Западня

Оно выжигает последнее в больном, испещренном язвами и гнойниками, что источают такую зловонность отравляя остальные, не без того умирающие органы, мозгу. Оно копошится где-то на дне его черепной коробки, и выедает ещё целые куски здорового разума, грязно чавкая, перетирая молярами живительную пишу. Скалится, обнажая гнилые зубы, и продолжает жевать-жевать-жевать. Длинные тёмные ресницы вздрагивают, и зрачки под ними продолжают сверлить сливное дно белого толчка. Тёмные глаза смотрят, словно выискивают что-то там в самой пучине. Они выжидают, что сейчас оно появится прямо из этих канализационных недр, схватит его за глотку и сожмет до самого хруста. Он будет задыхаться, хрипеть. Его тело пронзит судорога, и он будет корчиться от агонии. А оно будет и дальше скалится и жевать-жевать-жевать. Он медленно откручивает белую, совсем новую крышечку от выписанных таблеток дрожащими, бледными руками. Они звучно гремят в баночке, создавая некую какофонию в уборной. Тут всегда было так шумно? Он высыпает горсть в ладонь, и пялится в синие кружочки. Они смеются над ним, растягивая линию разделения в мерзкие, до тошноты приторные улыбки. Он в отвращении приоткрывает рот, и поворачивает кисть. Таблетки сыпятся на то самое дно где уже поджидает оно. Они стукаются о фаянс, продолжая нарушать ту самую, заветную тишину. Боже, как же тут шумно. Он заносит руку с баночкой над унитазом, и высыпает оставшиеся. Оно журчит где-то в глубине канализации, и хлюпает своими челюстями поглощая новую живительную пищу начиная по новой жевать-жевать-жевать.

