The Invisible

Теплый летний ветер резво мчится по ночному Мюнхену, осматривает его с высоты, как любопытный пассажир авиалайнера, выглядывающий в иллюминатор, а потом спускается, чтобы пробежаться по улицам, как ребенок, открывающий для себя мир. Он стремительно проносится над огромной территорией дворца Нимфенбург, бежит по идеально ровным дорожкам, весело скатывается с невысоких крыш, чтобы продолжить свой путь и, миновав строгую и чопорную, как британская леди, Королевскую Площадь, закружиться в танце с двумя величественными башнями собора Святой Марии; он огибает шпиль упирающейся в небо башни новой ратуши, любовно оглаживая каждый выступ необыкновенной готической постройки, бросается дальше и петляет между колоннами театра Кювилье, а потом устремляется на северо-восток, туда, где за грядой зданий скрывается блаженный простор. Однако перед тем, как покинуть город окончательно, он успевает пролететь мимо здания, похожего на плетеный кейс для ценных бумаг и банкнот, заглядывая в окна, становясь свидетелем бесконечного количества моментов, эпизодов чьих-то жизней. Чьих-то драм, переживаний, терзаний, сомнений. Чьего-то счастья… Легкая полупрозрачная ткань слегка поднимается от порыва ветра, своим окантованным краем рисуя в воздухе красивую волну, а потом возвращается на место, чуть колыхаясь и трепеща, словно смущаясь того, что происходит в комнате. Два обнаженных силуэта на кровати, слившиеся в страстном поцелуе, окутаны мягким светом небольшой лампы на столике у постели, и, если приглядеться, то можно узнать в них обоих известных на весь мир музыкантов — участников группы Queen. Копна кудрявых волос и большой рост выдают Брайана Мэя с головой, а роскошный хрипловатый голос его любовника без сомнения принадлежит Роджеру Тейлору. — Черт возьми, Брай, сколько можно меня дразнить?! Если будешь продолжать в таком же духе, не удивляйся, если вдруг обнаружишь себя с моим членом в заднице, потому что я больше не могу! Ну да, определенно, Роджер. Мурлыкающий голос Брайана, отвечающего ему, очень тихий, но глубокий и чувственный: — Такой расклад мне тоже по душе. Тейлор вскидывается ему навстречу, упрямо задирая подбородок. — Значит, так и сделаем, — в его голосе слышится неподдельная радость, удовлетворение и вызов. Роджер свешивается с края кровати, чтобы взять что-то из тумбочки у изголовья и переложить на одеяло, пока Брайан превращается в силуэт, опирающийся на колени и локти. Тейлор наклоняется к его плечу, прижимаясь к нему губами, потом его светлая голова смещается все ниже по стройной спине, почти беззвучно целуя гладкую кожу, пока его любовник не начинает ерзать, раскачиваясь, поводя плечами и приподнимаясь на руках, выпрашивая большего. Смачный звук удара ладони о задницу, красноречивее любых слов заставляет его снова застыть неподвижно. Но вместе с ним вдруг застывает и Роджер. Брайан поворачивает голову: — Все в порядке? — Да… Наверно… — познавший сигаретный дым голос отвечает не так чтобы очень уверено, — Брай… Ты знаешь, у меня вдруг такое странное чувство появилось, — он расслабляет спину и вдруг как-то уменьшается в размерах, становясь беззащитным золотистым изображением самого себя, любовно нарисованным в пространстве кистью умелого художника. — Что случилось? «Мэй» и «беспокойство» должны стать синонимами. Когда-нибудь. — Да нет, ничего, ерунда, — Роджер трясет головой, и светлые пряди подпрыгивают с места, тут же возвращаясь обратно, — На чем мы остановились? — он снова выпрямляется, вытягивается, как свежий и сочный