«что ж, когда ты уйдешь, даже не думай, что я попытаюсь тебя остановить»
Впереди под рассеянным столбом света, робко прорываясь сквозь туман, проскальзывает фигура. Уставшие голубые глаза из тьмы не упускают кошачьего движения, он ускоряет шаг. Безлюдная просторная улица вдруг оказалась невозможно узкой – сгусток тумана слегка рассеивается, обличая дома и таблички закрытых лавочек. Он выходит ближе к свету и застывает; туман уносит все мысли с собой.«и, может быть, когда ты вернёшься, я буду в поиске совсем другого пути»
— Ада? Фигура оборачивается, – на ней всё то же красное платье – миндаль глаз, излучающий обычно кокетство и вечную насмешку, выдает лишь удивление. На несколько секунд в воздухе повисает напряжённое молчание, разгоняемое ветром, и наконец становится холодно.«после всего этого времени, что все еще принадлежит тебе»
— Леон... – голос, столь приятно льнущий к сердцу, протыкает дыру в виске, словно свинцовой пулей, и воспоминания разом, толкаясь и тесня друг друга, забуриваются в отверстие. Первая встреча в злополучном Раккун-Сити, а далее Испания, Китай, Югославия – всё засасывает внутрь, словно водоворот, из которого не выбраться. И везде она в красном, как и сейчас, и везде прекрасна.«ты по-прежнему никчемный человек, которого я так и не узнал»
Он чувствует, что с ней происходит то же самое [сегодня ты слишком открыта, дорогая], ни у кого из них больше ни слова не вырывается изо рта. Однако именно в её нежных глазах тонет он, роясь глубоко внутри и пытаясь откопать то сокровенное, что заставляло его верить в себя и свою цель. Прилив эмоций накатывает с головой, как в старые добрые времена, и он делает шаг ей навстречу, а она словно отзеркаливает.«когда ты уйдешь»
Его теплое дыхание опаляет ухо, заставляя всё тело покрываться мурашками; её мягкие, будто сатиновые руки обвивают сильный корпус, а щека прижимается к мужскому плечу. Нагота не смущает никого из них, не являясь чем-то интимным в данный момент, а лишь помогает лучше прочувствовать друг друга, соприкасаясь кожей к коже. То, что нельзя выразить через слова, окупается совсем иным – тягучим, нежным и жгучим одновременно чувством близости, ощущением того, что дорогой человек рядом настолько, что его можно поглотить в себя.«обернешься ли ты, чтобы сказать»
— Я не люблю тебя, – полушепот переливающегося, словно масло, голоса прорезает тишину мягко, с наивысшей профессиональностью, доступной только ей. — Правда? — Нет. Он утыкается носом в её черные смоляные волосы, шумно вдыхает их запах и тянет лёгкую улыбку, крепче сжимая хрупкую фигурку руками. Только чувствуя её на таком уровне, он мог вдоволь понять эмоции, вклиниться в женские мысли и ощутить то, что ранее при словах смешивалось в единую, совершенно не понятную кашу; она же наконец могла свободно впустить его в своё сердце и разрешить себе заполнить голову только им, без обвинений себя в несерьезности и легкомыслии, только этот уровень позволял донести до него то, что терялось в словах при мимолётных встречах.«временами я горько плачу ото всех просьб»
Фонарь, освещавший двух встретившихся путников, резко мигает, и порыв у обоих останавливается так же стремительно, как и начинался. Она, в первые в жизни неловко отводя глаза, делает шаг назад, разрывая зрительный контакт. Его рука, так и не достигшая цели, автоматически вытягивается за ней, однако ноги, не меньше самого хозяина сбитые с толку, путаются и останавливают его раньше времени, грубо опуская на асфальт.«меня тошнит, я устал от ненужных потерь»
— Постой! Фигура, как будто действительно слушаясь чужого голоса, покорно замирает и ещё раз оглядывается на осевшего мужчину. Он далеко не тот молодой полицейский, восторженно глядящий на неё, девушку, случайно повстречавшуюся ему однажды: щетина покрыла его щеки и подбородок, светлые волосы потемнели и сошлись в грязный блонд, лицо осунулось, а сияющая голубизна глаз утратила тот самый огонек, – однако рядом с ней он становился всё тем же мальчишкой.«но, детка, когда тебя уничтожают, вышвыривают откуда-то, то это и есть то самое место, где ты должен остаться»
Губы, преисполненные тёплыми чувствами, касаются чужих осторожно, словно отмеривая, сколько им положено, и завлекают в свои тернистые дебри одновременно. Это был её грязный прием, лишающий его всякой возможности выбора, завораживающий, опасный и...самый драгоценный.«когда ты уйдешь»
Он поддается, попадает в ловушку, путается в этих терниях и снова застревает в них. Время ворует память? Как бы не так. Её не украсть, она всё равно вернётся и напомнит о себе.«хватит ли тебе духу, чтобы сказать...»
В следующее мгновение она тает, рассыпается в пальцах, заволакиваемая туманом; фигурка теряет осязаемость и растворяется, сливаясь с воздухом, будто по щелчку пальцев. На губах остаётся след её красной помады – личная отметина, как почтовая марка на конвертах, означающая очередной подарок от неё и только для него.«...я не люблю тебя так...»
Он вновь остаётся один в густом тумане и перед рассеивающимся светом фонарного столба. Холод ветра не ощущается, когда губы горят, а сам он на грани того, чтобы не расплавиться, словно догорающая свеча. Подняться нет сил и желания, как и вырваться из пут этой коварной женщины. Но он готов её ждать, когда они увидятся в следующий раз, готов ждать целую вечность, если она попросит.«...как это было вчера»