Незнакомый стук в дверь застаёт Еву Поластри за чтением старого плохого детектива. Она как всегда поняла, кто убийца ещё на пятой странице, но упрямо продолжает читать дальше. Полистать легкую книжку на ночь – жизненная необходимость, когда нужно отвлечься от вороха мыслей, которые за день накапливаются тяжелым грузом, не давая спокойно уснуть.
Устроившись в пожившем кресле в глубине дома, Поластри третий раз перечитывает одно и то же предложение, не улавливая смысла. Она всё прислушивается к тишине, чтобы понять: тот стук был реальным или просто померещился? Спустя минуту в настороженном оцепенении, женщину всё так же окружает звенящая тишина и желтоватый свет нависающего сверху торшера. Странно, в этом месте совсем нет посторонних звуков: ни жужжания лампы, ни шума компрессора холодильника, ни звуков ночного города, которыми Ева так любила наслаждаться раньше. В последнее время она перестала сидеть у окна, совсем не чувствуя себя там в безопасности. То и дело кажется, что сквозь прозрачное стекло за каждым движением кто-то наблюдает.
Стоит Еве снова приняться за чтение, как до слуха опять доносится отрывистый стук. Теперь более отчетливый и напористый, будто у кого-то заканчивается терпение. Любой человек бы уже кинулся к телефону вызвать полицию, услышав этот звук. Но Поластри только откладывает книгу и, инстинктивно покрепче закутавшись в тёплый плед, осторожно направляется к двери. В глубине души она надеется, что четыре отрывистых удара в дверь всё же были продуктом активно развивающейся паранойи, умноженной на бурную фантазию. Нарастающее чувство тревоги подсказывает, что это не так. Разум неустанно твердит, что в её положении стоило бы опасаться неожиданных ночных визитов, а открывать сейчас дверь будет крайне неблагоразумным поступком со стороны агента МИ-6, который несколько лет охотится на сверхсекретную международную организацию, убивающую людей на завтрак, обед и ужин. Но, стучал ли бы в дверь убийца, желающий лишить её жизни? Очевидно, нет.
Ева за всё это время поневоле стала фаталисткой, хотя могла сойти с ума или погибнуть. Опасность умереть стала такой обыденной и близкой, что в какой-то момент даже перестала пугать. Она больше не планирует свою жизнь дальше, чем на день вперёд, не пытается во всем найти смысл и непозволительно часто действует по принципу «будь что будет». Так же, как и сейчас, распахивая дверь и впуская в дом ледяной октябрьский воздух. Прошло 15 лет, а она так и не привыкла, что в этом чертовом городе лето начинается и заканчивается в июле. От того, что Поластри видит, её сердце сжимается, замирает на секунду, а потом начинает биться так сильно, что его стук слышен в ушах. Жутко громко, оглушающе. Практически невыносимо, как будто бы в глазах сейчас потемнеет и она упадёт на пол без сознания на собственном пороге. Колючий ветер пробирается под свитер, обхватывая холодом тело, унося прочь последние капли вечернего уюта. Еве холодно до скрежета зубов и нестерпимо жарко.
— Привет.
Вилланель выдавливает из себя слабую улыбку кончиками разбитых губ. От этого становится больно, но она не обращает внимания. Девушка из последних сил стоит на ногах, всем весом облокотившись на дверной косяк. Бледное лицо покрыто ссадинами, на щеке – неглубокий порез в опасной близости с левым глазом. Костяшки пальцев сбиты, ладони багровые от высохшей крови. Расстегнутая куртка немного прикрывает красные пятна на светлом свитере. Она как будто побывала в преисподней. Серые, почти стеклянные глаза с трудом фокусируются на испуганном лице брюнетки, которая всё еще не может выудить нужные слова из вороха мыслей, в панике роящихся в голове.
— Ты как будто приведение увидела, — Вилланель долго собирается с силами, чтобы с болезненной улыбкой на выдохе произнести одну короткую фразу, — Прости, что без приглашения, — продолжает она сквозь зубы. Каждое слово даётся с огромным трудом и в конце дыхания не хватает, — мне больше некуда было идти.