стебель под солнцем, — по-моему, я собирался взять тебя прямо сейчас? — О, да… — выдыхает Брайан, выгибая спину, беззащитно выставляя себя напоказ. Роджер берет с кровати небольшой светлый тюбик, отвинчивает крышку — натренированная рука вращает ее очень быстро и ловко — и через несколько секунд его смазанные пальцы исчезают между подтянутых ягодиц, медленно погружаясь внутрь ждущего тела, заставляя Брайана чуть подаваться назад. — Какой же ты узкий, кудрявый! — Возбужденно и высоко восклицает Тейлор, — склоняясь ниже, — чертов астрофизик, с тобой я увижу звезды, да? — Оказывается, ты еще в этом сомнева… — конец фразы превращается в протяжный стон, когда Роджер делает резкое движение бедрами, придерживая Брайана за талию. Два силуэта на кровати в едва освещенной комнате сливаются в один. Весь мир сосредотачивается на них. Кудрявая голова откидывается назад от очередного мощного толчка, по комнате разносится восхищенное «Ааах!..». — Нравится? — хрипло смеется Роджер, — пришпоривая сильнее, чтобы наполнить гостиничный номер звучными шлепками кожи о кожу. — Да, продолжай, чуть сильнее, еще, пожалуйста, — сбивчивый голос Брайана, проскользнув через его собственные завитки густых волос, достигает адресата, потому что спустя мгновение размеренные покачивания превращаются в дикий бушующий шторм. Они оба громко стонут и тут же заглушают друг друга поцелуями, а потом Роджер берет такой темп, что становится лишь смазанным силуэтом за тонкой тканью летней занавески. Он жадно берет принадлежащее ему тело, вколачиваясь в него так же сильно и ритмично, как во время игры на ударной установке, выкладываясь до последней капли. Брайан двигается настолько синхронно с ним что может сложится впечатление, что они и правда представляют собой единый организм. — Я очень близко, — сдавленно хрипит он, когда крепкие руки обвивают его торс, — Пожалуйста, Родж, мне очень нужно… — Как скажешь… Роджер делает еще несколько сильных толчков, пока Брай не начинает крупно вздрагивать в его руках. Рука Тейлора быстро-быстро мелькает между его бедер, до тех пор, пока сам Роджер не замирает, крепко прижавшись лбом к худому плечу. Они отлепляются друг от друга и выглядят почти неестественно, когда порознь падают на кровать и пытаются отдышаться. — И все-таки ты хотел мне что-то рассказать, — напоминает Мэй, перекидывая свою длинную тонкую руку через торс Роджера. — Да мне просто показалось, что на нас… на меня… кто-то смотрит. Но это бред, — Тейлор фыркает и тянется к тумбочке. Раздается щелчок, за ним следует яркая оранжевая вспышка, которая оставляет красноватый след на круглом сечении сигареты в изящных пальцах. — У этого здания дурная слава, — серьезно изрекает Брайан, — кто знает, какие у него могут быть секреты… — Ой, да брось! — Раздраженно выпаливает Роджер. Красный огонек перемещается к пепельнице, пару раз вздрагивает и возвращается на прежнее место, — Тут, конечно, не очень уютно, и даже сейчас я чувствую себя несколько иначе, чем в любом другом месте, но это все равно не мешает мне с тобой трахаться! — весело заканчивает он. Дверь в их комнату, до этого едва приоткрытая, захлопывается с громким щелчком, заставляя их обоих подпрыгнуть на кровати. — Что за хрень? — зло и истерично взвизгивает Роджер, — у меня чуть сердце не выскочило. Почему ты смеешься, болезный? — Это всего лишь сквозняк, — хохочет Мэй, — у нас окно открыто! Тлеющий кружок мигом оказывается в пепельнице, а в Брайана со скоростью пушечного ядра прилетает тяжелая и пузатая перьевая подушка.

