Однажды на Дионе

Шаттл пристыковался к шлюзу «Диона-2», высаживая одну-единственную пассажирку. Она прибыла вместе с грузом: продуктами и астрономическим оборудованием, которое вызывало у нее желание то и дело трогать упаковку. — Так-так, — послышался веселый мужской голос, — кого это нам Баркан прислал? — Аспирант Шатрова, — волнуясь, представилась прибывшая и смущенно добавила: — Зинаида. — Ах вот как. — Полный лысеющий мужчина вошел в кессон и, улыбаясь, смерил ее взглядом. — Очень, очень рад! В нашем скучном мужском обществе очень не хватало женской красоты! Она была совсем молода. Стройная, невысокая, с короткими русыми волосами и еще не выцветшими мелкими веснушками. На носу у нее сидели старомодные очки — неловкая попытка придать себе хоть немного солидности. — А вы Владислав Кимович? — Именно. — Мужчина подал Зине руку. — Для такой милой девушки — просто Владислав. Зина сморгнула. Ей казалось, что ученый с мировым именем должен быть как-то серьезнее, внушительнее, что ли. На Планете, узнав, что ей придется работать не с кем-нибудь, а с самим Шершнем, она целую ночь не спала от волнения. Впрочем, Зина про себя порадовалась, что Шершень оказался шутником и балагуром, иначе она не решилась бы и глаза поднять. — У нас тут интересно, — продолжал болтать Шершень. — Молодежь, все горят идеями, у всех масса проектов. Но, конечно, следует помнить, что астрономия — это не только горение и не только амбициозные проекты, это масса рутинной работы… — Он со значением взглянул на Зину. — Я знаю, — с воодушевлением отозвалась она. — Я к ней готова! — Это хорошо, — одобрил Шершень. — А то, знаете, некоторые не выдерживают. Кто-то должен, помимо озарений и открытий, обрабатывать массивы данных и все такое… Зина закивала головой, удивляясь, что кто-то после аспирантуры еще мог не знать таких элементарных вещей. Она обустроилась в отведенной ей комнате и вышла — знакомиться с обстановкой. Шершень лично проводил ее, галантно поддерживая под локоть. — Здесь у нас лаборатория. — Он задержал на Зине взгляд, словно проверяя. — А вот здесь мы проводим наблюдения… — Ага, — сказала Зина, — устаревший блинк-регистратор. Ничего, со мной приехал новый. — Зал вычислительной техники, — продолжал Шершень. — Его обслуживает наш Дитц… В зале вычислительной техники сидел молодой человек, наигрывая на гитаре. При виде Зины и Шершня он отложил гитару, приподнялся и немного дурашливо поклонился. Зина заулыбалась, окончательно убедившись, что ей тут будет хорошо. — А вот и наши, так сказать, надежды астрофизики, — представил Шершень, но Зина уже и сама увидела однокашника. — Зинка! — заорал Аверин, радостно пожимая Зине руку. — Лешка! Вот здорово! Не знала, что ты тоже тут работаешь, — обрадовалась и Зина. — А Виталя где? — Знамо дело, у нас! — Ну конечно, чтобы вы с ним — и не вместе! — Пойду, скажу, что тебя прислали, он обрадуется… Шершень поджал губы и потащил Зину дальше. — А тут мы проводим прецизионные измерения. — Он театрально вскинул руку, обводя помещение. — Это наш главный специалист, Толя Кравец… Кравец очень вежливо поздоровался, внимательно разглядывая Зину. — А это наш второй инженер, Танюша Оленина, — представил Шершень еще одну сотрудницу. — Надеюсь, мы подружимся, — сказала Таня. — Да-да, будет с кем вести женские разговоры, секретничать и всякое такое, — вставил Шершень. — Обязательно! Таня очень понравилась Зине: у нее было доброе лицо и руки с гибкими, способными пальцами. И Дитц тоже понравился. И все лаборатории, и все оборудование. Зина будто парила в эйфории, еле удерживаемая магнитными башмаками. Единственное, что ее как-то неприятно царапнуло, — пристальный взгляд прецизионщика Анатолия. «Наверное, думает, что я слишком молодая, — огорченно подумала Зина. — Черт бы побрал мою внешность! Скоро двадцать пять, а все до сих пор принимают за девчонку!» Но, в конце концов, первые же дни совместных исследований должны были все расставить по местам. У Зины уже был немалый для младшего научного сотрудника