***
Велин медленно плёлся по обочине, изредка останавливаясь пощипать траву. Голова всадницы давно лежала у него между торчащих ушей, а руки безвольно болтались, заставляя периодически всхрапывать, когда непроизвольно касались ярёмного жёлоба. За поворотом показалась макушка спрятавшегося среди высоких деревьев терема. Велин фыркнул и ускорился. Утро выдалось на редкость прохладное. Влажные от росы деревянные ступени приятно холодили ноги. Асень от души потянулся и почесал оголившийся бок. Лес готовился к осени, и запах его, свежий, влажный и немного печальный, бередил душу. Юноша одёрнул задравшуюся блёклую, словно выгоревшую на солнце алую рубаху, тряхнул каштановыми кудрями и только тогда заметил у ворот понуро склонившего голову велина, на спине которого безвольной куклой лежала беловолосая девица. — Овсень! — Тишина в ответ. — Овсень! И, не дожидаясь брата, как есть босиком бросился к воротам. Велин настороженно дёргал ушами, но с места не трогался, словно понимал всё. — Умница, — шёпотом похвалил зверя юноша, бережно снимая девушку с его спины и прижимая к своей груди. Навстречу ему в одних штанах выбежал брат-близнец. — Почему ты кричал? Что случилось? Кто это? Асень поднялся по скрипящим ступеням в терем и уже на входе обернулся: — Напои велина, а то издохнет, и завари крепящий чай. Гостья у нас. Овсень растерянно почесал курчавую голову и обернулся к велину, мирно пасущемуся за забором и не подававшему признаков «издыхания».***
Ныряя сквозь Мир-между-Мирами из одного измерения в другое, Чакоса искал знакомый образ, мысленно взывая к нему. Где же ты?.. Где же ты?.. Где же ты… С каждым новым переходом силы его истощались всё больше. Место «нигде и никогда» — не зря его Мора именовала именно так. Даже она и Югка с неохотой входили в него, не желая раствориться в нём без остатка. С безразличной холодностью Пустота впивалась в тёмный светич, высасывая из него плату за пребывание в себе. Странное чувство сжимало грудь мужчины. Тревога, страх и… ощущение чего-то нового, пульсирующего, неотрывно связанного с юдой. Это приводило Чакосу в смятение, заставляло волноваться, торопиться. Чело его покрылось испариной от усилий почувствовать её энергию, — такую сильную и ни на что не похожую. Ещё один переход схлопнулся, и воцарившаяся вокруг Чакосы темнота на мгновение заставила его остановиться, усмиряя бешеное сердцебиение. Шумный выдох сорвался с губ. Он сможет её найти. Нужно лишь успокоиться. Спешка никогда не была его спутником, так отчего же сейчас он несётся сломя голову неведомо куда? Среди множества слоёв и звёзд одна — мерцающая кроваво-красным — была особенно яркой, словно откликалась на его призыв. Это была она, юда. Без сомнения. Уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке. Теперь он знал, где её найти.***
Откинув голову на плечо Сагала, Рада всматривалась в бездонное синее небо, будто опирающееся на громадные столбы скал, напоминавшие девушке сторожевые башни Ирия. Иногда у неё вдруг начинали сильно болеть уши, и тогда Сагал тихонько шептал ей на ухо покрепче стиснуть зубы. Боль отступала. Бешеный галоп только к полудню перешёл на рысь, а потом и на шаг. И лишь потому, что одна из лошадей оступилась от усталости на крутом подъёме в одном из ущелий и сломала ногу. Нельзя радоваться такому, но Рада и сама уже была без сил. Тело затекло, занемело, и выскользнуть из седла не позволяла только уверенно удерживающая её рука Сагала. А потому Рада откинулась ему на грудь и просто смотрела в