Конец августа

Они смогли вырваться из города только к концу августа, ну и на том спасибо. Оба предвкушали эту поездку, хотелось побыть вдвоем, в глуши, чтоб вот из посторонних звуков только сверчки, да птички, умываться росой, и чтоб туалет только на улице. Короче, испробовать все прелести жизни за городом всего за три дня. В машине опущены оба передних окна, по радио шипит какой-то хопчик вперемешку с роком восьмидесятых. Солнышко уже начинает понемногу катиться вниз, трасса пустая и приятно шуршит под шинами Сашиной машины. В конце дороги их ждет старенький маленький домик Даниной покойной бабушки, в который время от времени приезжает его семья на отдых. Там ухоженный садик с разномастными цветами, забор, с облупившейся зеленой краской, и пустая собачья будка, где когда-то жил большой беспородный пес, а теперь там свален хлам. Саша подставляет лицо ветру, задувающему в окна, щурится, потому что солнцезащитные очки он забыл дома, в Питере, и пытается нашарить Данину руку на подлокотнике. Их пальцы переплетаются у Дани на коленке, Мустаев во всю подпевает Битлз, заигравшим из колонок, а Саша, не зная текста, просто качал головой и постукивал по рулю в такт. Дом оказался еще и заросшим плющом и стоял совсем зеленым, когда они, наконец отперев ржавый замок калитки, прошли ближе. Двор маленький, тропинка тоже заросла мхом и травой. Даня матерится, наступив в лужу перед крыльцом, Саша только хмыкает, одним большим шагом переступая воду. Пока Даня возится с замком на двери, Кикир вытаскивает их рюкзаки и пакеты из багажника, пытаясь донести все за один подход. — Да не тащи все, ты дурак что ли? — Орет ему Даня, потерявшись за стволом и ветками дерева, выросшего прямо перед лицевой стороной забора, совсем скрывая переднюю часть дома. Саша, в целом, не дурак, но тащиться еще раз эти несколько метров за сумками, когда можно попробовать притащить все разом, даже ценой здоровой спины — самое неприятное, что могло случиться с Сашей прямо сейчас. В глубине души он надеялся, что это действительно самое страшное, что с ним случится за эти три дня. На крыльце сидят коты, жирные, явно довольные жизнью, и смотрят на приехавших, как на челядь. Даня двигает одного ногой, и тот даже не морщится, но и с места не двигается. — Мы же их не прогоним? — интересуется Саша, присаживаясь на корточки и гладя обоих котов двумя руками, сгрузив сумки в руки Дане. — Ну не прогоняй, только они ведь чьи-то. Но животные решили остаться с ними, меж их ног проскользнули в дом и развалились в полоске света, исходящего от окна. В доме пахло пылью, закатное солнце заглядывало меж плотных штор на окнах и золотыми полосками ложилось на пол. Где-то, судя по всему, зашуршали мыши, Даня поморщился. На старых деревянных шкафах и тумбах толстый слой пыли, пахло старьем и чем-то сладким еще, будто женскими духами. В спальне кровать с толстым матрасом, он даже не очень грязный, хотя, наверняка там есть клопы и прочая неприятная живность. Саша решил, что лучше Дане об этом не думать, и подозрения свои озвучивать не стал. Постельное бельё они привезли с собой, так что о чистоте они не волновались. Снаружи уже начали орать сверчки, а к ночи еще и лягушки свою шарманку заведут. Совсем рядом с домом озеро, и всякие его обитатели очень шумно вели себя в ночное время. Закат плавный, нежно-розовый, без резких контрастных цветов. Трава уже чуть мокрая от вечерней росы, кроссовки промокают, потому Саша просто скинул их, следом за ними носки, и босиком пошел осмотреться. Пока Даня разбирал пакеты на кухне, подключал холодильник и осознавал, что лампочка на кухне перегорела, Саша боролся с заклинившей дверью уличного туалета, хотя оказалось, что она просто была закрыта на щеколду. Идя обратно в дом, Саша, кажется, раздавил с десяток гусениц, и совершил налет на куст каких-то неопознанных ягод, хотя мама в детстве и учила, что жрать все, что кажется съедобным — плохая идея. Душ, кстати, тоже был только на улице, и вряд ли в бочке есть вода. Это Сашу огорчило больше всего. — А как мы мыться-то будем, м? Он оставляет входную дверь открытой — комары точно сожрут их этой ночью, и по скрипучим половицам следует на кухню. — Жопой об косяк, Саш, че за вопросы такие? Остроумный ответ Саша игнорирует, чихает и толкается с Даней локтями, пока они оба осматривают содержимое шкафчиков и полок. Находят открытую коробку чая, чуть-чуть сахара на дне сахарницы, ловушку для тараканов и еще что-то в белом пакете, но его они открыть не осмелились. Потом они пили этот самый найденный чай, сидя на крыльце, плотно прижавшись боками друг