***

В звукорежиссерской комнате студии Musicland пахнет смесью крепких сигарет, резиновой оболочки проводов и кабелей, изоленты, сложенной мотками в небольшой коробке в углу, и недавно уложенным ковролином. Иногда к этому терпкому букету примешиваются горьковато-свежие ароматы мужских парфюмов, оставляя в воздухе невесомые шлейфы, пересекающиеся между собой. — Фредди, запишем еще дубль? — интересуется длинноволосый парень за пультом — Мак, звукорежиссер и продюсер, — и направляет свой взгляд в сторону большого стекла, разделяющего две соседствующие друг с другом комнаты. По ту сторону прозрачной преграды — Фредди Меркьюри, солист Queen, ярким желтым пятном рубашки поло выделяющийся на общем светло-сером фоне. — Да, пожалуй, дорогуша, — отвечает он, внимательно рассматривая листы, поставленные на пюпитр рядом с микрофоном. Мак включает запись. Громкая музыка, вырывающаяся из колонок по обеим сторонам комнаты, заполняет собой небольшое помещение. От низких частот остывший чай в большой белой кружке, стоящий на маленьком столике, превращается в пособие по изучению распространения механических колебаний в жидкой среде. Фредди начинает петь. Входная дверь чуть приоткрывается, и внутрь проскальзывает стройная фигура Джона Дикона. Он снимает с себя светлую джинсовку, оставляет ее на вешалке у входа и с комфортом располагается на уютном диванчике позади Мака, присоединяясь к уже сидящим на нем Брайану и Роджеру. Они оживленно о чем-то переговариваются, склонив головы друг к другу, иногда поглядывая в сторону второй комнаты, где Фредди, записав одну фразу, переходит к другой, потом — к третьей, и активно кивают. Брайан без конца жестикулирует, как эмоциональный итальянец. Он соединяет кончики пальцев вместе, потом разводит их в стороны и, наконец, ритмично стучит ребром одной ладони о другую, как повар, шинкующий зелень для салата. Остальные двое запрокидывают головы в понимающем жесте и одобрительно качают головами. Как только Мак нажимает на кнопку паузы, и запись останавливается, Брайан, поднявшись со своего места, осторожно переступает через пару толстых проводов на полу, подходит к пульту и говорит в микрофон, предназначенный для связи с вокалистом по ту сторону стекла: — Фред, мне кажется, припев можно сделать немного ритмичнее, как считаешь? — Да, черт возьми, я уже и сам начинаю об этом думать, — Меркьюри шевелит губами, и звук его голоса, усиленный в несколько раз, появляется из черных прямоугольников колонок. — Отлично, давайте попробуем, — резюмирует Мак, снова запуская воспроизведение записи. Брайан, встряхнув волосами, возвращается назад, на удобный диванчик, и садится рядом с Роджером. Тейлор игриво толкает его плечом и лучезарно улыбается. Его небесно-голубые глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами, выглядят по-настоящему огромными, а тонкие морщинки, появляющиеся вокруг них, добавляют ему шарма и очарования. Мэй скромно улыбается ему в ответ, чуть смущенно опустив взгляд, и косясь на Джона, который в этот момент очень внимательно изучает ногти на собственных руках. Фредди записывает еще несколько дублей, а потом снимает большие черные наушники, аккуратно вешает их на стойку и исчезает за рамкой стекла, чтобы через несколько секунд появиться в звукорежиссерской, принося с собой чуть прохладный воздух из коридора. — Я думаю, на сегодня пока хватит, — он касается своей шеи кончиками пальцев, — по горлу как наждачкой прошлись. Как насчет того, чтобы подлечиться вместе со мной несколькими порциями волшебного бальзама семилетней выдержки? — Я, конечно, не болен, но профилактика ни в коем случае не помешает, — с энтузиазмом изрекает Джон, поднимаясь с места. — Вы с нами? — Фредди впивается взглядом в Брайана и Роджера, уперев руки в бока и принимая весьма значительный вид, — или будете изображать кроликов под одеялом? — О, боже Фред! — одновременно восклицают Дикон и Мэй. Джон, посмеиваясь, махнув рукой, выходит в коридор вместе с Маком, решившим что-то настроить в помещении для записи — через несколько секунд со стороны окна маячит его длинная тень. Фредди провожает их взглядом. — Здесь все свои, — ничуть не смущаясь, продолжает он, — ну так что? — Да пойдем мы, пойдем, — нетерпеливо и чуть дергано выпаливает Роджер, — хотели еще обговорить с Маком пару моментов по поводу одной нашей задумки. Идите, мы вас догоним. — Мы покурим снаружи, — отвечает Фредди, совсем не задетый его резким тоном, и выплывает из комнаты, прикрыв за собой дверь. Брайан поворачивается к Роджеру с недоуменным выражением на лице: — Ты чего снова дергаешься? Только что же все было в порядке! Губы Тейлора сжимаются в тонкую полоску, а брови съезжают к переносице. — Не совсем… Слушай, считай меня параноиком, но мне снова кажется, что за нами кто-то наблюдает. Знаешь, это странное фантомное ощущение, когда на тебя так внимательно смотрят, что буквально раздевают глазами, а потом пожирают без остатка твою сущность, сокращая до микроскопических размеров? Вот я сейчас примерно это и испытываю! — Выпалив это, он зло оглядывает комнату, — Я не чувствую себя в безопасности, и мне это не нравится. Брайан тянется к нему и заключает в объятия, крепко прижимая к своему телу, и целует светлую макушку. — Я не знаю, что это за фигня, Родж, но мы попробуем с этим разобраться, хорошо? Проходит пара секунд, а потом Тейлор неожиданно вырывается из кольца его рук и вскакивает с дивана: — Блять, Брай, ты не моя сиделка или нянька, я просто поделился с тобой, что меня начинает заебывать эта хрень! Мне не пять лет, и я способен позаботиться о себе сам! И если для этого придется начистить рожу какому-то больному ублюдку, установившему за мной слежку, я это сделаю! — последнее предложение он буквально рычит от гнева и, не дожидаясь ответа Брайана, пулей вылетает за дверь, хлопнув ей так, что недопитый чай в кружке снова приходит в движение. — Вот и поговорили, — грустно и разочарованно вздыхает Мэй. Окончательную точку в этом разговоре ставит фото с изображением поющего в микрофон Элтона, рухнувшее со стены и засыпавшее новый ковролин кучей стеклянных осколков.