небо, слушала, как хрустит под копытами каменная крошка. И как часто бьётся сердце любимого. Насколько хватало глаз — горы. И вроде всё те же — Зеретарские… Ан нет. И лес другой, и травы иные… Даже воздух пах иначе. Рада задрала голову и с тревогой взглянула на Сагала. Никогда она не покидала Родовых земель… Но Сагал лишь коснулся губами её макушки и прижал к себе крепче. Когда вдалеке замаячили воротные башни предгорной заставы, Рада аж дыхание задержала: неужто в Велий Бор воротились? Но в разгорающемся закате ветер трепал не ирийские знамена. Таких она отродясь не видала. И люди… диковинные… Вроде как Родовичи, а вроде и нет. Кожа темнее. Глаза как семечки подсолнухов, чёрные, вытянутые за уголки к ушам. С протяжным скрипом ворота открылись загодя. Ждали, значит. Задержались они, сильно задержались. И вернулись с пустыми руками. Сагал рвано выдохнул и покосился на Варкулу, за всю дорогу тот не перекинулся с ним ни полсловом, но и из виду не выпускал. Застава хранила следы минувших битв. Почерневшие от огня хал стены домов и брёвна крепостной стены, но крыши новые и окна уже целые… Взбороздена дорога до Ниева терема, но видно, что рытвины уже захожены. — Други мои! — широко распахнув руки, Турон шагнул Сагалу с Варкулой навстречу и сгрёб в свои объятья. Варкула неслышно выдохнул и по-братски похлопал Турона по спине. — Жив-здоров? — Уголки губ дрогнули в улыбке, когда Турон хмыкнул, мол, что ему сделается. — Вот и ладно. Вечером переговорим. Дела. И уверенно двинулся к Ниеву терему. — Чего это он? — Проводил друга внимательным взглядом, что-то неуловимо мрачное чуялось в Варкуле, и, обернувшись, с интересом засмотрелся на Раду. — А это что за девица красная? Перевёл улыбчивый хитрый взгляд на друга. — Невеста моя, Рада. — Сагал помог раскрасневшейся от смущения и усталости девушке спешиться. — У меня почивать сегодня будете, а завтра поглядим, — по-доброму широко улыбнулся Турон и знаком позвал за собой. Неспешно повёл до избы, рассказывая по пути, как после отъезда дружины в тревоге ждал ночи, а за ней следующей и следующей. — А ничего не случилось. — Качнул головой. — Будто ни хал, ни ясс тут отродясь не было. Ушли они. Вот так запросто ушли и не вернулись. Кабы не погоревшие избы да не выжженная земля, решил бы, что привиделись. Сагал слушал молча, вспоминая когти гамаюн… Без стука настежь распахнув двери в Ниевы покои, Варкула тяжело опёрся на косяк. Ний отложил свиток и молча скользнул взглядом по залитой кровью чёрной броне ирийца, ожидая, когда тот заговорит первым. Во дворе храпели почти до смерти загнанные кони. — Я принимаю твоё предложение, Ний! — прозвучал глухой голос воеводы, и бесчувственной твёрдостью прокатились его слова по полатям. Субаш Загорья поднялся с лавки и протянул руку своему тайруну. Ещё мгновение — самое последнее — Варкула колебался и… Крепко сжал в ответ локоть Ния, скрепляя их союз.***
Здесь было шумно. Стихия бушевала, билась о вековые скалы, грозясь сокрушить их. Но юде было всё равно, она и сама была теперь сокрушена. После стольких испытанных эмоций пришедшее опустошение стало спасением. Хоть она и понимала, что это ложь. Прошлое равнодушие, что наполняло её киар, было полно стремлений и желаний, лишь их цена была ей безразлична. А сейчас не осталось ничего. Абсолютная пустота. И это её пугало. Страх острыми как кинжал когтями не отпускал её холодное сердце. Страх, что ничто больше не отзовётся в ней, как раньше, к мыслям о победе и отмщении. Впервые за многие столетия