к другу и слушали, как соседская бабушка орет на своих гусей. Саша чего-то такого от их отдыха и ожидал. Тихо, мирно, без этой вечной питерской активности. Даня только необычно тихий, Саша списывал это на усталость от дороги и вообще. Вечером, когда уже совсем похолодало, солнце почти спряталось, а птички затихли, пара отправилась на озеро. — Блять, надо было из бутылки помыться и все, — ругается Даня, когда очередной комар кусает его за голую жопу. — Да ладно, романтика же, че, — Саша сигает в воду с мостика, обрызгивая Даню, на что тот шипит и грозится Кикира утопить. В воде Даня кусает Сашу за плечо, тот смеется, опускается под воду с головой, пытается опрокинуть Мустаева. Тот ловит его руки, сжимает запястья, пытается устоять на ногах, но поскальзывается на тине и падает в воду спиной. Целоваться в воде — слишком мокро, сама вода не вкусная, и песок немного хрустит на зубах. Но им это не мешает, если не пытаться сожрать друг другу лица в поцелуе, то все не так уж и плохо, чужой горячий рот немного компенсирует жуткий холод, а озноб, проходящий по всему телу от температуры воды, можно списать на всяких бабочек в животе. Уже совсем темно, где-то с дальних участков воют псы, пахнет дымом и речной водой, на гнилой мостик вылезают двое дрожащих парней. Саша быстро обтирается их единственным полотенцем, и заворачивает в него Даню. Шмотки на мокрое тело липнут, в миг становятся влажными, в обувь мокрыми ногами не влезть, Саша подхватывает вещи Дани, а тот переступает с ноги на ногу, пытаясь согреться. — Ну что ты булки мнешь? Идем, у тебя губы синие, я это даже в темноте вижу. Мустаев клацает зубами от холода. — Могу помять твои, хочешь? Ну, наверно это должно было звучать горячо и все такое, но Даня, в красном полотенце и босой, с взъерошенными мокрыми волосами и пытающийся отогнать от себя комаров, выглядит как человек, который вот-вот замерзнет насмерть, а не как герой-любовник. Саша честно не хотел ржать, и потому, подавив смешки, он схватил Даню за руку и потащил по песчаной дорожке к дому. Спать было холодно, даже под толстым одеялом, от которого свербело в носу, потому что пыльное и старое. Так что они переплелись всеми конечностями, пытаясь уместиться на маленькой одноместной кровати. — Если упадешь ночью — не буди меня, — просит Саша, уже засыпая, язык его заплетается, он крепко прижимает Даню к себе за талию, и трется носом о его шею. — Если я упаду ночью — я утащу тебя с собой, — бубнит Даня ему в макушку, волосы Кикира щекочут ему лицо, но они так удобно лежат, что двигаться просто нет сил. Хочется сказать что-то еще, что-то важное, но Мустаев думает, что это будет лишним. — Спи уже, че ты там пыхтишь? И Даня ничего не отвечает, только касается губами чужой макушки, сейчас не время, но когда-нибудь он возьмет свою жопу в руки и скажет то, чего боялся все эти месяцы. Утром они подорвались с рассветом, то есть подорвался Даня, а Саша с удовольствием поспал бы еще часов пять, но Мустаев был непреклонен. Повторять вчерашний экспириенс с купанием в ледяной воде они не решились, так что мылись водой из бутылки. — Да воды и так мало, ну Саш! — орал Даня, пока Кикир, набрав в рот воды, бежал за ним по участку и плевался. — Будешь чай из речной воды пить, а? Да прекрати! Потом они правда кипятили воду из озера, потому что всю питьевую воду они использовали на мытье. Нерационально, зато весело. А вечером они гуляют по полю, потому что это единственное развлечение в деревне. И, если честно, хотелось именно этого. Закатное солнце грело, высокая трава приятно щекотала голые коленки, не скрытые шортами. Пахло полевыми цветами и лесом, запах плотный такой, приятный, как в детстве, когда приезжаешь к бабушке и только и делаешь, что весь день шаришься в полях, залезаешь на сеновалы, царапаешься о сухую траву, а потом, когда начинает холодать, и трава мокнет, бежишь домой, где тебя уже ждет вкусный ужин и мягкое пуховое одеяло, а потом все по кругу. Даня вдыхает полной грудью, стягивает свою желтую толстовку, закидывает ее себе на плечо. Улыбается уголками губ, а потом берет Сашину ладонь в свою, сжимает крепко, идет совсем рядом, прижимается к Кикиру плечом. Лес шумит от порывов ветра, они обходят овраг, в котором, Даня помнит из детства, растет дикая клубника, раньше они с бабушкой собирали ее каждое лето, а потом варили варенье, пили с ним чай из больших кружек. Наверно, ему должно быть тоскливо от воспоминаний о детстве, но прямо сейчас он не чувствует ничего, кроме счастья от близости Саши. Потому что слишком хорошо, когда телефоны оставлены в доме, а с собой