***

В ночном клубе «Гавана» много народу, и играет громкая ритмичная музыка. Гибкие, разгоряченные тела извиваются на танцполе, двигаясь ей в такт. Пахнет алкоголем, ядреным куревом и терпким человеческим потом. Лазерные лучи пронизывают пространство несколькими громадными веерами, рисуя цветные линии на крепких мужских торсах и округлых девичьих формах, бегут до потолка, чтобы встретиться там с большим зеркальным шаром, и собираются на одном небольшом пятачке, чтобы через секунду вновь проделать тот же самый путь. Роджер и Фредди расположились за барной стойкой. Акустическая система клуба расставлена по помещению таким образом, что здесь гораздо тише и спокойнее. Стоящий между молодыми людьми хайбол на два пальца наполнен янтарной жидкостью. Прозрачные кубики льда внутри стакана кажутся сделанными из горного хрусталя и переливаются в мягком свете свисающих с потолка лампочек. Роджер водит кончиком пальца по краю стакана, опустив голову. Фредди внимательно на него смотрит, и его профиль выделяется на фоне многочисленных рядом разноцветных бутылок, аккуратно расставленных по полкам бара. — Я не знаю, что происходит, — говорит Тейлор, — но мне кажется, наши отношения летят к чертям. Я дергаюсь и никак не могу прийти в себя, Брай не понимает этого, лезет ко мне с расспросами, и я злюсь только больше. Срываюсь на нем. И ведь я знаю, что он ни в чем не виноват, кроме, разве что, извечного занудства — этого у него не отнять — но… — он прерывается, чтобы сделать глоток из стакана, — все равно ничего не могу с собой поделать. Я каждый гребаный день живу в напряжении, что вот-вот кто-то выскочит из-за угла с криком «Попался!» и ослепит вспышкой. — Родж, мы постоянно под прицелом у журналистов! — удивленно восклицает Фредди, откидываясь на своем барном стуле, словно от его собеседника вдруг повалил густой обжигающий пар, — уже девять чертовых лет! Роджер трясет своей светлой шевелюрой и снова отпивает из стакана: — Вот и ты туда же. Я уже говорил Браю, и тебе скажу, что все не так. Журналисты, поджидающие тебя у дверей студии или пытающиеся застукать тебя с любовницей, не заставляют волосы на затылке вставать дыбом. Из-за них я не чувствую себя музейным экспонатом, или, что еще хуже, — тяжелобольным пациентом, вокруг которого столпились свеженькие и жадные до знаний практиканты. — В мастерстве использования метафор тебе не откажешь, — не особо уместно иронизирует Фредди. — Поверь мне, этот список можно продолжить, — сквозь зубы отвечает Роджер, — только никакой охоты нет. Он зло опрокидывает в себя остатки из стакана. Нерастаявшие кубики льда продолжают сиять в мягком тепло-желтом свете. — Извини, я не хотел тебя обидеть, честно, — Меркьюри безоружно поднимает руки, — но все это просто очень странно, ты же сам понимаешь… — Я все равно все выясню, — мрачно произносит Роджер, жестом подзывая бармена. Молодой парень за стойкой направляется к нему и наполняет хайбол новой порцией алкоголя, а потом разворачивается, чтобы обслужить только что подсевшего клиента, и вдруг, поскользнувшись, с грохотом обрушивается на пол, успев сбить по пути пару-тройку бутылок и ведерко со льдом. Прозрачные кубики разлетаются по полу как маленькие снаряды для керлинга, скользят по ламинату. Часть из них вылетает за пределы бара, и несколько человек едва не падают, наступив на холодные кристаллы. — Вы как? В порядке? — перегнувшись через стойку, выкрикивает Фредди. — Жить буду, спасибо, — доносится с другой стороны. — Вы не ранены? Может, вам помочь? — спрашивают еще чьи-то голоса. — Нет, не ранен. Все в порядке, я справлюсь, — отвечает бармен и, потирая ушибленный бок, распрямляется в полный рост, грустными глазами окидывая фронт предстоящих работ. — Вот видишь, — многозначительно замечает Роджер, кивая на него, — и вот такая хуйня иногда творится. На ровном месте.

