Andante ritenuto

Сегодня он будет играть. Именно поэтому Дима с самого утра не находит себе места. Аппарат для татуирования чуть ли не из рук валится, он специально переставляет последнего клиента на другой день, разгребает все свои дела. Дима не пропускал ещё ни одного концерта этого паренька, хоть тот давал их и не так часто. Парень с ярко-голубыми глазами. Немец носится по городу в поисках крутых цветочных магазинов. На самом деле, он ещё вчера купил красивейший букет орхидей, но именно сейчас, за два часа до концерта, ему кажется, что орхидеи — слишком вычурно, вульгарно, необычно. Лучше не выделяться, а то этот мальчишка и вправду начнёт замечать, что один человек приходит на абсолютно каждый его концерт, в любом помещении, в любое время, в любую погоду. Дима не может никак оправдать для себя это волнение. Что он, в самом деле? Зачем старается, покупает цветы, зачем убирает из графика сеансов недовольных клиентов, зачем отменяет все встречи, на которые договорился? Этот пианист просто не выходит из головы. Хинтер, или, как его теперь чаще называют знакомые и друзья, Бамберг, чувствовал такую непривычную лёгкость, юношеское волнение и почти детский трепет только в пору своей первой влюблённости, в далёкие пятнадцать лет. Сейчас ему уже далеко не пятнадцать, а уже давно за тридцать, но чувства, которые вызывает этот мальчишка, нельзя описать никак, кроме как словом «влюблённость». А они ведь даже толком не знакомы. Дима никогда не подходит после концерта, чтобы познакомиться, никогда не говорит парню ничего во время последних аплодисментов, когда раз за разом тянет свой букет цветов на сцену, чтобы передать ему и невзначай коснуться пальцев. Да, пальцы у мальца действительно музыкальные: длинные, тонкие, изящные. Мужчина не раз думал, что он бы очень хотел набить на них что-нибудь. Чёрные или тёмно-синие чернила смотрелись бы на такой бледной коже очень красиво. До концерта остался час. Очень долго Дима буквально заставлял себя не интересоваться этим мальчиком. Специально не залезал в интернет, не искал его социальные сети, не влезал в личную-публичную жизнь. Вообще старался о нём забыть. Но потом, исправно покупая билеты на каждый концерт, Хинтер понял, что это всё бесполезно. Бесполезно пытаться оградить себя от такой желанной информации. Раньше Дима знал только очень краткую информацию: Мирон Фёдоров — пианист. Лауреат чего-то там и ещё чего-то, мужчина не разбирался в музыкальных премиях и длинные названия фестивалей ему ничего не говорили. Сейчас же, когда Дима знал аккаунты Мирона и в инстаграме, и в ВКонтакте, даже номер его каким-то чудом знал, информации было куда больше. Например, Бамберг знал, что Мирон-то, в сущности, и не малец совсем, и не мальчик. Двадцать четыре года — это уже вполне взрослый и состоявшийся молодой человек. Только вот для Димы Фёдоров всё же оставался маленьким ребёнком. Не, ну, а что? Вы этого парнишу вообще видели? Короткий ёжик волос, по-детски надутые губы, смешные щёчки. Как тут не назвать его мальчиком? Ещё Дима знал, что Мирон, оказывается, эмигрант. В Петербург вернулся лишь год назад, а до этого странствовал по Германии и Англии. Там-то и получил музыкальное образование. А потом Оксфорд. Литературовед и музыкант, значится. «Мозговитый паренёк, » — хмыкнул Дима, рассматривая относительно недавнюю запись ВК, где выпускник стоит в толпе своих Оксфордских друзей. «Счастливый такой, » — посмеялся Дима. Сегодня он выступает в консерватории. Всего семи концертов было достаточно, чтобы пробудить в Бамберге эти нежные чувства. Хотя, кому он врал. Достаточно было одного концерта. Его позвал на концерт хороший друг, Юра. Сказал, мол, что надо образовываться духовно. Дима на это только фыркнул, ибо духовного образования ему хватало, но всё равно пошёл. Ну не отказываться же! Концерт был скучным. Выходили разные девушки в красивых платьях, парни в элегантных костюмах, пожилые люди. Играли какую-то классику, но как-то вот не цепляло это