Огуречный рассол

      — Шаннаро!              Милая ругань девушки долетает и до отдыхающего Какаши, развалившемся в своей излюбленной позе на кресле, купленном лет десять назад. С кухни явно пахнет чем-то жутко горелым.              Он мог бы обеспокоенно спросить, не случилось ли чего и в порядке ли Сакура, но Хатаке понимал: волноваться в очередной раз за испорченную плиту, а с ней и недавно отремонтированную кухню уже нет смысла, а для Харуно убийство кухни — пустяк. Бывали ситуации и хуже, и сложнее, и безвыходнее.              — Черт-черт-черт! — Сакура продолжает громыхать кастрюлями — правда, в единственном числе, — не давая спокойно выдохнуть и расслабиться.              — Оставь в живых Паккуна! — он не отдаст на растерзание этой страшной женщины лучшего друга.              — Между прочим, из-за него и погром! — возмутилась Сакура, выпинывая чрезвычайно довольного мопса из кухни — той части, которая еще не дымилась.              — Э-э… — Какаши нечего ответить. В этой перепалке победа целиком и полностью досталась деятельной Харуно. Правда, мужчина не против.              — Какаши, я не собираюсь оправдываться, — Паккун нагло и совершенно издевательски облизывает розовую подушечку. Хатаке закатывает глаза, вздыхая.              — Ой, да молчи уже! — долетает из кухни вместе с подушкой, набитой чем-чем, но точно не перьями. Паккун, заметив тяжелую артиллерию, уворачивается, а вот бедный Хатаке не успевает — и подушка мерно и четко впечатывается в его открытое лицо.              Сакура, выбегая, взволнованно касается ладонями побитого лица мужчины.              — Прости-прости!.. — извиняется, хлопоча вокруг довольного такой заботой Хатаке. Пусть и его травма — её вина.              Какаши прикрывает глаза, окончательно расслабляясь и сползая в кресле, когда на его закрытые веки падают два аккуратных огуречных кружочка, обдавая уставшую кожу вокруг глаз спасительной свежестью. Он почти чувствует, как морщинки, ставшие постоянными спутниками работы и только изредка, в часы отдыха, улыбки, разглаживаются, поддаваясь настойчивым пальчикам Харуно.              Очевидно, Сакуре не нужен такой замотавшийся старик, как он. Но Какаши слишком счастлив, чтобы впустить нелепые мысли в их общий дом.              — Я правда не хотела… — забавно вытягивает губки она, поглаживая его по тщательно выбритой щеке. Какаши блаженно улыбается, забывая, что лицо сейчас не закрывает привычная маска, ставшая уже второй кожей.              — Неужели я действительно так плохо выгляжу сегодня? — бурчит сонно, утягивая несопротивляющуюся девушку на себя. Сакура сидит, нарочно наклоняясь ближе, и почти дышит ему в губы, отчего Какаши нервно закусывает нижнюю. Он хочет видеть её — её улыбчивое личико, сверкающие зеленые глаза и губы, прекрасные, розовые, как и сама Сакура, губы.              «Эти чертовы огурцы закрывают мне весь обзор!» — стонет, недовольно морща нос и стараясь скинуть с век два прилипших кружочка.              Но Сакура, разглядев явный посыл, останавливает его, приникая губами к его губам. И Какаши, отвечая на поцелуй, забывается, уже не вспоминая про маску.              Через ткань не получится такого томного, чувствительно-сладкого поцелуя. Или нет: её губы сейчас пахнут огуречным рассолом.              — Сакура, не говори мне, что ты ела их, — сквозь поцелуй шепчет Какаши, указуя на два ровных кружочка. Сакура чувствует его недовольство на своих губах: ну еще бы, Какаши же такой сладкоежка!.. Ни за что не променяет клубничную помаду на огурцы в маминой банке!              — Гр-р! — отвечает она, резко спрыгивая с упругих бедер мужчины. — Ты скучный, глупый и плохой старик.              Его нисколько не задевают её слова. Шуточный тон и припухшие от долгих поцелуев губы говорят сами за себя, а еще этот недовольно-обещающий взгляд…              — Я не могу быть неидеальным человеком, Сакура, — улыбается, убирая с лица остатки огуречного рассола.              — Знаю-знаю, — шепчет, и её притягательные губы расплываются в счастливой, наивно-детской улыбке.