она подумала о том, что всё, что она пыталась сделать, отомстив за свою утраченную полную стремлений и мечтаний жизнь, бессмысленно. Она не вернёт ни блеск своим глазам, ни нежность ланит, ни своё дитя. Она не вернёт своё женское предназначение. Лишь станет ещё большим чудовищем, чем уже является. Одинокая слеза чёрной каплей сорвалась с ресниц и покатилась по щеке. В недоумении женщина смахнула её и посмотрела на почерневшие пальцы. Что же будет дальше? Что делать? Её войско разгромлено, сила, наполнявшая раньше до краёв, теперь затихла, отползла в самый уголок сознания и не желала восстанавливаться. Где ты? Ты нужна мне! Нужна нам! Моя дружина почти перебита. Мёртвые обратись в прах, а живых по пальцам одной руки пересчитать можно! И в этом есть твоя вина! Немалая! И ты решила исчезнуть? Бросить нас? Бросить меня?! Сейчас?! Немедленно возвращайся, и завершим начатое! Где бы ты ни была, посмотри на меня! Слышишь?! Обрати свой взор в Великую Степь, я там! Помоги мне, чтобы я мог помочь тебе! Гневный голос Варкулы в голове затих, оставляя мысли на растерзание шуму волн и крику сумашей. Юда горько усмехнулась. Неужели вот так закончится её история? Неужели ей вновь суждено бесконечно бродить без еды и воды в пустыне безвременья, взбираться на скользкие ледяные вершины в горах, сдуваемой ветром, в надежде найти хоть что-то в этом мире, способное удержать её здесь, а не покончить с этим? С содроганием она вспоминала эти бесконечные луны, проходящие друг за другом. Им не было видно конца. «Столько столетий прошло с тех пор… — Юда подняла голову к буйствующему небу. Даже у ветра есть скалы, чтобы цеплять за них. Даже у моря его берега, чтобы держаться за них. А у неё никого нет. В этом огромном мире она одна. Она и Лиалин. Юда горько усмехнулась. — Помнишь, братец, это был расцвет жизни на Мировязе? Конечно, нет. Ты был далеко. Тебя ещё вообще не было. Тогда здесь всё дышало свободой и счастьем. Сварог был ещё юн и не обзавёлся своей густой седой бородой. Но даже в те времена нашлось место бедам. После моей злополучной прогулки по лесу я вернулась на пепелище. Моя деревня выгорела, а все любимые, дорогие сердцу люди — погибли. И я ушла. Так далеко, что смогла увидеть, как солнце целует край света и падает за зеркало Великого моря. И однажды спустя долгое время на другом конце Мировяза, когда ноги мои подкосились, а дышать стало обжигающе больно от безумной жажды, всё изменилось. Осколок невиданной мощи пробил мою грудь незримым клинком. Я ощутила, как его острые грани прорываются к сердцу, проникая в него всё глубже. Так мы стали навеки связаны с тобой, братец. Ибо силы отца нашего попали в меня, пока он создавал тебя. Собственный крик оглушил меня, а затем наступила темнота. И осталась она со мной навечно. Раздался гром. Что-то большое двигалось к ней сквозь пелену тёмных туч, нависших над морем. Шторм приближался. Юда раскрыла глаза, встречая напротив другие. Встревоженные, даже немного безумные. — Что мне делать? — сорвалось с её губ тихим шёпотом. Чакоса рванул к ней и в мгновение ока заключил в объятия. Трепетно-нежный поцелуй обжёг лоб женщины. — Я хочу, чтобы ты знала: какое бы решение ты ни приняла — я буду на твоей стороне. Это тот путь, который я выбираю. Я выбираю тебя. Что-то сильное и горячее расползлось внутри живота. Неведомая ранее пульсация прокатилась по всему телу юды, заставляя затаить дыхание. Невозможно. Этого не может быть. Робкий выдох сорвался с губ женщины, и она обхватила шею