Хинтера. То ли дело, когда рок-концерты! Но уходить не хотелось. Последним номером объявили Мирона Фёдорова. Дима уже в тот момент клевал носом, яростно борясь с дремотой. Однако от первых звуков рояля Бамберг поднял голову и увидел парня. Наверное, это можно было описать как любовь с первого взгляда. Довольно сопливая вещь вообще-то, Дима не любил такое. Но назвать это чувство как-то по-другому язык не поворачивался. Мирон играл, а Бамберг не мог отвести взгляда от него. Совсем скоро начнётся концерт. Выбрать места очень легко. Дима садится ближе к передним рядам, устраивает букет купленных только что роз на коленях. Он всё-таки решил купить другие цветы. Алые розы, красивые розы. Дима очень старался выбрать что-то не пошлое. Каждый раз перед концертами Мирона Бамберг волнуется чуть ли не сильнее, чем сам Мирон. Этот трепет от одного только вида мальчика буквально разрывает сердце Димы на части. Сегодня должен играть только Фёдоров. Это будут полтора часа, посвящённые лишь одному ему. Ну, иногда будет выходить скрипачка, фамилию и имя которой Хинтер даже не смотрел. А какая разница? На сопровождение всё равно. Главное, что будет он. Чёртов мальчишка за роялем! Дима часто злится. Злится на себя, на свою дурацкую привязанность, на Мирона. Не, ну, а чего он такой красивый, зачем? Впрочем, новый прилив злобы прерывает мелодичный голос пожилой дамы из колонок: «Пожалуйста, отключите телефоны или звук на них. Концерт начинается. Снимать со вспышкой запрещено». Бамберг впивается глазами в сцену из зала, быстро тонущего в темноте. На сцену выходит стройная молодая ведущая. — Здравствуйте, дорогие слушатели! Сегодня перед вами выступает лауреат междунаро… — и так далее, и тому подобное. Дима слышал это уже тысячи раз. Он ждёт лишь имя, –… Мирон Фёдоров! Ведущая с натянутой улыбкой уходит, зал хлопает, и на сцену лёгкой походкой выбегает Мирон. Искренняя и солнечная улыбка залу. Парень кланяется, кивает головой на аплодисменты и садится за рояль. Полминуты тишины уходит на то, чтобы поудобнее сесть, расправить спину, поправить чёрную рубашку, и выдохнуть, собираясь с силами. Дима ловит каждое движение, каждый вздох, он буквально чувствует все эмоции исполнителя. Вот парень прикрывает глаза, длинные мягкие ресницы на секунду касаются нижних век. Вот длинные пальцы опускаются на клавиши, секунду медлят буквально в миллиметре над ними. Дима чувствует, как Мирон волнуется. Он так каждый раз волнуется, и Хинтеру это кажется крайне трогательным. Воздух вдруг куда-то девается в ожидании спасительного первого аккорда. «Песня Венецианского гондольера» Феликс Мендельсон. Мирон выбрал отличное произведение, чтобы начать. Дима слышал его уже тысячи раз, и всё никак не может понять, почему каждый раз не отпускали невероятные эмоции. Фёдоров выкладывается по полной, буквально отрывает от своей души кусок и вливает его в движение своих пальцев. Руки не скользят по роялю, буквально плывут. Арпеджио, триоли — Дима в музыкальных терминах никогда не был силён, однако за время посещения концертов понял, что парню все эти арпеджио удаются просто первоклассно. Бамберг и сам не знал, почему ходит каждый раз смотреть на этого мальчишку. Репертуар-то, в сущности, один и тот же, один и тот же. Чего сто раз слушать? Но каждый раз приходя и слушая на первый взгляд одинаковые произведения, мужчина открывал для себя что-то новое, прекрасное, своё. В каждом произведении своя мысль, своя эмоция, своя история. Не существует произведений без души, а если и существуют, то это не произведения. И Мирон такие не играет. Переливы каналов Венеции в левой руке и звучный голос итальянца-гребца в правой. Первое произведение заканчивается. Пианист берёт последнюю ноту так нежно и трепетно, снимая руки и оставляя её звучать лишь на педали, что у слушателей захватывает дух. Наконец и педаль аккуратно снята, а в зале всё ещё летает лёгкий отзвук, послевкусие. Наконец люди потихоньку начинают хлопать, медленно создавая крещендо из