***

Святослав смотрит в зеркало. Тёмная чёлка прилипла к мокрому, холодному лбу. Капли проточной воды стекают с висков, скул, щёк красиво проходят через изгиб губ продолжая движение к заросшему тёмной щетиной подбородка и прыгают с него в умывальник, разбиваясь о белое, покрытое трещинами и кракелюром, дно. Дрожащие пальцы сжимают края раковины, от чего кажется она скоро треснет и упадёт на кафельный пол крупными кусками, разбиваясь на более мелкие частицы которые забьются во все углы этой тесной ванны. Но этого не происходит. Карие глаза выжигают свое же отражение, оставляя на их месте две зияющие ямы в которых все ещё трепыхается надежда. Бледные, почти серые веки смахивают это внезапное наваждение от больного сознания, и в отражении прежнее измученное лицо. Под глазами давно залегли тёмные круги, которые уже наверное никогда не пропадут за столькие годы этой затяжной дряни. Полковник убирает мокрые пряди со лба, и судорожно вздыхает. Его ждут, опаздывать не хочется. Снег жалобно хрустит под тяжёлыми подошвами военных ботинок, что выдали ему на работе. Хоть что-то выдают в этом недо-городе за верную службу. Чего уже говорить про зарплату которой еле хватает на пару месяцев. Жилин прячется носом и щеками в тёплый, бережно связанный шарф одними замечательными руками. Да, руки эти в ожогах, но зато такие тёплые-тёплые, такие родные. Пальцы на них длинные, тонкие что каждую косточку видно. И хочется эти косточки вечно выцеловывать, наслаждаясь мягкостью белых шрамов губами. Святослав топает ногами, стряхивая налипший снег, зайдя в подъезд. Он оседает на бетон и моментально тает превращаясь в лужицы. Мужчина смахивает снег со своей старенькой шинели и спешит подняться на нужный этаж. Двери лифта со скрипом разъезжаются утягивая милиционера в свою кишку. Он нажимает на нужную кнопку этажа, и прикрывает глаза дожидаясь остановки кабины. Оно опять пожирает его, стоит ему оказаться совершенно одному. Стягивает руками шею вызывая приступ удушья и паники. По виску, прямо из-под фуражки ползёт капелька пота и падает куда-то в шарф. Руки схватывает извечный тремор который Жилин пытается подавить складывая руки в замок. Лифт останавливается, глаза распахиваются, оно отступает. Металлическая дверь с цифрами 53 со скрипом открывается и из неё веет той самой теплотой, что исходит от шарфа на шее Полковника. Вкусно пахнет едой, старой мебелью и совсем слабой отдушкой советского парфюма что щекочет нос. - Савушка! Ч-чего стоишь как не родной! Зах.. Заходи скорее! - Святослав слышит это обращение и со спокойствием в глубине понимает что оно сейчас шипит и извивается, отравляемое этим голос, теплотой и этими самыми руками что затаскивают его в квартиру за рукава шинели. - Замерз? Чего нет-то? В-вон, нос какой красный, б-будто с Игорем пил его этот скипе.. Скипидар. Раздевайся-раздевайся, я там супчик твой любимый с-сделал, картошечки нажарил. Давай-давай, Савк. Ф-фуражечку твою на батарею положу, чтобы высохла скорее. Не упрямся, лучше иди руки мой и.. Ээ.. На кухню проходи. - Святослав улыбается в усы и невольно задерживает взгляд на уходящем в комнату Инженере, у которого в руках его рабочая фуражка и как он кладёт её как какое-то сокровище на горячую батарею. После этого он скрывается в ванной где вновь пересекается со своим отражением. Он слышит это вошкание на дне черепной коробки, оно царапается и визжит от агонии. Жилин ухмыляется сам себе и ополаскивает руки с водой и мылом. Не нравится, да? - Святушка, чего тебе положить? Может.. Ээ салатик? Картошечку будешь? - Жилин следит за движениями Родиона и лишь иногда ему кивает. Тот суетиться словно заведенный волчок, и накладывает в тарелку милиционера всего да побольше. Последний же понимает что все эти яства в него просто-напросто не влезут, и он обречённо вздыхает. - Чаю? А, д-да какой чай! Лучше вина там, да, Свят? Все же чаю? Сладкий? С молоком? Ну как пожелаешь конечно же. - Мужчина думает что алкоголь явно будет лишним для его головы в данный момент. Иначе оно ещё сильнее завопит в его голове и думать будет тяжко от этого извечного гула. - Ты останешься на ночь сегодня? - Вопрос разрезает воздух, и вонзается прямо промеж глаз Полковника. На столе поубавилось тарелок с различной едой. Остался лишь торт горделиво стоящий в центре. Как позже признается Родион, он сам его испек. Жилин прекращает ковырять вилкой тонкий кусок десерта и поднимает голову, встречаясь с карамелью глаз учёного. Его свободную руку накрывает чужая, тёплая со старыми ожогами от всяких химикатов, от чего милиционер незаметно вздрагивает. Очки увеличивают из без того большие глаза Родиона, от чего Святослав тонет в этой тягучей радужке ещё быстрее. - Слав? - Останусь. Мужчина чувствует шевеление рядом, и тёплая рука покидает его талию, оставляя приятный согревающий шлейф. Место, что было придавлено тяжестью руки тут же обдает прохладой. Святослав открывает глаза, и поворачивает голову в сторону звука. Родион спит. Он мирно сопит, его грудная клетка медленно поднимается и опускается, указывая на крепкий сон. Тихо поднявшись со спального места, Жилин следует в ванную, шлепая босыми ногами по холодному линолеуму. Слабый свет уличного фонаря проникает в комнату тускло освещая маленький кусочек тёплого для Полковника пространства. Свет еле облизывает укрытую тёплым одеялом спину Родиона, не тревожа его вовсе. Остановившийся у входа в ванную он осматривает зал. Разложенный, старый, пыльный диван на котором спит его воздух, его тепло и его любовь. Стол нагруженный кучей ненужных, забытых вещей от которых не может избавиться хозяин квартиры. Жухлый, пузатый телевизор, забавно гудящий когда его включить. Жилин невольно улыбается. Он знает эту квартиру как свои пять пальцев. Он вновь встаёт напротив зеркала и смотрит на свое призрачное отражение. Это настолько мерзкое и ничтожное должно иметь чёрный цвет, он уверен в этом. Чёрное как грязь, уродливое, словно это — выблевал сам дьявол. Оно липкое, горькое сжирающее его изнутри. Оно расплывается словно нефтяное пятно, плывёт по глазам, губам, стекает вниз и все льётся-льётся-льётся без остановки. Он судорожно сжимает горло, полное этой дряни. Царапает кожу короткими ногтями и слабо воет, надломно и сипло, с силой зажимая грязные губы ладонью. Святослав сгибается практически пополам, опираясь свободной рукой о раковину. Родион спокойно спит в кровати и не дай Бог он издаст звук. Потревожит свое тепло и спокойствие. Тело прошибает холодным потом, и ступни моментально леденеют от холодной плитки. Все его яство окутывает обжигающий мороз, не дающий даже сделал маленький вздох. Но тут его спину прижигает тепло, а тонкая обхватывает подрагивающую талию. Русые кудри щекотят лопатки, пока другая рука гладит трепыхающееся плечо. Родион молчит. Молчит и Святослав. По телу начинает циркулировать то самое тепло, растапливающее весь тот мороз и лёд схвативший милиционера во время очередного приступа. Оно тянется по венам тонкими лозами, поглощая всю ту чернь. Святослав уже не слышит скрежет и визги этого. Он слышит тихую речь Родиона. "Савк, посмотри на меня мой хороший." Усыпанная родинками ладонь оказывается на полковниковой щеке, и греет серую кожу. "Савушка, хороший, чай хочешь? С молоком и сахаром, хочешь?" Мужчина кивает на что получает ту самую улыбку. Ту самую которая выворачивает это сердце. Ту самую." Пойдём, Савк, пойдём." Родион бережно берет дрожащую руку, гладит и ведёт за собой. Пока Инженер наливает чай, Жилин подпирает щеку рукой и смотрит в дверной косяк. Святослав вымотан и готов уснуть прямо за столом. Но чай, так усердно приготовленный Родионом, тоже хочется. Дно пузатой кружки стукается о дерево стола, и по виску скользят длинные пальцы, заставляя милиционера поднять голову. Мягкие губы касаются влажного лба, оставляя отпечаток теплоты и на голове тоже. Сидящий мужчина прижимает не складное, угловатое тело к себе и прижимается щекой к мягкому животу. Обожжённые пальцы зарываются в тёмные волосы и слабо почесывают на что Святослав расслабляется сильнее и все напряжение куда-то испаряется. Исчезает вместе с противным писком в ушах Жилина. "Пей, Слав. Да спать пойдём." Мужчина делает один глоток, и оставляет полную кружку на столе. Обоженный язык немного саднит, но это пустяк. Такой пустяк, что если бы Жилину об этом рассказали он бы посмеялся. Родион качает головой, но гасит свет на кухне и пропускает милиционера вперёд. - Спи, Слав. Всё хорошо, я посторожу. - Тепло уже полностью окутывает серое тело, и он умиротворенно вздыхает закрывая глаза. Сейчас, оно молчит и не высовывается. Боится этих золотых лоз, что растут теперь по всему телу. Жилин вздыхает и наконец проваливается в сновидения за долгие недели бессонницы. В этом время на улице пошёл крупный снег. Хлопья кружили вальс в воздухе, и падали в снег сливаясь воедино. Фонарь все так же тускло светил, но уже облизывал спины двум, лежащим в обнимку телам.