Слабость, отчаянно контролируемая, всё же побеждает. Крепко стоять на ногах становится всё сложнее. Сил держать глаза открытыми тоже не осталось. Темнота кажется такой уютной, такой спасительной. Стоит поддаться соблазну на секунду и сознание провалится в манящее вязкое беспамятство. Девушка делает шаг вперёд с уверенностью, что еще способна на это. Ева едва успевает подхватить её за талию, вовремя отмерев от собственного забвения.
Когда спина резковато касается дивана, тело пронзает боль и из груди невольно вырывается стон. Дышать ровно кажется непосильной задачей. Она на секунду закрывает глаза, мысленно похвалив себя за то, что всё же добралась сюда. Уйти оттуда живой было сложно, но, переступив через себя, решить явиться к Еве Поластри в таком виде – едва ли не самое сложное решение, что она принимала в своей жизни. Константин в своей чертовой России, а больше в Лондоне никому доверять нельзя. Оказаться в больнице сейчас – значит показать Двенадцати свою слабость, указать на очередную ошибку, подписывая себе тем самым смертный приговор.
Добравшись до дивана, несколько минут они просто молчат. Вилланель пытается выровнять сбившееся дыхание, а Ева – разложить происходящее по полочкам в голове.
— Господи, Вилланель, — кое-как справившись с собой, восклицает Ева и садится вполоборота, на самый краешек дивана. Её тело напряжено, по венам течёт адреналин и первоначальный испуг в нем растворяется, — Тебе нужно в больницу.
Девушка отрицательно мотает головой в ответ, лишь потом медленно и нехотя, озвучивая своё отрицание коротким «Нет». Дышать всё так же сложно.
— Мне нельзя в больницу. — спокойно возражает Вилланель и чуть поднимает голову, оторвавшись от спинки дивана, — Пожалуйста, — Вилланель на секунду опускает глаза и с большим усилием воли произносит это вслух, прежде поднимая взгляд на Еву снова.
От непривычно сиплого голоса девушки у Поластри по коже бегут мурашки. Она никогда не видела в холодных глазах девушки столько красок: от страха, боли и отчаянной мольбы до неконтролируемой, от чего пугающей, решимости. Вилланель похожа на раненого хищного зверя, замершего в свете фар. Вариантов не много: убежать прочь, наброситься или принять помощь. Насколько страшно должно быть волку, чтобы он смиренно позволил человеку себя спасти?
Прикрыв веки от собственной беспомощности, Ева лишь делает глубокий вдох, на секунду пряча лицо в руках. Она долго смотрит сквозь совсем непохожую на себя, бледную и отчаявшуюся Вилланель, прежде чем подвинуться чуть ближе, молча помогая снять куртку. В воздухе между ними повис почти родной аромат парфюма, смешавшийся с пугающими металлическими запахами пыли и крови. Стараясь не обращать внимание на багровеющие на светло-сером свитере пятна крови, Ева осторожно берет левую руку в свои две, обратив внимание на синие пальцы. Девушка сглатывает и инстинктивно напрягается, готовая отпрянуть в любой момент. В ответ на невесомое прикосновение, она резко втягивает в легкие воздух, морщась от боли, которая ощущается во всей руке ударом тока.
— Что с рукой?
— Дверью придавила, — невзначай отвечает девушка. Вилланель даже не старается придумывать правдоподобную легенду и, прерывисто вздохнув, проводит языком по потрескавшимся губам, — Пустяки. Это же левая рука. — грустно отшучивается она, натягивая на лицо усталую улыбку.
Ева, не оценив юмора, лишь с нескрываемым возмущением выразительно смотрит в ответ, на что девушка медленно взводит брови в немом вопросе. Говорить совсем не хочется. Объяснять случившееся она не будет. Есть ли смысл продолжать пускать слова на ветер?
