Краски стали

      — Краски стали… Дымчатый топаз твоих глаз, о, Повелитель… Даже сейчас, пережив проклятую болезнь, одолев всех врагов, ища смерти, я не могу не смотреть на тебя без страсти. Сколько холода в этих глазах. В них вся моя жизнь, что я проживала ради тебя, но в них нет боли, что ради тебя я вынесла. Лучше бы ты не смотрел, устремил взоры в небо, лучше б в твоих глазах был хоть какой-то блеск. Почему в твоих глазах тучи? Почему моё солнце, всё, на что я смела надеяться, искушаясь властью, местью… чувством справедливости, которое ты никогда, никогда не проявлял ко мне… почему, глядя на меня в последний раз, ты не исцеляешь меня светом?.. Сулейман…       Я никогда не смела попрекать тебя, и я получала всё. Каждую ссылку, каждый мой день в темнице, обвинения, праведные ли, ложные. Я старалась не скорбеть по себе и своей свободе. Я никогда не была подобна Всевышнему, я жила, вдыхая ядовитый воздух, выпуская его из себя, наблюдая, как мои враги пытались убить тебя, меня, наших детей, раз за разом меня побеждая. На сколькое ты закрыл глаза? Сколько раз устремлял свои взоры в небо, вместо того, чтоб испепелить ими всех, кто жёг мне моё лицо, которое ты так любил, кто пытался тебя предать, раз за разом унижал, о, мой Повелитель. За всё приходилось платить мне. Молчи, Хюррем! Знай своё место! Мы произнесли это в унисон. Ты знаешь наперёд каждое моё слово, знаешь, кого я спасла, а кого унесли прочь воды Босфора. Видишь мои страдания наперёд. Ты был невыразимо милостив, а я, в глубине души, была согласна тобой. Я многим бы хотела дать шанс. Даже сгорая от боли, я видела, как они, несмотря на разлуку с тобой, любили тебя, о, мой Повелитель. А ты — ты всегда был со мной, и я смеялась, принимая любое твоё решение, моя единственная опора, заветная мечта для многих, причина моих раздоров. Каждый мой вздох в унисон тебе наполнял ревностью и завистью их сердца. Я смеялась — ведь только ты принимал решения, — верила, что ты предпочитаешь меня им. Так почему ты так безжалостен ко мне? Каждый, кто посмел тебе бросить вызов, удостоился меньшей расплаты. Я…       — Хюррем!       — … Этот яростный рык. В нём я тоже слышу свою смерть, неотвратимую, как моя расплата. Сколько раз я доказывала тебе свою преданность, сколько раз была готова принять смерть. Я и не смела представить, будто умру не ради тебя. Но… Подобно Хатидже, подобно тебе простившей врагам покушения на тебя, попытки убить меня и моих детей, но не простившей мой малый проступок мне. Так переполнялось её терпение? Ты — её истинный брат… Я молилась, чтобы это не коснулось моих детей… Твоя воля — бесценна, мои слёзы — вода, но ты всегда принимал мои жертвы. Я не видела смысла просить пощады. Даже сейчас…       — Хюррем!!       — Баязет… Ты бы всё равно меня не слушал. Сулейман, ты всё, о чём я мечтала. Наши дети… плод моей вечной любви к тебе. Даже сейчас я не могу смотреть на тебя без страсти… А ты? Любишь ли ты меня? Примешь ли эту жертву?       — Да… как ты смеешь?! Хюррем!!       — Я не могу предать нашу любовь. Всё, чего я хотела — обрести семью, жить в мире с тобой, нашими детьми. Я — приносящая тебе радость — была для тебя лишь страстью?.. Мне… уже не суждено знать. Баязет… это всё, о чём я прошу.       Её лоб ещё был так тёпл. Уже Сулейману пришлось закрывать её безрадостные глаза. Глаза, не проронившие ни слезинки, сухие и горькие, пепелившие его чувством, что он так хотел понять всю часть жизни, что разделил с нею. Его Хюррем. Ещё одна отступница, нарушившая его волю, посмевшая выпить яд, оставив от себя лишь свой лёгкий прах и склянку, что всегда носила с собой. Даже Хюррем встала на сторону его врагов. Он держал её на руках, не смирившуюся, не желавшую видеть, как исполняется его воля. Баязет… Жертва его матери — не его жертва. Ради Баязета его предала даже Хюррем.       И за это сын тоже заплатит.