sunset

      — закаты этим летом просто потрясающие, правда, дорогой? — с улыбкой спрашивает донхёка мама, выруливая со стоянки возле торгового центра.       донхёк кивает, сжимает свободную руку матери и отворачивается к окну, за которым разворачивается пейзаж, будто сошедший с картины неизвестного художника. эти плавные переходы от персикового к голубому, а уже от него к насыщенному синему над головами прохожих; шумный многолюдный парк; неторопливая река под мостом, плавно поворачивающая налево.. перечислять можно бесконечно.       и в такие вечера, под тихую музыку из радио, донхёку хочется любить. любить птиц, сидящих в парке в ожидании, что их покормят; любить прохожих, спешащих домой; любить невероятно красивое небо; любить марка.       марк. вот о чём он забыл. донхёк одним движением вытаскивает телефон из кармана потрепанных светлых джинсов и быстро печатает сообщение марку. [full_sun, 8:49 pm] : я останусь у тебя сегодня? [morklee, 8:50 pm] : да, конечно. надеюсь, ты успеешь до того, как я съем все чипсы ;)       «засранец», — с улыбкой думает донхёк и выключает телефон, откидываясь на сиденье. мимо проплывают знакомые кварталы, а значит, скоро они будут дома.       — мам, а ты сможешь подбросить меня до марка? я у него останусь сегодня.       — а у меня ты ничего не хочешь спросить? — говорит женщина, прищуриваясь, но, заметив жалобный взгляд сына, сдаётся. — ладно, довезу я тебя. но чтобы завтра был дома, понятно?       донхёк лишь тихо ворчит, мол, он уже не маленький, но все равно улыбается. всё-таки, ему очень повезло с матерью. несмотря на то, что кроме донхёка, у неё никого нет, женщина работает с утра до вечера, и лишь в пятницу, как сегодня, они вместе ездят в торговый центр.       — пока, мам. я тебя люблю. — донхёк целует женщину в щёку, выходит из машины и машет напоследок. когда же автомобиль теряется в куче других, юноша разворачивается на пятках и бежит к дому марка.       самой любимой вещью в марковой многоэтажке у донхёка была открытая крыша, куда они вдвоём часто забирались — смотрели на звёзды, ели что-нибудь вредное, но вкусное и просто разговаривали. поэтому донхёк не смог устоять и вместо того, чтобы сразу зайти в квартиру, он поднимается на этаж выше и залезает на крышу.       помнится, донхёк уже говорил, что небо выглядело невероятно? так вот, забудьте — сейчас, когда солнце почти спряталось за многоэтажками, месяц только-только начал подниматься, а звёзды едва мелькали в густом, почти черном, небе, юноша поистине чувствует, будто весь мир сосредоточился на этой крыше.       вдруг сзади хлопает дверь, ведущая в подъезд, и вокруг талии донхёка обвиваются две руки, крепко сжимая худощавое тело. донхёк слегка поворачивает голову и сталкивается носом с давно изученной щекой марка.       — я видел тебя через окно, но ты долго не появлялся, поэтому я подумал, что найду тебя тут. как видишь, не ошибся.       от тихого маркова смешка у донхёка пробегают мурашки, и он вздрагивает. марк отстраняется и берёт хёка за руку, тянет его вниз, в подъезд. тот лишь окидывает взглядом улицу и бежит за старшим, вновь хлопая дверью.       в квартире у марка тепло, а в комнате очень уютно — горит ночник, подаренный донхёком на день рождения, на кровати лежит книга, а рядом с ней валяются очки (видно, бросил их в спешке). донхёк аккуратно садится на одеяло и подтягивает ноги к груди.       марк ложится на свободное место, цепляет очки и утыкается в книгу. какое-то время слышно только дыхание друг друга да шелест страниц, и хёк теряется в своих ощущениях. наконец, марк загибает уголок страницы, закрывает книгу, скидывая её на пол, и поворачивается лицом к донхёку.       тот сидит, не меняя положения, и смотрит куда-то вдаль, туда, где недавно пылало солнце. марк легко дёргает юношу за футболку, приглашая его лечь рядом, и тот не противится — быстро укладывается поудобнее, закинув ногу и руку на старшего.       — я хочу целоваться, — шепчет донхёк, глядя прямо в глаза напротив. — потому что я очень сильно тебя люблю, ясно?       — а что ж неясного-то, — хмыкает марк, но не шевелится.       донхёк немного злится и сам двигается ближе, касаясь чужих обветренных губ своими, с малиновым бальзамом. марк тут же проводит по ним языком, слизывая этот так вкусно пахнущий бальзам, а после слегка прикусывает нижную донхёкову.       хёк за это толкает марка в грудь, разворачивая его на спину, и усаживается на его бёдрах. сегодня донхёку хочется нежности и тёплых прикосновений, и он старается показать это марку через поцелуй.       а марк не дурак, он все понимает, ведь давно выучил все жесты своего мальчика. поэтому он отрывается от донхёка и меняется с ним местами, чтобы вновь впиться в его губы и провести руками по тонкой талии.       донхёк сам по себе хрупкий и аккуратный, марк боится, что нажмёшь сильнее — и младший раскрошится в его руках на тысячи мелких осколков. иногда хёка бесит эта чрезмерная опека, но в глубине души он понимает, что марк просто очень сильно его любит.       — ты — моё солнце, — тихо, почти в губы, шепчет марк, и эти слова остаются внутри донхёка, выжигаются на корке мозга, цепляются за душу. сегодня вечером его чувства особенно острые, поэтому хёк даже не замечает, как по его щеке медленно скатывается слеза.       марк сцеловывает влагу и крепко обнимает донхёка. он безумно влюблен и знает, что это взаимно. он готов подарить младшему весь мир и знает, что это взаимно. он за донхёком и в огонь, и в воду, и в пустоту и знает, что это взаимно.       у марка все ещё два солнца, и когда заходит одно, рядом всегда остаётся другое.