В который раз вздохнув, и чуть заметно покачав головой, будто не верит, что это всё и впрямь происходит, Поластри медленно поднимается, не отрывая ладони от бёдер, и молча направляется куда-то в сторону кухни. Вилланель настороженно отрывается от спинки дивана. В этот раз уже контролируя силящуюся вырваться на лицо гримасу боли. Она провожает взглядом растворяющуюся в полутьме фигуру, подмечая, что Ева ведёт себя странно, будто бы злится. Анализировать эмоции этой женщины всегда было сложно. И Вилланель любит сложности, но сейчас её утомленный мозг просто не способен функционировать по-прежнему. Поэтому, девушка на всякий случай осматривает дом, продумывая все возможные пути отхода. Как и всегда. Сложно сосчитать, сколько раз эта привычка спасала ей жизнь. Её так учили – всегда быть начеку, на два шага впереди. Только вот забыли рассказать, как сохранить себе жизнь, когда права на ошибку нет. Поразительно, но в Двенадцати не учат, как защититься от Двенадцати. Организации такого масштаба не нужны люди, которые не могут выполнить задание чисто. Они – опасность, которая может создавать кучу проблем своими промахами. Поэтому их уничтожают и заменяют, как вышедшие из строя детали гигантского механизма.
В голову Вилланель начинают лезть ненужные мысли о том, насколько она неаккуратна. Ева ведь могла десять раз вызвать своих дружков из МИ-6, которые будут здесь через пять минут. Ладно, зная местные спецслужбы, может всё же через восемь. Но, в любом случае, возможно уже пора сматывать удочки. От внутреннего диалога отрывает снова возникшая перед глазами Ева. Нет, она определённо не вызвала наряд. Она бы не смогла скрывать это настолько хорошо. Напряженное лицо ни капли не изменилось: всё та же защитная маска агрессии, за которой скрывается трудно контролируемое беспокойство.
Всё в порядке.
Женщина сгребает в охапку кучу документов, разбросанных на журнальном столике перед диваном. Из толстой папки выпадает цветная фотография. Политическая активистка из Италии, застывшее в гримасе страха лицо которой, засыпано красной куркумой.
Это почти красиво, Вилланель. Так подумала Ева про себя, впервые увидев этот снимок.
Девушка одними уголками губ коротко улыбается, взглянув на фото. Но Поластри быстро убирает карточку на место, прежде оставив на столе стеклянную миску с водой.
— Снимай свитер. — командует приказным тоном Ева, хоть ей и сложно сохранять спокойный вид, когда голову заполняют мириады бессвязных мыслей, ни на одной из которых женщина не может сосредоточиться.
— Я много раз представляла, что услышу от тебя это, — девушка цепляет край свитера правой рукой, — но в других обстоятельствах.
Поластри замирает, в ушах снова слышится стук собственного сердца, в панике перегоняющего кровь по организму в полтора раза быстрее.
— Поможешь? — сделав небольшую паузу для обдумывания Евой услышанного, просит девушка. Снимать облегающий кашемировый свитер одной рукой неудобно, долго и, как выяснилось, больно.
Поластри старается придать своему виду холодной отстраненности. Можно даже подумать, будто бы она и впрямь умеет контролировать свои эмоции. Но, когда Вилланель остаётся в спортивном топе, Ева больше не может держать лицо. Она до конца не понимает, что испытывает и что должна испытывать. Может быть банальное сочувствие к человеку, который причинил ей самой столько боли? Или совесть и чувство долга, где-то совсем рядом тихим голоском убеждающие сделать то, что необходимо – вызвать людей из МИ-6 и упиваться отвратительной нечестной, но
победой? Ведь она так мечтала настичь недосягаемую убийцу и посадить за решётку. На задворках сознания теплится извращённое удовольствие от собственной власти в данный момент, наивного превосходства над ситуацией. Вот ведь она, неуловимая Оксана Астанкова, Вилланель сама пришла в руки и сидит едва живая на диване дома у той, кто больше всех мечтал испортить ей жизнь.
Ева чувствует
всё, но стоит ей увидеть обнаженную спину Вилланель, как мысли испаряются, оставляя за собой только зияющую пустоту.
Господи, кто с тобой это сделал?
Пара ссадин и кровоподтеков; царапины, скорее всего от драки, в которой у соперника был нож; вдоль позвоночника тянутся ещё не успевшие потемнеть гематомы. В довершение на плече красуется пугающий порез. Очевидно тот, от которого у девушки совсем не вышло увернуться.