опыт, причем именно обработки массивов астрономических данных, и на Дионе она собиралась показать класс. Еще с одним обитателем Дионы, атмосферником Петром Базановым, которого помнила по аспирантуре, Зина встретилась на следующий день. — Это хорошо, что тебя прислали, — сказал Петр, почему-то хмурясь. — Свежий взгляд, новое лицо… — А куда Мюллер подевался? Его же вроде бы тоже сюда распределяли, — спросила Зина. — Ушел на Тефию, — неохотно отозвался Петр. Зина, обдумав этот разговор, пришла к выводу, что у товарищей застряли какие-то важные исследования, и на нее возлагаются определенные надежды в их продвижении. Это и радовало, и воодушевляло, и очень обязывало. На Зину еще никогда не ложилась такая ответственность. Работы действительно был непочатый край. За последнее время был собран огромный материал, но многое все еще оставалось неклассифицированным, неописанным. Зина с энтузиазмом принялась за разбор и систематизацию, затем — за вычисления и описания. Она как раз собиралась отдохнуть. Глаза болели от напряжения, а голова кружилась — увлекшись, Зина пропустила обед, как вдруг что-то в очередном снимке привлекло ее внимание. — Стоп, — пробормотала она. — Почему тут другая светимость? Эта звезда нигде не фигурировала как переменная. Зина проскользнула на кухню, намазала себе бутерброд, налила кофе и вернулась в лабораторию. Наверное, общая систематизация была важнее. Но снимок не давал Зине покоя, и она отложила все, чтобы разобраться. — Владислав Кимович, — наконец, постучалась она к Шершню. — Я же сказал — для милых девушек я просто Владислав, — игриво отозвался тот. — И еще: ко мне можно без стука. Зина удивилась: она сама видела, как стучался в дверь кабинета Кравец. — Не хочу вас отвлекать, — сказала она. — Но посмотрите на эти снимки. Похоже, у нас назревает сверхновая. — Ах, Зиночка, это в вас говорит ваш девичий романтизм, — ответил Шершень. — Звезды, вспышки, сияние, все это так красиво… Но давайте же посмотрим: что навело вас на такую мысль? Зина начала объяснять, но Шершень смотрел на нее очень ласково и скептически, и с каждым словом Зина чувствовала себя все неувереннее. — Понятно, — наконец прервал он ее. — А теперь послушайте меня… Зина вышла из кабинета Шершня с горящими щеками. Он не сказал ей ничего обидного — нет, он был очень ласков и любезен, вот только в каждом его слове чувствовался намек на… на что? А под конец он еще и высказался в том духе, что не стоило отвлекаться от основной задачи. «Вы, Зиночка, небось думаете, что я рутинер, но все по порядку…» «Ну ладно, — Зина перевела дыхание. — Он прав, не надо разбрасываться. Но я же абсолютно уверена в своих вычислениях! Ничего, закончу классификацию — и вернусь к этой звезде…» После работы она поделилась с Виталием Свирским. — Бывает, — неопределенно хмыкнул тот. — Любит наше светило окорот давать. А то вдруг зазвездимся. — Э… — Зина уставилась на него. — Он вообще-то очень вежливо все сказал. — Да он никому не грубит, только расхолаживает, — пояснил Виталий. — Ну да бог с ним. А давайте танцы устроим? На следующий вечер они действительно включили музыку и немного, насколько позволяли магнитные башмаки, потанцевали в кают-компании. Зина танцевала по очереди с Авериным и Свирским, Таня — с Дитцем и Базановым. Кравец не танцевал. Он потягивал яблочный сок и зорко наблюдал за каждым в кают-компании. Зина про себя удивилась. — Толя, — сказала она, — а вы что не танцуете? — Я не умею, — отшутился он, — я вам все ноги отдавлю, медведем прозовете. Глаза у него не смеялись. Зина подумала, что, может быть, у него какое-то горе или он просто замкнутый необщительный человек, и вдруг взгляд ее упал на дверной проем. Дверь была открыта, и в коридоре стоял, так же зорко и хищно наблюдая за молодыми учеными, Шершень. Прошло еще несколько дней, полных усердной и вдохновенной работы. И вдруг до Зины донеслись голоса. Кто-то спорил на повышенных тонах. Прислушавшись, Зина узнала Петю Базанова. — Но позвольте, Владислав Кимович, — говорил