Окровавленные запястья

– Пожалуйста, застегни их потуже, милая, – Рим нежно прикусывает мочку моего уха, от чего у меня в животе расплывается приятное покалывание. Я, нависнув над ним в новом чёрном кружевном белье, со сладким предвкушением скольжу взглядом по его скулам и расстёгиваю наручники. Наша мягкая, широкая постель находится под большим окном, которое заливает всю комнату пастельными вечерними персиковыми тонами. За Римом батарея, на которую я очень рассчитываю. – М-м-м, – тихо протягивает он, обнимая одной рукой мою талию, а другой приподнимая волосы, чтобы поцеловать шею. – Тебе помочь? – шёпотом выдыхает Рим, видя: спеша, я никак не могу попасть в маленькую замочную скважину. Я слегка краснею. Он мягко, с обожанием смотрит на меня, накручивая на пальцы прядь и едва заметно улыбается. От его серо-голубых глаз я чувствую лёгкий жар по всему телу, как в лихорадке… Наконец наручники щёлкают и раскрываются. Я облегченно, коротко выдыхаю. Поднимаю глаза. Рим глядит хитро, почти нагло. Я прикусываю губу, резко подаюсь вперёд и впиваюсь в его кисло-солёные губы. Я сжимаю наручники в левой руке, правой давлю ему на грудь. Рим отклоняется назад, укладываясь на охровую простынь, в коричнево-бежевые подушки, которые мы выбирали вместе, и отвечает на поцелуй, каждый раз с жадностью заглатывая мою нижнюю губу, будто хочет выпить её вкус. Он медленно, но настойчиво проникает внутрь языком, притягивает меня сильнее, хочет приподняться, но я практически незаметно опираюсь на его плечи, не давая сесть. Мы отстраняемся и тяжело дышим. Я чувствую как всё, что находится под моим бельём нагревается на медленном огне. Что-то ударяется об пол и тихо звякает. Звуки раздаются странным неслышимым эхом. У меня покалывает в кончиках пальцев. Одну руку Рим заводит за голову, поэтому я осторожно беру другую, опускаясь губами на его выпирающие на изгибах ключицы. Укус. Второй. Третий. В ответ слышится лёгкий стон. Он зависает в тишине комнаты и тонет в шуршании простыни, которая то и дело принимает новые очертания. Я проникаюсь ароматом его смугловатой кожи, зарываюсь в неё и снова кусаю, резко и сильно, осторожно и медленно, с рваным дыханием. Рим не выдерживает: закрывает глаза, приподнимается на кровати и с наслаждением прогибает спину. Я перестаю ласкать ключицы. Смотрю на прелестные розовые следы. Перевожу взгляд на Рима, и, не отрывая от него глаз провожу языком по остаткам своей любви. Рим делает вид будто не понимает, кого я хочу впечатлить. Только с каждым касанием я ощущаю его внутреннюю дрожь и рвущиеся наружу, подавляемые стоны. Я нервно сжимаю наручники, о которых забываю всего на мгновение, потому что не могу надышаться им. В голову ударяет дурманящий смак, и я практически пьянею, покрывая Рима поцелуями, укусами и касаниями. Я вновь возвращаюсь к его грудной клетке, провожу языком вдоль ямочки и жадно кусаю, немного оттягивая кожу. Рим, мнущий мои бёдра, сдаётся. Я слышу открытый, короткий, но полный желания стон. – О-остановись, – смешанно, будто смущённо просит он у моего уха. Я победно ухмыляюсь, однако послушно останавливаюсь. Рим садится. Я кладу руки ему на плечи, ощущая, как горят щеки. Я не хочу останавливаться. Я хочу искусать его полностью, забыться в нём, будто в бокале того терпкого вина, что мы пили около часа назад. Я быстро кусаю его в шею прямо за ухом, придерживая ладонью затылок. Рим запрокидывает голову. Ещё два поцелуя. Мягко прикусываю мочку. – Ты правда хочешь, чтобы я останавилась? – у меня мурашки от собственного неестественного шёпота. Вместо ответа он расстёгивает мой лифчик, и отбросив его к валяющемуся на полу лимонному платью, припадает к груди. Я расслабляюсь, с безумным, невероятным облегчением разжимаю пальцы с наручниками, что безнадёжно теряются в простыне. Прикрываю глаза. Рим обнимает мои лопатки, поясницу, бережно мнёт грудь… Я чувствую нетерпение. Словно прочитав мои мысли, он кладёт меня на спину. Я вытягиваюсь в полный рост, хватаясь за батарею. Рим опускается всё ниже. Дойдя до белья, возвращается назад. Я практически скулю от этих любовных пыток. Он увлечённо целует меня. Я отвечаю нетерпеливо, небрежно. Щелчок. Я открываю глаза. Наручники увлечённо стягивают мои запястья, приковывая их к тонкой трубе за батареей. Я возмущённо дёргаюсь, как ни странно, от этого ничего не меняется. Рим не сводит с меня глаз. – Тебе стоило быть внимательнее, – насмешливо мурлычет над моими губами. Мне страшно, смешно, нервно, неудобно. – Наглец, – я расплываюсь в глупой улыбке. Рим целует мою шею, я вздрагиваю от того, как серебряные кольца лижут мои запястья. Возможно мне больно, но я не чувствую. Его рука скользит вниз. Рим проникает пальцами под мои трусики. Он тут же вводит их. От неожиданности я прикусываю ему губу, отстраняюсь. У него идёт кровь. Вырывается громкое «а-ах», и я не в силах сдержать его. Хочу зажать рот рукой, но не могу. Снова извиваюсь под наручниками, но бесполезно. Смотрю в потолок, злюсь, радуюсь, верчу головой из стороны в сторону, пытаясь немного уменьшить тот сладкий смрад во рту, чтобы не было так невыносимо. Рим снимает мои трусики. Я такая мокрая, что мне стыдно. Судя по лицу Рима у него есть, что казать на этот счёт, но он молчит. Закидывает мои ноги себе на плечи, подкладывает руки под бёдра. Он ненасытно заглатывает меня. Я чувствую его язык, поддаюсь, раскрываюсь навстречу, ловлю приятный ритм. Я вот-вот на грани. Но Рим встаёт, снимает джинсы. Я вижу, как его плоть практически рвёт ткань, и всё равно раздраженно метаю взгляд вниз своего тела. У меня всё пульсирует, не хватает дыхания, но мне всё ещё мало. Рим резко входит. Наручники обиженно гремят. Я несдержанно охаю, обхватывая его ногами. Толчки получаются сильными, жёсткими. Я перестаю ощущать онемевшие запястья. Рим зависает надо мной. Мы смотрим прямо друг другу в глаза. Мне кажется: я теряю фокус. Нас накрывает одновременно…