Ева нервно сглатывает, пытаясь сохранять связь с реальностью, отделаться от временами накатывающей паники. Она чувствует почти физическую потребность в прикосновении. И, не удержавшись, всё же аккуратно тянется кончиками пальцев к линии позвоночника. Вилланель вздрагивает, скорее от неожиданности. По телу пробегают мурашки, когда холодные пальцы спускаются ниже, растворяясь где-то на пояснице, около неприятной ссадины. Девушка улыбается. Ева не может этого видеть, но точно знает. Почти чувствует.
Вилланель – абсолютная загадка. В ней нет ничего предсказуемого, её невозможно читать, как открытую книгу, в её действиях нет понятной другим людям логики. Но Ева давно поймала себя на мысли, что понимает её. Знает её. Возможно лучше, чем кого-либо. Даже лучше, чем саму себя.
Женщина смачивает край принесённого полотенца в тёплой воде. Она начинает с самого страшного пореза на плече, сперва медленно вытирая запекшуюся кровь с воспалённой кожи по краям, потом плавно спускаясь к менее явным ссадинам и царапинам ниже.
Вилланель садится поудобнее, поджимая под себя ноги. Ей больно и страшно. Она не умеет доверять людям и всегда рассчитывает только на себя, но в этот момент на долю секунды позволяет себе ощутить эфемерную безопасность. Девушка дышит ровно, спокойно смотрит на краснеющую воду в прозрачной миске, размышляя над тем, что может твориться в голове у Евы. Её злейший враг, её соперница едва живая просто ввалилась к ней в дом с просьбой о помощи. И Поластри просто помогает. Что ею движет? Это интерес? Или адреналин? Синдром спасителя? Или всё же симпатия? А может, она просто
слишком хороший человек?
Вилланель предпочитает думать, что Ева просто боится её потерять.
Девушка сильно вздрагивает, зашипев сквозь зубы, и сжимает пальцами обшивку дивана, когда свежей раны касается кусок ваты, пропитанный антисептиком. Только унявшаяся или просто ставшая привычной боль, снова резко растекается от плеча по всему телу. Каждый порез, ушиб и ссадина снова дают о себе знать острой болью, которая пульсируя, усиливаясь с каждым вдохом, теряет очертания и границы, и превращается в сплошную, накрывающую с головой пелену. Сосредоточиться снова – сложно. Она закусывает губу, чтобы держать себя в руках, отвлекаясь на что-то
контролируемо неприятное, и выпрямляет спину в попытке показать свою ребяческую стойкость. Как ребёнок, который сквозь слёзы говорит, что ему совсем не больно. Вилланель, сидя покалеченной спиной к самому противоречивому, непонятному и пугающему, но в то же время и самому важному человеку в своей жизни, чувствует себя запертой в крошечной комнатке наедине со своими страхами и болью; сокровенными желаниями, становящимися победами; ужасными проблемами, которые приводят к отчаянным решениям; уничтожающим всё хорошее и плохое на своём пути гневе и зародившимся где-то на задворках сознания изнуряющим неизведанностью огоньком любви. Случаются моменты, когда больше всего на свете ей хочется не быть Вилланель – сильной, бесстрашной и бесчувственной. Тем человеком, той маской, которую она так тщательно создавала, добавляя все больше маленьких деталей, уничтожая в себе все слабости и несовершенства. Она стала идеальным солдатом, непревзойденной машиной для убийств. И всё бы ничего, но кто бы мог подумать, что машина научится чувствовать?
Ева тоже отчаянно борется внутри со своим вторым «я», которое всё твердит, что проявлять эмоции нельзя. Это ведь опять обернётся против неё. Снова будет больно, страшно и до ужасного обидно. Но это ли важно, когда что-то неведомое, инстинктивное вынуждает Еву сделать то, что она никогда бы не смогла объяснить себе прежней.
Женщина кладет левую руку на предплечье, невзначай. И это кажется таким правильным, таким естественным, будто бы так было всегда. Упорно выстраиваемая ледяная стена рушится и падает, разлетаясь на тысячи осколков. В ушах шумит, и сердце опять заходится. Большой палец медленно гладит воспалённую, чувствительную кожу, заставляя терзающие мысли раствориться.
— Потерпи. — мягкий голос доносится будто из другой комнаты. Девушке нужно ещё несколько секунд, чтобы вспомнить, где она находится и почему в голосе Евы столько несвойственного ему участия и одобрения.