он, — я самостоятельно обосновал этот вывод, я сам проводил наблюдения за атмосферой, сам открыл это явление впервые, почему же вы не даете мне опубликовать эти наблюдения? — Ты что же, — прошипел другой голос, в котором Зина ни за что не узнала бы такого слащавого с ней Шершня, — вообразил, что можешь сам публиковать свои потуги? Щенок! Да твоим «выводам» — грош цена в базарный день! — Тогда почему вы основываете на них собственные работы? — язвительно спросил Базанов. — Потому что ты наблюдать умеешь, вычислять умеешь, фиксировать умеешь, и на этом твои способности заканчиваются! — загремел Шершень. Зина перестала слушать, рассудив, что это не ее забота, но услышанное оставило неприятный осадок. Значит, прав был Виталий, когда говорил, что Шершень расхолаживает молодежь вместо того, чтобы поддержать. «Может быть, он думает, что такая резкая критика стимулирует? Ну, это он зря. Кого стимулирует, а у кого и руки опускаются», — решила Зина. Но, в конце концов, можно быть хорошим и даже выдающимся ученым, как Шершень, и плохим психологом… В ходе классификации Зина пришла к некоторым мыслям, которые ей самой показались не лишенными рационального зерна. Хорошенько обдумав, она пересмотрела на досуге публикации по этой же теме. Нет, она не повторяла ничьи выводы, и ее идеи не противоречили известным фактам. «А не написать ли мне статью? Может, я и ошибаюсь, но лучше ошибаться, чем ничего не делать. Заодно покажу, что я способна не только на работу ЭВМ», — решила Зина. Как-то вечером в кают-компании Таня пожаловалась, что ее запросы на доставку запчастей игнорируются. Она так и сказала «игнорируются», но понятно было, что от них отмахивается сам Шершень. — Олеж, поговори ты с ним, — попросила она. — У меня еще ни одного запроса не подписали. — Конечно, — заверил Дитц, перебирая струны. — А то воздухоочиститель и конденсаторы уже на честном слове. — И не только, — добавил Дитц. — Регулятор температуры барахлит. О’кей, тащи список, внесу в запрос. — Дзенькуе, — сказала Таня. — Ума не приложу, почему он меня как не слышит. Улыбается, рассказывает, что рад быть в цветнике из двух девушек, и все. — Настойчивее надо быть, — сказал Аверин. — С Шершнем если скромничать, он тебя будет воспринимать как пустое место. Я у него все выбиваю чуть ли не со скандалом. Таня вышла, а за ней вышел Дитц. Кравец проводил их взглядом и заметил: — Владислав Кимович просто раскусил, что Танечка сюда прибыла не работать, а личную жизнь устраивать. — Ерунда, — заметил Свирский. — Ерунда или нет, а вот Дитц говорит, что у нее что-то мутится с нашим дорогим атмосферником Петей. Хе-хе, особая атмосфера! Базанова как раз не было в кают-компании. Аверин демонстративно отвернулся, а Свирский буркнул «это их личное дело». Зина хмуро промолчала. Статью Зины Шершень не одобрил. Она уже была готова к этому, уже составила мнение о нем как о человеке с тяжелым характером и явным предубеждением к молодежи, поэтому собрала волю в кулак и пообещала себе не расстраиваться. Но, как оказалось, подготовиться к тому, что она услышала, было невозможно. — Зиночка, милая вы моя девочка, цветочек, — проникновенно вещал Шершень. — Ну посмотрите, какая же сырая ваша статья. Где здесь выводы? — Да вот же они… — А на основании чего, позвольте спросить, вы их сделали? — Но я же изложила! Я привела все расчеты! Вот ссылки на исследования, вот описаны все процессы… — Зиночка, солнышко, по-вашему, это изложение? Это расплывчатое девичье щебетание, а не статья! Вы даже научной лексикой не владеете! Чем вы занимались на физмате — мальчикам глазки строили? А что ж никого не нашли, чтобы на Планете остаться? Кстати, что это вам так нравятся устаревшие названия вроде «прелестный кварк», позвольте вас спросить? Вы что — женский роман пытаетесь сплагиатировать? «Ну какой же он все-таки недобрый, — с тоской думала Зина. — Интересно, что он мальчишкам говорит? Петю щенком назвал…» Вечером в ее дверь постучали. Пришел Аверин, сел рядом с ней на кушетку — мебель в