своих аплодисментов. Сияющий Мирон поворачивается на стуле и, привстав, кланяется. По лбу пианиста течёт пот, так усердно он музицировал. Невероятный. Его бы сейчас нарисовать. Весь концерт Дима летает где-то в заоблачной стране. Ему достаточно слышать чудесную музыку и смотреть на Мирона, чтобы перед глазами открывались чудные миры, воздушные замки, чудесные существа. Да уж, воображения ему не занимать. И Хинтер чувствует, что парень всё это тоже видит. Это их общий мирок, один на двоих. Все эти дворцы Дима готов собственноручно строить в честь Мирона. Фортепиано сегодня особенно звучное. Дима не замечает, как проходят полтора часа, поэтому откровенно удивляется, когда слышит голос ведущей с натянутой улыбкой, объявляющей «А вот и последнее произведение. Начавши Мендельсоном, им же и закончим. Песня без слов!» Ведущая уходит, а зал снова погружается в тишину. Хинтер ждёт этого произведения больше, чем все остальные. Мирон его всегда более чувственно, чем остальные исполняет. Пухлые алые губы приоткрыты от напряжения и сосредоточенности. Громы аплодисментов. Зал встал, аплодируя. Фёдоров стоит на краю сцены и улыбается так наивно и счастливо, что Дима сам невольно расплывается в улыбке. Да, этот мальчишка его покорил. И сейчас, думает Дима, самое время. Он встаёт со своего места и быстро подходит к кланяющемуся пианисту. Помост высокий, приходится тянуться, чтобы передать пышный букет алых роз. «И всё-таки слишком пошло, » — запоздало решает Дима. Бамберг не романтик, нет. Ни разу вот вообще. Но когда его забитые то портаками, то полноценными татуировками пальцы касаются девственно чистых, бледных и тёплых пальцев Мирона, так и тянет сделать или сказать что-нибудь романтичное. Как в ебучих фильмах про любовь. У него очень изящные руки. Осознание того, что пора переставать медлить, приходит запоздало. Уже после того, как Мирон выходит за кулисы, после того, как зал пустеет, после того, как Дима, укутавшись в пальто, выходит на улицу. Он и забыл, что снаружи осень, с её потемневшими листьями, частыми проливными дождями и медленным похолоданием. Душой он всё ещё там, в далёких сказочных городах, где вечно лето, тепло и неувядающие цветы. Звонкий голос, явно обращающийся к нему, заставляет Бамберга повернуться. Сердце начинает биться чаще и радостнее. Перед ним, весь обвешаный подарочными пакетами и цветами, стоит Мирон, двумя руками обнимающий огромный букет алых роз. Диминых роз. — Здравствуйте. Могу я… Нескромный вопрос задать? — Фёдоров говорит робко, аккуратно, слова подбирает. — Да, конечно. Задавайте какие угодно вопросы, — Дима никогда не улыбался так искренне людям, окликнувшим его на улице. — Я заметил, что Вы приходите на каждый мой концерт. Хотел поблагодарить за такое внимание, мне действительно очень это приятно. И, наверное, спросить, почему Вам так интересно на моих концертах. Вопрос откровенно ставит Диму в тупик. Сейчас он может лишь разглядывать такое близкое и такое пламенно любимое лицо. Однако, ответить что-то надо, и после нескольких секунд молчания Бамберг всё же находится с ответом: — Я профессиональный художник и татуировщик. Смотрю на Вас и думаю, что очень сильно хотел бы Вас нарисовать. С Вашего разрешения, конечно. Говорит, а внутри всё радуется и прыгает от счастья. Он смог, он сказал, он сделал первый шаг. Лицо юного артиста выражает сначала удивление, потом смущение, а после и радость. Или всё вместе. Эмоции у него невероятно живые. — Да, конечно можно меня нарисовать. Для меня это, честно говоря, в новинку. И всё-таки какой же он волшебный. Они идут вместе по тёмной дождливой дороге в сторону дома Мирона. Дима сам вызвался помочь нести цветы. Взвалил все букеты себе на плечи и оставил Фёдорову лишь его букет. Потому что вечно смотреть хочется на то, как парень обнимает его, Димин подарок. «Мальчик с ярко-голубыми глазами, я тебя люблю, » — думает про себя Дима. А вслух позволяет себе сказать лишь одно: — Вы будете самым красивым моим рисунком.