только бутылка белого вина на двоих и фотоаппарат, что печатает фотки сразу после щелчка камеры. — Вот будешь дергаться — точно ничего не выйдет, подожди. Саша пытался настроить камеру, пока Даня с дрожащими от смеха руками пытался не выронить ту хрупкую конструкцию, которую Саша гордо назвал венком, и вручил его Мустаеву. Правда, оттуда сразу выпало пару цветочков, но Саша заявил, что это Даня виноват, сам неаккуратный. Фотокарточка вышла чуть смазанной, но это потому, что Даня заржал прямо тогда, когда Саша щелкнул кнопкой фотоаппарата. На ней Мустаев пытается собрать рассыпавшиеся на его колени цветы, которые всего несколько секунд назад были сплетены в украшение. Саша спрятал фотографию в задний карман шорт, перед этим мимолетно нежно мазнув по ней пальцами. Бутылка опустела быстро, они таскали ее с собой, но потом Саша споткнулся, и она укатилась в густую колючую траву, и парни за ней не полезли. Когда солнце уже перестало греть так сильно, как это было пару часов назад, пара развалилась у мощного ствола какого-то дерева, одного из сотни точно так же на опушке леса. Саша лежал головой у Дани на коленях, тот перебирал распушившиеся и отросшие кудри на голове Кикира, а он вещал что-то про травки, которые они сегодня насобирали в поле. — Бросай музыку, будешь деревенским целителем, а по ночам варить самогон из этих твоих травок, — усмехается Даня, выпутывая из волос Саши мелкие травинки и листочки, которые тот зацепил, когда лазил в кусты дикой малины, растущие прямо на кромке леса. Небо в тот вечер было чистым, в Питере такого, кажется, не было вообще никогда, так что теперь парни на серьезных щах спорили, большая там медведица виднеется, или маленькая. — А это точно ковш? — Саша выворачивает голову по неестественным углом, пытаясь вглядеться в синее небо. Даня только хмыкнул, переплетая их пальцы. — А на что похоже? — Ни на что. Они оба закрывают глаза. Уезжать было не грустно, они хорошо провели время, и надеялись вернуться еще через пару недель, как только получится найти несколько полностью свободных дней. Но вернуться им было не суждено, по крайней мере вместе. На столе постелена клеенка, в ней прожгли дырочку. Пепельница почти полная, Саша тушит сигарету в недопитом растворимом кофе. Погода мерзкая, в окна бьет мелкий дождь, на улице зябко, а это ведь только конец лета. Белая кошка Анечка, как они когда-то прозвали ее, трется о Сашины ноги, улавливая настроение хозяина. Она тоже все понимает, животные ведь очень чувствуют, когда происходит что-то нехорошее. Гремит гром, свет моргает, выключается на несколько секунд, но потом все приходит в норму. А черный кот, которому никто не успел дать имени, сбежал какое-то время назад, и его разорвали собаки, это Саше рассказала соседка, которая, с ее слов, своими глазами этот ужас видела. Саша думает, что все закономерно, и шмыгает носом. На слезы нет сил, их просто нет, закончились, это последняя стадия отчаяния. Саша снова закуривает, он сидит на этой старой кухне уже несколько часов к ряду, пережидая непогоду. На стуле напротив аккуратно висит желтая кофта, на ней тоненький слой пыли, Саша отводит взгляд. С того дня он больше сюда не приезжал, но, видимо, здесь кто-то убирал, или хотя бы протирал пыль совсем недавно. У Саши же не было ни сил, ни желания появляться здесь снова, но сегодня нужно. Ровно год назад они были здесь в последний раз, год назад они были почти абсолютно счастливы, ну Саша точно. И теперь он сидит тут один, на полутемной кухне, и думает, что приехал зря. Уже собираясь уходить, Кикир в последний раз обходит дом, прощается. Зайдя на кухню чтобы забрать вещи, он останавливается на чем-то пестром на верху холодильника. Сдув внушительный слой пыли, он видит — фотокарточка. Выцветшая, но на ней видно, кто сидит в траве, видно Его улыбку, цветы. Должно быть, они забыли эту карточку, когда уезжали. Саша сжимает ее меж пальцев, жмурится. Слезы все же обжигают щеки, но Кикир упрямо трет глаза. Фото он прячет в карман, и, выходя из дома, прихватывает желтую кофту со стула. Он выходит в дождь, что стал еще более плотным за то время, что он отсиживался в холоде дома. Задирает голову и смотрит в серое небо, прикрывая глаза. Дани больше нет, и в это место Саша больше не вернется, потому что воспоминания слишком живые, слишком сильно бьют по ребрам, выбивая воздух из легких. Пусть они останутся тут, пусть дом еще гуще зарастает плющом, дорожка потеряется под травой, а всех соседских гусей съедят на ужин, ему все равно. Кошка Анечка трется о его ноги, и Саша не уверен, не разорвут ли собаки и ее.