Чакосы, прижимая к себе. Всего мгновение, но сколько чувств в нём было! Радость, счастье, ликование и… Воодушевление. — Давай уйдём… Далеко-далеко, там никто и никогда нас не найдёт. Если ты не готова идти дальше этим путём, мы можем начать всё с чистого листа: ты, я и… — последнее слово так и не сорвалось с губ мужчины, когда юда вдруг выпрямилась. Лицо её было полно былого задора, глаза горели огнём. Губы растянулись в уже знакомой ему улыбке. — Я их уничтожу. Каждого, кто встанет на моём пути. Теперь я не отступлю. Чакоса недоумённо посмотрел на неё, перевёл взгляд на ещё стройную талию, скрытую под широким тёмным платьем, и, тяжело вздохнув, улыбнулся. — Я буду рядом. Но она уже не слышала его. В её чёрных как бездна глазах уже мелькали картины битв. Людей, которых заставит повиноваться, и существ, которым даст кровь и плоть для осуществления всего этого. О, она победит! Набрав в грудь побольше воздуха, она изо всех сил пустила клич по ветру. Похожий на монотонный писк, он, пронизывая Мир-между-Мирами, как игла полотно, распространился на многие лиги и призвал их. На Юдовом перевале со скал сорвались в небо, внемля призыву, стая сирин. Полулюди-полуящеры одновременно подняли головы и ответили тем же кличем, готовые исполнить любой её приказ. И только даврахи, фыркнув, развеялись туманом. — Яссы… — прошептала юда, смотря вдаль, за полосу прибрежных каменистых склонов. — Да, они достойны быть в моём войске. А что до вас, волчьи отродья… Ещё посмотрим, на что способен ваш хозяин. Юда знала, что достойнее. Лиалин просто позорит дарованную ему силу. Она должна принадлежать ей. И сестринские чувства вовсе не станут преградой для её новой цели.***
Оставив друга с невесткой располагаться на постой, Турон, чтобы не мешать молодым, не смущать девицу любопытным взглядом, решил проведать Варкулу. Дни, тянувшиеся бесконечной вереницей ожиданий и тревог, подошли к концу. Степь и предгорья утихли. Ни о чудищах, ни о сыне Сайрийи ни слуху, ни духу. Стихло всё, как и не было. Оставалось только вернуть Велира из Стана, и можно возвращаться домой насовсем. Ну, может, пару денёчков задержаться у Траяна. Когда ещё свидеться придётся? О чём говорили Ний с Варкулой, пока он поднимался по крыльцу, Турон не расслышал, только ясно было — что речи держали жаркие, а вот «поднять угедов на Ирий войной» — с порога разобрал отчётливо. Во взгляде, что Варкула поднял на Турона, клубилось что-то тёмное, почти незаметное, но чужое и холодное. Всего мгновение, а потом вдруг тайрун выпрямился, вздохнул и шагнул навстречу другу. — Давай поговорим. Просить Ния не пришлось, глянув на товарищей с пониманием, тот вышел сам. Если всё задуманное делами обернётся, лучше знать наверняка, кто прикрывает твою спину. Вышел за порог, окинул заставу взглядом и усмехнулся: Родовы земли только за горами начинаются, а и здесь всё ими уже пропитано. Не шатры, а избы вокруг. Кметы его стали больше на воев ирийских похожи. Хатанги укоротили, иные и вовсе в кольчужные рубахи оделись. Женщины через одну в сарафаны вырядись, дети кожей светлые стали от смешанных союзов. Всё больше степняков перебирались в предгорья, распахивали поля, разводили скот. С таким Ар-Ваном немного минет зим — и исчезнет Степь, обрастёт чужими обрядами да нарядами. Скользкий, как шарша, опасный, как магал. Иногда Нияна мучили сомнения, сам ли Ар-Ван Чаддар додумался единственную дочь отдать за иноземца. И от мыслей этих болели скулы. Но дело сделано, и Степь медленно, почти незаметно, но