***
Я возвращаюсь домой под вечер. В квартире непривычно тихо и как-то холодно. Снимаю куртку и обувь не включая свет в прихожей. Кроссовки сдвигаю в сторону к стене, иду к шкафу, оставляю куртку на крайней вешалке , как и всегда. На кухне разогреваю ужин и завариваю чай с мятой. Тело приятно ломит от усталости и очень хочется спать. Сидеть сил нет, поэтому решаю поесть в гостиной, разместившись полулежа на диване. Ужин уходит быстро, я достаю телефон и пока пью чай, просматриваю ленту соцсети. Новости последних дней оглушают пестрыми кричащими заголовками. За последние месяцы в них одно за другим, меняются только имена. Слишком знакомые для меня. Закрываю ленту, оставляю телефон рядом с чашкой на столе и с секунду подумав, иду в комнату. Есть то, о чем я не смогу сказать Симе, то о чем с трудом в первый раз, в какой-то момент, решилась сказать себе — о чувстве досады и раздражения укоренявшимся во мне с каждым новым событием все сильнее и пульсирующего внутри, как нарыв. В комнате беру стул и, встав на него, тянусь рукой к картонной коробке на шкафу. Спрыгиваю на пол, держа ее двумя руками, и сажусь на кровать. Коробка практически невесомая, словно и вовсе пустая, но я все равно не решаюсь открыть ее сразу, зная, что это ощущение обманчиво. Реально сейчас только чувство страха. Пальцы скользят по крышке, цепляясь за края и несколько раз замирая в нерешительности, а потом, я ее снимаю. В коробке-- открытки, стопка фотографий и кремового цвета тонкий шарф со звездами. Я вытаскиваю его и беру в ладони. Ткань струится между пальцев и кажется, если закрыть глаза, я еще почувствую мягкий шлейф чужих духов. Когда я решила уйти, за окном была такая же ночь и такая же полупустая комната вокруг, звенящая от тишины. Сейчас гул машин с улицы и даже голоса навязчиво пробиваются сюда. Сжимаю в руках шарф, не видя в окне ничего кроме собственного отражения. Я ушла, потому что было слишком больно, потому что считала, что меня предали. Потому что не могла представить, как самый близкий человек начнет постепенно сам разрывать нить, однажды повязанную мне на кисть. Я не смогла бы видеть эти глаза, тепло которых обязательно будет отдаваться кому-то другому. Поэтому и ушла. Но раз эти мысли до сих пор возвращаются, как далеко на самом деле я смогла убежать в действительности? Есть только одна причина, заставившая меня уйти, и я знаю, что другой быть не могло. Никогда. Поэтому, я никогда не назову себя предателем, даже если, кто-то видит все иначе, даже если она думает по-другому. Хотя мне кажется, она так не думает... Наверное, поэтому я злюсь на тех, на кого, возможно, и не имею права злиться, ведь происходит «совершенно нормальный процесс». Я злюсь, потому что, ей не отдали то, что она вкладывала в каждого. Они умели брать, потому что это проще. Впрочем, я и сама получила много, только вот и столько же оставила от себя там, куда, как сейчас, периодически возвращаются мысли. Иногда мне даже кажется, что оставила гораздо больше, чем взяла с собой. Я опускаю взгляд на шарф и улыбаюсь неожиданно пришедшей идее.***
Приезжаю в студию к десяти утра. Череда интервью для спортивных телеканалов в преддверии сезона — дело обычное и, как правило, утомительное, но сегодня я рада быть тут. Осветители, гримёр, операторы снуют вокруг, переговариваясь. Мне помогают прицепить микрофон на край бежевого шарфа, расправляя на нем складки. — Мы начнем через три минуты. Передо мной сидит парень лет двадцати шести на вид. На нем красная рубашка в клетку поверх белой футболки, рваные джинсы, кроссовки с граффити, очки и смешная серая шапочка. — Хорошо. А потом следует ряд избитых, но обязательных вопросов, на которые я не стану пытаться искать новые ответы. Про непростую ситуацию с соревнованиями в этом году, про быт, питание и друзей. Но, далее, мы говорим о программах и новом сезоне. — В этом сезоне мы немного изменили концепцию программ, — отвожу взгляд в сторону и касаюсь рукой шеи, расправляя волосы и мы опять смотрим друг на друга. — Мне бы хотелось больше говорить со зрителем. Сейчас, мне кажется, я нахожусь в состоянии внутренне достаточно комфортном и правильном для этого. Если прошлый сезон был, скорее экспериментально насыщен, так как, я хотела попробовать себя в разных жанрах и направлениях, то сейчас, хочу снова рассказывать важные истории на льду. Я не загоняю себя в какое-то одно амплуа, в