— Всё... — Вилланель прочищает горло, услышав свой хриплый голос, — Всё в порядке. — девушка улыбается, даже не пытаясь объяснить себе, почему ей внезапно на секунду стало так тепло и спокойно от этого прикосновения.
Ева снова льёт антисептик на большой кусок ваты и прикладывает к следующей ране. Она чувствует, как плечо под ладонью напрягается и слышит очередной резкий вдох.
Спустя десять минут и бесчисленное количество ссадин и царапин на спине, Ева перебирается вперёд. В глаза мгновенно бросается чуть более темная и объемная гематома на животе. Поластри пропускает вдох, буквально чувствуя дискомфорт в собственном теле от одного её вида.
— Слушай, ты хоть понимаешь, что можешь умереть? — помолчав, внезапно бросает Поластри, вскидывая голову, — Что, если у тебя внутреннее кровотечение? Что, если у тебя разрыв селезенки или ещё что похуже? — её голос неожиданно надламывается и чуть не переходит на крик. Сознание четко рисует картинку медленно умирающей на её руках девушки. Бледное лицо, холодные руки, тлеющая ниточка пульса на запястье. Всё кажется реальным.
— Что ж, — Вилланель поджимает губы, без тени волнения пожимая плечами, — Тогда я очевидно умру. Развей мой прах над Сеной, с моста Pont de l'Alma. Знаешь, что рядом с ним погибла принцесса Диана? — её лицо внезапно становится театрально-удрученным, — Это просто ужасно. Но там так печально и красиво осенью. Тебе понравится. — девушка говорит со светлой грустью и французским акцентом, так органично неосознанно окрасившим голос после названия моста.
Наблюдая за выражением лица женщины, меняющимся от раздражённого до испуганного, с застывшими в глазах слезами, Вилланель улыбается.
Надо же, ей и вправду не наплевать.
— Ты будешь скучать? — задаёт очевидный вопрос она и сводит брови.
Ева не отвечает. Все внутренние ресурсы брошены на то, чтобы уравновесить резко пошатнувшееся психологическое состояние и ни в коем случае не позволить себе заплакать.
Девушка по-доброму смеётся, — Конечно же будешь. — тонкие пальцы касаются напряженного подбородка, вынуждая смотреть в глаза, — Успокойся. Со мной всё будет хорошо. Я была бы мертва уже через два часа при любом из твоих раскладов.
Вилланель играет с ней даже сейчас, ходя по краю лезвия. Находясь в практически полной зависимости от Поластри, она всё равно ведёт свою партию, не боясь и не раздумывая.
Ева несколько секунд думает над её словами, после чего отстраняется. Молча убирая руку девушки от своего лица, Поластри не торопится её отпускать. Она непозволительно долго рассматривает сбитые костяшки, очнувшись, лишь почувствовав на себе взгляд пары внимательных глаз.
В какой-то момент Ева совсем перестаёт думать или бояться и на автомате повторяет всё те же действия. Полотенце, вода, окрасившаяся в красный, рана – на этот раз слева на рёбрах. Не колотая, тогда бы приходить сюда точно было бы уже некому. Просто порез по касательной. Все эти травмы: раны на рёбрах – рядом с сердцем, на лице – около глаза; гематомы на спине; ссадины на животе. Тот, кто наносил их явно был в позиции нападающего, хотел убить. Вилланель очевидно оставалось только обороняться. Вот только, как она оказалась в такой ситуации? Обученная лучшими, сильная, неуловимая и чертовски умная Вилланель, которая всегда на два шага впереди. Ева сейчас бы сделала что угодно, чтобы получить ответ хоть на один из тысячи вопросов в своей голове.
— Может расскажешь, что произошло? — Ева спрашивает невзначай, обрабатывая рану антисептиком. Девушка напрягается и стискивает зубы, но больше никак не реагирует на боль, ставшую привычной. — Только не говори, что ты на лестнице споткнулась, ладно? — с издёвкой продолжает Поластри, силясь не проявлять рвущегося наружу любопытства.
— Черт, это был мой единственный вариант! — восклицает Вилланель, но потом устало прикрывает глаза и кладёт голову на спинку дивана. Она ничего не скажет, какими хитрыми способами Ева ни пыталась бы выведать информацию.