верно становилась частью Родовых земель. Глянул через плечо на Варкулу и вновь усмехнулся, вот и у него соратник — ириец. — Где ты оставил лучника, друже? — опережая Варкулу, спросил Турон. — Отчего не привёл с собой обещанной помощи? Да не только не привёл, а и половину из тех, что увёл, потерял. Да и сам вернулся на себя не похож. Размашистым хлопком тайрун запер дверь. От чужих глаз и чужих ушей. Никогда прежде меж ним и Туроном ссор не было, и сейчас не время их затевать. Столько лет они бок о бок в седле, плечом к плечу в бою. Не со слова, со взгляда всегда понимали друг друга, но чем больше говорил Варкула, чем яростнее и увереннее становилась его речь — тем мрачнее делался Турон. — То, что задумал ты — дело гнилое. Предательство. Не только кайсаров обоих наших народов, но обоих наших дружей. — Предательство? — опустил голос до шёпота тайрун. — А то, что они со мной, с сестрой моей сделали — не предательство? Что с Борумом, и женой его, и приемышем его — достойные дела?! Кому этот мальчишка грозил, проживая в чаще лесной?! За что их всех обратили в пыль? — Ничего они с тобой не делали, Варкула, и случившееся с несчастной Кардой — не их вина. А о кузнеце… За него мстить вздумал, за его кровь залить кровью Светлый Ирий? Не высокую ли плату, друже, хочешь взять за жизнь того, о ком и не помнил до этих дней? Или иное движет тобой? Они стояли так близко друг к другу, словно опять были в бою. Вот только не спина к спине, как бывало, а лицом к лицу. — А Траяна за что свергнуть захотел? За то, что тайруном сделал? За то, что земли пограничные доверил? — А ты земли эти видел? Они кровью и пеплом пропитались! Кого мне тут защищать? Ты тварей их Хладного леса видел сам. Не верю, чтоб Траян не знал о них. А значит, и бросил он и меня, и тебя, и народ свой умирать здесь! А коли так, зачем народу такой правитель?! — А ты, выходит, лично говорил ему о чудищах? — Я Перуну говорил! У него подмоги просил! Он же отправил меня к Траяну. — Так он верно сказал! Это земли Траяновы! — Да как же не поймёшь ты! — почти с отчаянием выкрикнул Варкула. В голове шумело, путалось. Всё ясно как день, так отчего же старый друг смотрит хмуро, пристально? Они столько прошли вместе дорог, разве можно сомневаться друг в друге?! — А чего понимать? Задумал ты дурное, друже, гнилое дело готовишь. Мне такое не по нутру. — Турон глянул на дверь и усмехнулся своим мыслям. — Так что, если не хочешь встретиться со мной в бою, убей сейчас. Я не побегу. Впервые Варкуле не хватало слов, не хватало воздуха. Таким тяжёлым и горьким тот стал — не продохнуть. Рука до скрипа сжала рукоять меча. — Уходи! — глухо выдавил из себя. — Но один. Сагала забирать не смей! Не пущу! Лепёшки, что горячими принесла внучка пекаря, уже остыли. Сагал не удержался, оторвал по куску себе и Раде, разлил по кружкам молоко магала, странное, терпковатое. Да и лепёшки совсем не походили на родной хлеб. Но он-то их уже едал, а Рада — нет. С момента, как они въехали в Загорье, девушка сделалась молчаливой. Ничего не говорила, ничего не спрашивала, только смотрела и смотрела в окно. Вот и сейчас мотнула головой, отказываясь. Но, едва вошел в избу Турон, поднялась на ноги. — Собирайся, уходим, — подал Сагалу его ножны с мечом. Рада спешно засобиралась, даже накинула платок на голову, готовая бежать. — Куда? — растерялся Сагал. — Куда глаза глядят, но подальше отсюда. Подальше от Варкулы. В Ирий. В Стан, если успеем. — Нет. Никуда я не пойду. — Попятился вглубь светлицы. Разве