***

Большая сцена Мэдисон-сквер-гарден заполняется дымом. Лучи софитов играют на пенящихся белых волнах, постоянно меняющихся и перетекающих друг в друга, прячутся среди них, потом бросаются в зал, превращаясь для зрителей в яркие мини-солнца над сценой, крутятся, мечутся и бегают, заигрывая с терпением замерших в предвкушении и ожидании людей в зале. Первый аккорд ударяет по слуху внезапно и очень мощно. Публика поднимает гул. Фредди выскакивает на сцену, словно появляясь из ниоткуда, как по волшебству, и почти сразу оказывается у ее края, нависая сверху одной стройной пластичной линией. Он кажется непобедимым колоссом, высоким и сильным, с бесконечно длинными ногами и яркими живыми глазами. Его магический голос гипнотизирует всех присутствующих с первых нот. Толпа гудит в неописуемом восторге. Брайан, тоже очень высокий, но хрупкий, стройный и колючий, как розовый стебель, сосредоточенно, но страстно лобызает свою гитару, блестящую красным деревом в свете направленных на него лучей. Правая часть зала тянет к нему руки, и он благосклонно подходит ближе, рисуется, изящно отклоняясь назад, чуть сгибая колени, почти отрицая законы гравитации самим своим существованием на сцене в этот момент. Низкий рычащий голос баса Джона заставляет пол вибрировать под ногами. Одетый в темные джинсы, футболку и кожаную куртку, со скромной прической и светло-кремовой бас-гитарой, струны которой он ласкает своими длинными сильными пальцами, Джон кажется живым воплощением фанка. Он то поднимается на ступеньки подиума ударной установки, оставаясь там и словно через поверхность сцены впитывая в себя задаваемый бас-барабаном ритм, то возвращается к левой части зала, гордый и как будто бы непроницаемый, но непременно пропускающий через все свое существо каждую сыгранную ноту. Роджер сияет за барабанами. Его волосы словно притягивают к себе свет, а потом отражают его, ярко мерцая на фоне черного фона сзади, светлая рубашка с хулиганисто закатанными рукавами обтягивает стройный торс. Темные напульсники контрастируют с загорелой кожей. Сильные руки палочками высекают из томов и малого фантастически четкий ритм, расставляют акценты, обрушиваясь на крэши, поддерживают общий ритмический рисунок на хай-хэте. Он сидит на одном месте, но в то же время он подвижен, словно кипящий источник. Ударами большого барабана Роджер контролирует биение сердец каждого из присутствующих. Все люди вокруг выкрикивают их имена, подпевают Now I’m here, тянутся к сцене, все в одну сторону, словно колосья пшеницы, увлекаемые потоком ветра. В толпе разворачивают большие плакаты. С именем группы. С именами Фреда или Брайана, или Джона, или Роджера. С признаниями в любви. С вопросом «Ты женишься на мне, Фредди?». Четыре необыкновенных человека на сцене зажигают что-то новое и запретно-прекрасное в каждом из своих зрителей, рассеивают музыкальное волшебство, словно магическую звездную пыль и горят сами. Ярко и неистово. Звук у микрофона Фредди пропадает не внезапно. Сначала что-то просто барахлит, и его голос прерывается, словно где-то в месте присоединения провода неполадки с контактом. Потом его голос становится не слышно совсем. Зрители словно замедляются в движениях и пожирают глазами развернувшуюся картину, обеспокоенные и удивленные. Брайан, Джон и Роджер продолжают играть, но не удерживаются от тревожных взглядов в сторону Меркьюри, которому из кулис тут же приносят новую стойку с другим микрофоном. Он хватает хромированную ручку, яркой молнией сверкнувшей в свете софитов, и, как ни в чем ни бывало, продолжает петь. Теперь все работает просто идеально. Шоу продолжается.