— Я серьёзно. — женщина останавливается и её взгляд застывает на Вилланель, которая несколько секунд не отзывается, и лишь потом нехотя поднимает голову.
— Кое-что пошло не по плану.
— И это всё? — Ева разводит руками, — Всё, что ты хочешь рассказать?
— Тебе не нужно этого знать, Ева, поверь мне. — девушка говорит уверенно, но мягко, будто бы с заботой, в то же время давая понять, что не стоит строить надежды на сколь-нибудь вразумительные подробности. В конце концов, это слишком опасно для них обеих.
— Ты думаешь, что хочешь знать всё, но это не так. — Вилланель продолжает мысль, когда Поластри накладывает тугую повязку на её, почти онемевшую от боли и холода, руку, — Помнишь, что случилось с Кейт Бланшетт в Индиане Джонс? Она так хотела узнать всё, но это убило её.
— Ты мне что, угрожаешь? — вскинув брови, усмехается Поластри, завязывая на запястье аккуратный узелок.
— Не глупи, Ева, — девушка реагирует на шутливое замечание серьёзно, и это то, что действительно пугает Еву Поластри, — Я хочу защитить тебя.
Ева, полотенцем убирая запекшуюся кровь с костяшек другой руки, больше не произносит ни звука, за что Вилланель ей молча благодарна.
Спустя бесконечно долгих несколько минут в молчании, Поластри подносит смоченный кусочек ваты к последнему порезу – на щеке. Вилланель резко отстраняется, когда, задумавшись, доверяется инстинктам.
— Ты чего? — удивляется Поластри, чуть сводя брови в складку у переносицы.
Вилланель снова пододвигается ближе, сталкиваясь с озадаченным взглядом. На этот раз Ева действует осторожнее, прежде кладя руку чуть ниже скулы, — Сиди спокойно, — её взгляд сосредоточен на неглубоком порезе.
Вилланель продолжает с неким трепетом наблюдать. За едва уловимыми движениями и подрагивающими ресницам. За тем, как напряженные мышцы лица расслабляются и, как чуть заметно приподнимаются уголки губ, когда она довольна результатом. А ещё, как темнеют и напугано расширяются глаза каждый раз, когда Ева задумывается о том, что может больше никогда не увидит человека, из-за которого она потеряла две работы, мужа и всякие очертания своего будущего.
— И что теперь? — устало выдыхает Поластри, когда кидает на стол очередной использованный комок ваты, — Опять просто исчезнешь?
Вилланель приподнимает уголки губ, пытаясь ещё подробнее запомнить каждую черту лица Евы пока у неё есть возможность быть так близко. Взгляд задерживается на тонком шрамике над бровью, зажившем тысячу лет назад. Интересно, откуда он?
Девушка, не удержавшись, прикасается к едва заметному следу прошлого на уставшем, но всё таком же прекрасном лице, — Откуда у тебя этот шрам? — всё же спрашивает она с детским любопытством.
Ева нисколько не удивлена, что вопрос остался без ответа, но настаивать не собирается.
— Долгая история.
Вилланель улыбается, заправляя за ухо прядь чёрных вьющихся волос. Возможно когда-нибудь она её услышит.
***
— Побудь со мной немного.
Она ложится на заправленную кровать, рукой приглашая женщину присоединиться.
Ева застывает у порога, сложив руки на груди. Она под пристальным взглядом делает несколько шагов вперёд, вспоминая, чем это закончилось в прошлый раз.
— Ты совсем не учишься на своих ошибках. — вздыхает Поластри, присаживаясь на край кровати, спиной к девушке.
— Ты тоже.
Ева усмехается. И вправду.
— Я думала, что погибну сегодня. — ровно говорит Вилланель, рассматривая трещину на потолке, — Каждый раз, когда я оказывалась в ужасных, безвыходных ситуациях, то всегда была уверена, что выберусь. А сегодня – нет.
Поластри оборачивается, но молчит.
— Я почти сдалась. Хотела просто перестать бороться.
Ева сбрасывает с себя домашние тапочки и забирается на кровать с ногами, всё ещё держась на расстоянии.