можно оставить Варкулу сейчас? Разве можно отдать друга на поругание нечисти? Чтобы та светич его поганила, во тьму тянула? Разве братство их не в том, чтобы рядом быть: в бою и миру, во славе и в поругании? А если бросать друг друга вот так, сразу — разве братство это? Разве дружба?! Мысли эти громче слов отражались на лице Сагала. Турон нагнал его в два широких шага и крепко взял за плечи, впервые ощутив горечь от юности друга. — Он не тот Варкула, что знали мы, — заглядывая в серые упрямые глаза, проговорил так, словно хотел каждое своё слово вдолбить в русую горячую голову. — Ему не нужно спасение. Пойдешь за ним — и себя сгубишь, и невесту свою. — Ты не понимаешь! Турон просто не видел юду, не знал о ней ничего: ни кто она, ни на что способна. Это не Варкула творит! Это она творит его руками! — Я. Всё. Понимаю. Мы нужны ему по старой памяти. Как любимые серьги девице! Но тут, Сагал, два пути: или примешь его нового безропотно и пойдешь с ним рука об руку по пути его кровавому, или… и могилы от тебя не останется. Слова его достигали ушей, но не сердца Сагала. Со вздохом Турон опустил руки и отступил. Значит, расходятся здесь их дорожки. С посеревшим лицом до белизны в костяшках сжав платок, Рада провожала взглядом Турона. Сегодня познакомились — сегодня распрощались. Молча обернулась к любимому, и показался ей он похожим на горестную тень. Одинокую и упрямую. А когда он посмотрел на неё в ответ, тихонько качнула головой: Нет, никуда я без тебя не побегу. Сагал пошатнулся и без сил опустился на лавку. И, будто вторя его тоске, издалека донёсся протяжный тоскливый звериный вой. С безразличием наблюдающему за удаляющимся силуэтом Турона Варкуле мерещилось, что вместе с давним другом в вечернем промозглом сумраке исчезает его прошлое «я», что засыпает мелкая снежная крупа не следы друже, а его, Варкулы, прошлую жизнь с крепким мёдом и шумными гуляниями, верными друзьями, любимой сестрой, дальними походами и жаркими схватками. Схватками… Тайрун развернулся к субашу Загорья, загораживая собой окно, отчего внутри стало ещё темнее. План Ния был хорош и продуман, но содержал один существенный изъян: отсутствие достаточного войска, чтобы захватить Стан. Впрочем, с этим юда обещала помочь. К ночи дозорные башни осветились факелами, а сама застава затихла. Сколько дней прошло, как ушли они в Ирий за подмогой? Много… Верно ли это — следовать безраздумно за Варкулой? Сагал повернулся на бок и обнял Раду, горестно вздыхающую даже во сне. Что ей такого сниться могло? Хотел было разбудить, но передумал, только нащупал меч, лежащий рядом. На месте. От этого стало спокойнее. Так же спокойно прошла ещё одна ночь, и следующая за ней. Даже Рада будто воспряла духом, засуетилась по хозяйству, хлеб поставила. Сородичей выискала с Родовых земель, что в доме своём печь выложили, а не высокий каменный очаг, как остальные. И мёд нашелся, и ягоды сушёные. Дети радостно галдели, таскали сладкие пирожки. А на пятый день небо почернело стаей огромных птиц. Все, кто был, от мала до велика высыпали на улицу и, задрав головы, с ужасом глядели на закручивающуюся в небе воронку. Громко хлопая крыльями и поднимая пыль с опавшей листвой, птицы размером с полчеловека садились на крыши домов и башен, цепляясь кривыми когтями в деревья. Да то и были полуженщины. Чёрные их волосы, спутанные ветром, змеились по белоснежным плечам, иссиня-чёрному оперенью. — Сирин, — прижав руки к груди и попятившись за спину Сагала, ахнула Рада. Так вот они