***

За чуть приоткрытой дверью гримерки голоса не умолкают ни на минуту. — Черт возьми, он вырубился на первой же песне! — восклицает Фредди, — а потом еще и с центральными мониторами на сцене творилась какая-то хуйня! У меня будет несколько вопросов к звукорежиссеру. Я не для того полчаса распинался у микрофона во время саунд-чека, чтобы он потом забил на все настройки! Раздается режущий слух скрип передвигаемой мебели, за которым следует звук, который бывает, когда уставшая после тяжелой работы задница наконец-то с размаху приземляется на мягкое сиденье. Слышится удовлетворенный вздох. — Я думаю, дело было в самой аппаратуре, — голос Дикона звучит совсем рядом — тихий, но сосредоточенный и уверенный, — меня током дернуло дважды, хотя я у себя тоже все проверил. — Согласен, — поддакивает ему Брайан. В небольшом проеме видна его длиннопалая кисть, держащая большой синий пластиковый стакан. — Я видел, как тебя зацепило, Дикии, — сочувственно замечает Мэй. Рука, держащая стакан, поднимается, потом возвращается в прежнее положение. В поле зрения появляется светлая шевелюра Роджера — и тут же исчезает. — Брай, дорогуша, передай мне, пожалуйста, полотенце, — снова подает голос Фредди. Комнату пересекают чьи-то спокойные шаги. — Вот, спасибо, мои ноги просто отказываются ходить прямо сейчас. Ох, как бы я не отказался от массажа нежными ручками изящного азиатского паренька. Уж они-то свое дело знают! — последняя фраза звучит более приглушенно, как будто появляется какой-то барьер из мягкой махровой ткани. Нервный силуэт с выбеленными волосами снова проносится из одной части комнаты в другую. Быстро, словно призрак, летящий по воздуху. Потом кто-то перебирает пальцами по столу. — Тогда бы мы не дождались тебя в отеле и к следующему утру, — смеется Джон, — а мы хотели обсудить новый сет-лист, помнишь? — По-твоему, я похож на старого маразматика с объемом памяти золотой рыбки? — обиженно отзывается Фредди, — Между прочим, если ты помнишь, то эту идею я и предложил… Господи, Родж, ты можешь не мельтешить, а то у меня рябит в глазах от твоих метаний! — Отстань, Фред, — громко огрызается Роджер, — я думаю. — Не о том ли, какую из двух своих новых замечательных песен ты хочешь включить в программу следующего выступления? — издевательски-истерично спрашивает Фредди. — Нет, блять, не об этом, Фред! — закипает Тейлор, — Я думаю о том, что за нами уже несколько месяцев наблюдает…наблюдают… Черт возьми, я даже не знаю, сколько их там, но какая разница! — Роджер, ты снова за свое, — устало вставляет Брайан, — Давай, мы просто… — Нет, Брай, не смей, твою мать, затыкать меня! — Взвизгивает Роджер, — вам, как я вижу, абсолютно насрать, что вокруг творится какая-то странная и непонятная поебень, вас все устраивает, и вы готовы выставлять свою личную жизнь напоказ! А знаете, что?! Мы сейчас играли концерт, а у меня холодный пот по спине тек, когда я всю первую песню чувствовал, как кто-то буквально облизывает меня взглядом! Неужели с вами не происходит того же самого?! Все затихает на пару секунд, и становится слышно только тяжелое тейлоровское дыхание. — Вот, даже сейчас… — обреченно и тихо говорит он, — вы мне не верите. Я знаю, что превращаюсь в чертового шизика, знаю, что все это просто невозможно, но и отрицать того, что я ощущаю, я тоже не могу. — Хорошо, — вздыхает Брайан откуда-то из-за двери, — если есть какие-то устройства для слежки, мы могли бы их найти, да? Давай поищем вместе, хорошо? У него даже получается сделать голос таким, чтобы он не звучал ласковым обращением психиатра к душевнобольному человеку. По комнате раздаются шаги нескольких пар обуви, грохочут передвигаемые предметы, потом кто-то берется за ручку двери, выпуская ослепляюще-яркий свет в коридор. — А вы что здесь делаете? Брайан. Свет вне комнаты гораздо слабее, но это не мешает понять, что глаза его сверкают от гнева. Он делает два твердых шага вперед, надвигаясь все ближе, заставляя отступить, буквально отбрасывая назад своим грозным видом. — Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, этим вопросом займется местная охрана! — зло чеканит он, — А если я увижу вас рядом с кем-то из нас еще хоть раз, то без промедления вызову полицию. Я вас предупредил один-единственный раз. Больше таких предупреждений не будет! Красно-коричневая дверь захлопывается с сотрясающим стены грохотом. Вы все еще смотрите?