— Но потом подумала: «Черт, я не хочу, чтобы Ева нашла мой покалеченный труп в этом богом забытом месте». — сложно понять, говорит ли она серьезно, когда переводит глаза на забывающую моргать женщину.
Поластри ложится рядом, в этот раз у неё нет ни ножа, ни страха. Зато в неверии прошибающее грудь сердце и неровное дыхание остались прежними, как и в той маленькой парижской квартирке.
Вилланель тоже вспоминает тот день, когда едва не умерла от рук этой женщины, точно так же потеряв бдительность. Глупо, безрассудно. Противоположно всему, чему её учили.
Сейчас кажется, что это было тысячу лет назад.
— Помнишь, в тот день, когда я вломилась к тебе в дом, чтобы... — девушка замешкалась на секунду, подбирая правильные слова.
— Поужинать? Да. — Ева усмехается, — Это было почти самое странное свидание в моей жизни.
— Почти? — удивляется Вилланель, с улыбкой приподнимаясь на локтях, чтобы увидеть выражение её лица.
— Определённо входит в ТОП-3. Нет, — Поластри щурится, будто бы задумавшись, — в ТОП-5 точно.
Вилланель смеётся и тут же жалеет об этом, хватаясь за живот. Она забыла, что собиралась сказать.
— В тот вечер... — напоминает Ева, всё же желая услышать продолжение.
Девушка мгновенно снова грустнеет, а только появившийся задорный огонёк в глазах тускнеет. Она снова ложится и разглядывает уже изученный вдоль и поперёк старый потолок, думая, стоит ли вообще продолжать.
— Говори, раз начала. — подталкивает Поластри лишь из собственного праздного и ненасытного желания узнать об этом человеке всё. Она хочет знать каждую мысль, каждую черту характера, каждый страх и каждое сомнение. Она хочет держать в своих руках каждую деталь этого сложного пазла.
— В тот вечер я сказала, что больше не хочу этим заниматься. — голос Вилланель звучит непривычно неуверенно, будто бы и вовсе принадлежит не ей, — Кажется, это была правда.
Прошлый раз Ева ни на секунду не поверила этим словам, сейчас же – всё иначе. Она отчего-то даже не думает сомневаться в их искренности.
— Я стала ошибаться. Часто. Глупо. — продолжает она, чувствуя удовлетворение от озвучивания этих мыслей. — Я ведь никогда не ошибаюсь, я не умею ошибаться. — девушка меняется в лице, будто бы осознала что-то важное только сейчас, — Даже ты не смогла меня найти!
— Вообще-то смогла, — поправляет Ева.
— Когда я тебе это позволила.
Спустя несколько минут воцарившейся в маленькой комнатке тишины, Ева поднимается, сталкиваясь с пронзительным взглядом, — Я тебя больше не увижу? — выпаливает она смело и ждёт честного ответа, высматривая его в серых глазах.
Девушка тоже поднимается, помогая своим измученным мышцам, оперевшись на относительно здоровую правую руку. Губ касается грустная улыбка, когда она нежно заправляет за ухо темную прядь, бросающую тень на внимательные карие глаза. Пальцы опускаются ниже, задерживаясь на щеке.
— Я буду близко. — произносит Вилланель полушепотом, — ты не будешь меня видеть, но будешь знать это, — девушка делает короткую паузу, — если захочешь.
Ева кладёт свою руку поверх ладони Вилланель, неосознанно стараясь сделать это прикосновение ещё ближе.
— Ты действительно думаешь, что сможешь уйти от Двенадцати живой? — спрашивает Поластри, сведя брови. Она слишком долго изучала эту организацию, чтобы поверить в такую призрачную возможность. Никто не уходит от Двенадцати живым.
Вилланель опускает глаза и снова поднимает взгляд на женщину, которая ждёт уверенного ответа, — Конечно.
Ева не верит.
— Если вдруг захочешь сбежать от своей жизни, дай знать, ладно?
— Как я это сделаю, даже не зная, где ты?
— Ты чертовски умна, Ева Поластри. Что-нибудь придумаешь.
***
Когда Ева зайдёт в эту комнату утром, она увидит лишь идеально заправленную постель. На серо-розовом покрывале будет лежать записка. Два слова, выведенные аккуратным почерком на квадратном листке бумаги.
Спасибо, Ева
х
