиной, то повторяет его движения, облизывая свои губы. Ей тоже понравился его вкус.