какие! Дергая по-птичьи головой и распластав белые когти по земле, вперед выступила самая крупная из них, с ожерельем из лазоревых перьев, и уставилась на Варкулу. — Ты, — шумно выдохнула и сверкнула глазами, — её воевода? Откинула назад голову и заклокотала, будто расхохоталась. — Помню тебя. И его, — медленно потянула к Сагалу крыло, но не коснулась. — И лучника. Поискала Немизу взглядом и, не найдя, разочарованно скребнула когтями землю. Сирин гневно захлопали крыльями. — Открывай ворота, воевода! Войско твоё пришло! — сирин шоркнула крыльями по земле и взлетела на одну из воротных башен. — Открывайте ворота! — донёсся до перепуганных защитников Загорья зычный приказ субаша. — Немедля! Неровным строем, шипя и подталкивая друг друга, в раскрывающиеся створы полезли яссы. Люди с криками бросились врассыпную, но Ний даже не шелохнулся, с безумным восторгом рассматривая людоящеров при дневном свете. Скаля безгубую пасть и постоянно озираясь по сторонам, дюжины две ясс двинулись к Варкуле. — Так это и есть твоё войско, тайрун? — впервые в голосе субаша проскользнуло невольное восхищение. Тьма уже витала в воздухе, смешивалась с сумерками. Сагал видел её как вскинутую в небо крупу. Она пробивала людей насквозь, пропитывала их собой. Снова и снова проникая в уши, нос, рот. Сагала тошнило от этого вида, но, стискивая зубы, он крепче сжимал рукоять меча. Зелёная чешуйчатая кожа ясс курилась чёрным. И Сагал не понимал: мерещится ему это или и впрямь твари дымом исходили, а спросить — оглянулся по сторонам — не у кого. Даже те, с кем на Юдовом перевале с гамаюн бился, как чужими стали, смотрят сквозь него глазами-льдинками, будто не только взгляд их потух, а сам светич остыл. Может, и впрямь всё затянуто юдовым мороком? — Не ходи, не надо! — с отчаянием зашептала Рада, цепляясь за плечи Сагала, не желая отпускать. — Люто там будет! Над головами низко, что невольно хотелось пригнуться, с яростными лицами проносились птицеженщины. Их огромные крылья застилали медленно гаснущее солнце. И тянущаяся за ними клубящаяся тьма превращала начинающиеся сумерки в кромешный мрак. Кони ржали, испуганно гарцевали на месте. — Не бойся, — Сагал прижал девушку к себе, с трудом оторвав взгляд от кривых и острых когтей гамаюн. И хоть Рада много раз повторила, что сирин это, а не гамаюн, ему было без разницы. Эти когти рвали его и Немизу. Пробивали кольчугу и раздирали на куски воев. Эти чудовища служили юде, так отчего сейчас они ждут приказа Варкулы, кружась в небе? Как эта темная тварь сумела затуманить, заморочить друже? Заморочить так, что тот пошел против Перуна, пошел на Стан с мечом! Мыслимо ли? А в Стане Велир… И Турон ушёл… Куда, неведомо. Просто ушёл, бросил их. — Спрячься в доме, без надобности никуда не ходи. Жди меня. — Поставь уркут у её дома, — Ний взмахом руки приказал однорукому загорцу, понуро топчущемуся у ворот, соорудить небольшой шатёр и ткнул указующим перстом в девушку. — Останешься ей в охрану. Живой тебе сдали, живой вернёшь! Побратимы Варкулы Нияну не нравились, и в этом ирийце было нечто такое, отчего руки чесались шею ему свернуть. Но не сегодня… Не сегодня! Впереди многодневный переход. Не до розней. Тем более с тайруном. Варкула потянул узду влево. Конь мотнул головой и послушно двинулся к Нию. — Помни, что обещал про семью Траяна! И про Вормира! Щека субаша неприятно дёрнулась. — Помню. Как же ему обрыдли все эти ирийские друже! Громкий свист пронёсся над степью, и юдово полчище устремилось к Стану.