данном случае, драматическое, будут еще и необычные программы и музыкальные решения, но это та ниша, в которой я всегда чувствовала себя комфортно и думаю, будет хорошо прийти в нее сейчас, немного… в другом качестве. — Перерыв в выступлениях перед зрителями был довольно длительным, у вас есть ощущение какого-то волнения перед открытыми прокатами? Последние события вызвали, без преувеличения, какой-то небывалый ажиотаж и нам всем, безусловно, будет интересно наблюдать за сезоном. — Волнение, в принципе, присутствует всегда. Мы представляем новые программы и это, наш первый шаг в сезон. То есть, ничего нового по ощущением для меня в этом нет. А что касается ажиотажа…. — я касаюсь шарфа, скользя рукой и по мягкой ткани и задерживаю на ней руку, сминая край шарфа между пальцев. — В последние годы Фигурное катание приобрело невероятную популярность в нашей стране и волнения, происходящие на льду, часто выходят за его пределы, но каким бы сильными эти потрясения не были, все на нем и разрешится, как всегда. Улыбаюсь, просто пожимая плечами и опускаю руку на колени. Интервьюер поджимает губы. Мне думается, что он недоволен и все это выглядит, как-то смешно. Что ж, впереди еще полчаса классических вопросов и популярных ответов. Придется смириться. Хотя следующий вопрос выбивает из колеи. — Как вы можете прокомментировать уход Алены Косторной и Александры Трусовой от Этери Тутберидзе. Знакомое имя режет слух, я закусываю губу, а потом понимаю, что должна сказать. — Я не буду комментировать эту ситуацию...это не моя история. В этот момент так отчетливо вспоминаю чужие такие же слова, а еще все то, что осталось за кадром и живо сейчас во мне. Про первые круги ада, которые другим придется пройти, а еще про тот , который остался именно для меня. Последний. — Вы рады, что вернулись в Москву, Евгения? делаю глубокий вдох. — Да. Здесь мои друзья, мои люди, те, с кем я хочу быть...и я увиделась почти со всеми уже. — У вас есть любимое место? Киваю. — Это Арбат. Люблю гулять по нему, чувствуя город. А еще пить кофе в одном маленьком кафе, с которым у меня много воспоминаний. Там самый вкусный раф в Москве. Я прихожу туда каждый день в девять часов утра и наслаждаюсь тишиной. Парень улыбается. — Поделитесь адресом? Я сама не замечаю, как поглаживаю шарф скорее рефлекторно. — Нет,—голос кажется немного чужим.— Это место не только мой секрет.***
- Я видела твое новое интервью, — с улыбкой в голосе говорит Сима, когда мы ужинаем у меня дома. Ее поездка в Москву послезавтра заканчивается и она возвращается в Питер, а пока, живет у меня и мы смотрим кино до утра или разговариваем, готовим запрещенные ролы, пару раз устроили войну на кухне забросав друг друга мукой, пока жарили оладьи, и еще мы постоянно, безудержно смеемся над всем, и это прекрасно. — Вопросы — дно, ответы — во! — продолжает Сима и делает жест большим пальцем. — Обожаю твои рецензии к моим интервью, — театрально закатываю глаза и вздыхаю. Мы смеемся. Совсем, как раньше. — А еще очень понравился твой шарфик со звездами. Теперь хочу такой же. Хочу-хочу-хочу. Жду фотку с ним у тебя в профиле. — Извини, подарить я его не смогу, — улыбаюсь . — А где он куплен, не знаю. — Жаль. — Сима жмет плечами и перескакивает с темы, вновь надев свою милую хитрую улыбочку. — Я так поняла, из твоих витиеватых уклончивых ответов в интервью, что, ты все-таки «между Ангелами» и «Чертятами», ты выбираешь «Чертят»? Симе можно спрашивать такое. Она была на каждой из сторон баррикад. Но я упрямо молчу, а потом встаю из-за стола, чтобы поставить чайник. За окном теплая летняя ночь горит огнями. Рефлекторно обнимаю себя руками, вглядываясь в темноту и ощущая внутри, давно забытое чувство легкости и спокойствия, скрепленное осознанием, что надо делать. Так проходит минута и я оборачиваюсь. — Я выбираю фигурное катание. Сима молчит, потому что понимает: на самом деле я отвечаю и мысленно говорю уже не с ней. Ведь фигурное катание — это ты. Фигурное катание — это наша жизнь и я хочу, чтобы ты снова дышала ею легко, не ощущая боли. И сейчас я хочу стать глотком воздуха, пусть даже и на мгновение, если он даст тебе сил. Даже если мне придется ходить в то кафе до скончания времен, надеясь, что ты придешь туда, увидев мое интервью. Потому что это грустно, когда люди друг друга не слышат, но это всегда правильно, когда начинают делать это снова.