Двенадцатый

      Минсок однажды сказал, улыбаясь мягко и несколько доверчиво, что не знай он Чунмёна близко, едва ли не с самого детства, подумал бы, что Чунмён психопат.       К чему это было произнесено, Чунмён не знает, да и не помнит, если честно; наверняка к тому, что он ненормально идеальный.       Идеальный во всём.       Чунмён не спорит. Пусть ему, как никому другому, известны все самые нелицеприятные подробности собственной личности. Личности, о которой не знает ни одна живая душа.       Минсок, совершенно случайно разгадавший его тайну, давно уже кормит червей в одной из городских канализаций. Убивать его было крайне неинтересно. Чунмён тогда еще не успел познать всех прелестей своих возможностей и просто пырнул в живот своего давнего друга, продолжая улыбаться в застывшее в немом изумлении и ужасе лицо.       Второй его жертвой оказалась соседская девчушка, давно кидавшая на него до банального понятные взгляды и, по-видимому, желающая познакомиться несколько поближе.       Чунмён не был против.       Он долго наслаждался чужими криками, льющимися наиприятнейшей для ушей мелодией из окровавленных губ, накрашенных толстым слоем розового блеска. Её тело, израненное и обожжённое, разложенное посреди гостиной в позе подстреленной птицы, и застывшие в мольбе светлые глаза радовали Чунмёна еще пару дней, пока запах разложения не стал невыносим.       Ему нравилось их убивать. Невинных и доверчивых.       Они слетались на него, словно бабочки на свет, не знающие, что в итоге каждого из них ждет неминуемая смерть.       Чунмён не считает их, но точно знает — его очередная жертва носит двенадцатый номер.       Тот, с кем внезапно становится сложнее.       Чонин не боится его. Не глядит в испуге своими яркими шоколадными глазами, обрамленными черным длинным шелком ресниц, не кричит припухлыми, маняще-притягательными мягкими губами, но смотрит, внимательно, с интересом, как острое лезвие ножа оставляет первую длинную царапину на его обнаженном бедре, крепче сжимая цепочку наручников, приковавших его руки к спинке кровати.       — Даже не станешь умолять? А как же пару слов перед своей смертью?       Чунмён замирает над ним, слизывая алые капельки крови с ножа, довольно ухмыляясь и неотрывно разглядывая смуглое тело, скрытое лишь тонкой тканью длинной белой майки.       Ему нравится.       Чонин красивый, пусть и несколько экзотичный и даже резковатый для его, Чунмёна, вкуса. Чонина хочется убивать медленней остальных, чтобы запечатлеть каждый момент, каждую секунду, когда жизнь уходит из этого изящного, золотистого тела, смаковать его боль и волнение, пробовать на вкус и умирать вместе с ним, едва ли не в экстазе.       Чунмён впервые желает большего, чему несказанно удивляется, пусть и оставаясь внешне безразлично-равнодушным.       — Покурить хочу, — негромко хмыкает в ответ Чонин, и его хриплый мягкий голос хочется услышать вновь. Громче и чётче.       — Курить вредно, — отвечает Чунмён, оставляя второй, более глубокий и яркий порез вдоль чужих ребер и немного жалея, что не имеет под рукой фотокамеры.       Алые росчерки на бронзе кожи смотрятся безумно завораживающе.       — Умирать так же вредно, ты не знал?       Чунмён улыбается на бесстрашие парня, чувствуя под собой мелкую судорогу, видит капельку пота на виске, слышит дрожь в голосе и совершенно не находит страха в ясных глазах напротив.       — Здоровый образ жизни не наш конёк, я уже понял.       Чонин облизывает губы, с хрипом выдыхая, когда лезвие ножа касается венки на шее, выгибается навстречу, и Чунмён уверенно кладет ладонь на чужое бедро, впиваясь в полные губы жадным поцелуем, неожиданно для себя радуясь тому, что не успел скурить в университете последнюю сигарету.       Он будет убивать его. Долго и мучительно. Смакуя каждое мгновение, вдыхая запах тела и впитывая его через себя, пробуя на вкус сладкую кровь, ломая конечности и вырезая на коже тонкую сетку узоров.       Чунмён очень надеется, что сможет. Сможет заставить чужое сердце остановиться навсегда, пусть даже желание целую вечность наслаждаться его загнанным биением соблазнительной мыслью теплится в голове.       Он обязательно сделает это красиво. Ведь его двенадцатый достоин самого лучшего.