Memories

Ноябрь 1930. Морозная осень принесла за собой в Лондон частые дожди, останавливающиеся лишь изредка. Если не лили дожди, то обязательно был ветер, поднимавший за собой тучи сухих листьев, которые еще в Октябре слетели с деревьев. Тоска, навеянная криком ушедшего лета, давила на тело, и становилось трудно дышать. Все пытались сбежать из города, если появлялись свободные минуты. В такое время лучше находиться где-нибудь за городом, подальше от цивилизации, где воздух не испорчен выхлопами от машин. Приятно сидеть на старой деревянной веранде, пить чай и, полностью расслабившись, смотреть вдаль. Вот тогда осень кажется не такой угрюмой, а проблемы исчезают сами собой. Только не для Виктории Грейс, которая бежала от проблем больше, чем полжизни. Сорок лет она не возвращалась в семейный дом, где провела детство и юность. Сорок лет... целая вечность. И хотела еще сорок лет туда не возвращаться, но не теперь. Не теперь, когда смерть обволакивает ее своим холодом. Старый особняк пустовал тридцать лет. После смерти отца имущество семьи перешло ей как единственной наследнице. Что-то ненужное продала, что-то оставила. А дом... дом отказалась продавать. И вернуться невозможно, и продать нельзя. Прекрасное место, как летом, так и в любое время года, было омрачено трагедией сорокалетней давности. Кровь в большом зале так и не отмылась с половых досок. Воспоминания терзали Викторию всю оставшуюся часть жизни. Тот момент снился в кошмарах, а порой она возвращалась туда мысленно. Не по желанию, всегда неожиданно. Сходила с ума, рыдала, задыхалась, кричала. Из года в год все переживала вновь. И никто не мог ей помочь. И каждый говорил вернуться, вернуться в свой кошмар. Послушала? Нет. Никогда. Но теперь пора все расставить на места. Покончить с призраками прошлого. Виктория печально осмотрела дом. Некогда роскошный, а сейчас полуразрушенный, он все равно служил для Грейс эталоном красоты и величия. Никакие королевские дворцы не смогли бы заменить ей это место вместе с любимым. Взгляд ее остановился на окне второго этажа, где неподвижно стоял мужчина и неотрывно смотрел на нее. Боль уколола в сердце, забирая на мгновение дыхание. Не первый раз приходила сюда и не первый раз видела его. А он, словно тень, стоит и смотрит на нее, не сводя глаз, которые сокрыты в темноте. И именно страх встречи с ним не давал открыть двери каждый раз. Она чувствовала глубокую вину за то, что не пришла, когда была молода. Когда кожа не покрылась морщинами, а волосы не были серыми как осенние дни. Он запомнил свою двадцатилетнюю Викторию молодой и красивой, а теперь к нему возвращается старуха. Виктория двинулась навстречу воспоминаниям, переступая через боль. Достав старый ключ из кармана платья, дрожащими пальцами вставила его в замочную скважину. И прежде, чем повернуть его, сделала глубокий вдох и тихий выдох. Не хватало воздуха. Сорок лет не прошли без следа. А дом тот же изнутри, тихий и печальный. Только теперь вся мебель была затянута белыми тряпками, а сухие листья попали даже на лестницу. Она вдохнула запах, которым был наполнен особняк: помесь гнили, пыли и чего-то еще, давно знакомого. Запах самого дома. Он живой и всегда таким был. Теперь, очнувшись от сна и встретив свою хозяйку, он возродил в ней забытые воспоминания. Виктория почувствовала, как преображается тело. Кожа снова стала гладкой как шелк, а волосы, насыщенно черного цвета, доставали до поясницы. Вместо черных лохмотьев – белое свадебное платье. Это иллюзия, но Грейс снова почувствовала себя двадцатилетней невестой в предвкушении свадьбы с любимым. Она поднялась по лестнице наверх. Мимолетная тень – он ее ждет, зовет к себе. Казалось, дом оставили ненадолго, на пару месяцев. Свечи еще держались в заржавевших подсвечниках, зажигаясь, как только проходила мимо них. Большая гостиная. У кого-то она на первом этаже, но в этом доме на втором. Здесь даже мебель не накрыли. Да и накрывать особо нечего. Стулья, стол, картины сломаны. Хрустальная люстра для свеч валяется рядом с покрытым пылью и паутиной фортепиано. Это место было великолепно... Люстра в мгновение вернулась на свое прежнее место. Маленький столик, стулья, фарфоровая ваза, все восстанавливалось. Даже пианино. Сейчас оно играло хорошо знакомую ей мелодию. Легкая, как поцелуй ветра, но она отдавалась глубокой болью. Он наигрывал эту мелодию каждый раз, как только приходил сюда. А она любила и ненавидела ее. Его пальцы так непринужденно бегали по клавишам, не зная, что происходило у нее в душе, когда слышит музыку. Будто он не по клавишам бегал, а по ее душе. Но сейчас он ждет ее, и нужно идти дальше, навстречу кошмару. Странное теплое спокойствие разливалось по ее телу. Не было той тревоги, мысли стеклянно чистые. Она нашла свой свет, она дома. Коридор заканчивался небольшой библиотекой, в которой они могли сидеть непрерывно, забывая о реальном мире и создавая свой. Камин, сломанные кресла, небольшой столик и полки, на которых так и стоят книги, медленно превращаясь в прах. И зеркало, большое зеркало под два метра. Никто, кроме дома, не знал, зачем оно нужно в библиотеке. Должно быть, он посчитал, что здесь ему самое место. Тепло, очень тепло. Приятно. Он здесь. Джеймс. Его не видно, но она его почувствовала. Как всегда. – Я здесь, милый, я вернулась, – слезы непроизвольно проступили на глазах, а дыхание... не нужно сейчас. – Так долго... мне было больно без тебя, – шепот похож больше на шелест листвы. Такой родной, но полный боли голос. Все еще теплый. Он не остыл через года. – Мне тоже. Прости меня. Мы будем вместе. Обещаю, скоро, – слезы душили, не давая сказать самые главные, самые верные слова. Но еще больнее было от того, что не могла увидеть его, прикоснуться. Он стоял позади, оставалось лишь повернуться. Но нельзя – исчезнет навсегда. Виктория почувствовала прикосновение пальцев к шее. Легкое, почти невесомое. Он отодвинул волосы в сторону и застегнул кулон. Кулон его матери, Джеймс должен был подарить его после венчания. Не успел. – Я буду ждать, – тихий шепот возле уха, а потом ничего. Холод, бездна и тьма. Внутри нее, рвется наружу. Снова кричит, зовет, сводит с ума. Она обернулась, но никого не было. Раздался громкий звук. В гостиной разбилась люстра, а вместе с ней и сердце Виктории. Пора. Свечи затухали, картины падали, ее мир рушился. Снова шестидесятилетняя старуха с неизлечимой болезнью в черном платье и накидке. Он стоял у окна библиотеки и смотрел на нее. Видно только его очертание, но этого хватало. Грейс зажала в руке подаренный им кулон и прошептала: – Я люблю тебя… Она никогда ему это не говорила. Не нужно, они понимали. Но сейчас это важно. Сейчас... Виктория уходила без сердца, без души, без смысла доживать считанные месяцы. Она оставила себя в доме. С собой забрала лишь кулон. Скоро, очень скоро они будут вместе...