комнатах была более чем скромная: кушетка, стол и тумбочка да пенал для одежды, понурился, взглянул искоса. — Что? Зарубил? — Ага… — И меня, — грустно продолжил Аверин. — Сказал, что это не статья, а убогий черновик, достойный разве что малоспособного первокурсника. Так что не видать мне как своих ушей ладно там монографии — даже самостоятельной публикации в «Астрономии и жизни». Только в соавторстве с Шершнем. — Тебя он хоть в соавторы взять согласился, — уныло сказала Зина. — Ну да, конечно. Я помню, что он величина, что он авторитет и все такое. И быть его соавтором — это удача для аспиранта. То, что наши фамилии на одной обложке, это круто… наверное. Но, елки-палки, что бы я ни делал, все не так! Или я такая посредственность, или какое-то глобальное невезение, или он придирается? — Придирается, — сказала Зина. — Это он нас так стимулирует. Не горюй, у тебя все получится. Зато какая школа. — Это да, — признал Аверин. Они еще немного поболтали, потом попрощались, и когда Аверин выходил, Зина заметила в коридоре Кравца. Он стоял и смотрел исподлобья, очень внимательно. Вскоре Шершень вызвал Зину к себе. Она шла как на казнь. За последние несколько дней он то и дело отпускал язвительные замечания по поводу ее работы. Как ни старалась Зина, у нее все валилось из рук. «Что я еще пропустила?» — размышляла она. Вчера она даже попросила Виталия Свирского пробежаться глазами по своей классификации — вдруг что-то упустила, не учла. Виталий сказал, что все безукоризненно. — Да что ты волнуешься? Кимович ко всем придирается, это его стиль руководства. Но у тебя объективно все хорошо, — говорил он. — Вот у меня действительно ни черта не складывается. Меня уже не только Шершень, меня уже и Леха бездарью считает! — Что ты! — воскликнула тогда Зина. — Да то-то и оно. В глаза молчит, отворачивается, видно, даже разговаривать со мной расхотел, а за глаза назвал мою статью бездарной. — А ты бы ему и сказал, что так некрасиво. — А что я ему скажу? Он ведь не со зла, а чтобы меня не расстраивать лишний раз. Это я виноват, что у меня одни проколы, так что старым друзьям стыдно в глаза смотреть. — Виталий помолчал и с горечью добавил: — И главное, кому он это сказал — Танечке! А Кравец подслушал и мне донес. Свинья он, если честно. Поэтому Зина не ожидала от сегодняшней встречи с Шершнем ничего хорошего. Однако он встретил ее очень любезно. — Зиночка, милая вы моя, — начал он. Зину уже начинала бесить его фамильярность. — Что не так? — резко перебила она. — Зиночка, ну зачем вы так, — задушевно проговорил Шершень. — Вы такая милая, молоденькая, синеглазая девушка. Ну да, астрономия, астрофизика — это все не ваше, где вы видели великих женщин-астрофизиков… — А как же Сесилия Пейн? Вильгельмина Флеминг? Как же Левитт, Шумейкер, Геллер? — запальчиво перебила Зина. — Ах, это только исключения, подтверждающие правило. Вы, как ученый, хоть и не состоявшийся, должны это понимать. — Шершень воздел утверждающий палец кверху. — Да-с, так вот, Зиночка, я говорил с Барканом, и он подтвердил мои догадки: ваша работа здесь — это чистой воды синекура, вас отправили с Планеты, только чтобы куда-то пристроить. Однако я могу составить вам нечто вроде протекции, взять в соавторы, чтобы вы оставались здесь… Он говорил, а Зина, оглушенная, ошарашенная, стояла болванчиком, ничего не видя и не слыша, и даже, кажется, забыв дышать. Ноги наполнились вязкой холодной ватой, в груди сдавило. «Неужели Баркан так сказал! Как он мог!» — она вспомнила заведующего координационного отдела, который жизнерадостно уверял ее, что коллектив молодой, начальник строгий, но справедливый, исследования интереснейшие, и ей будет где проявить свои таланты. У нее не укладывалось в голове, что Баркан мог с ней так поступить. Взгляд Зины упал на гранки новой статьи за подписью В.К. Шершня, лежавшие на столе. На разбросанных листах — видимо, Шершень как раз правил гранки, когда Зина вошла — виднелись знакомые формулы и цифры. Очень знакомые. Это были те самые расчеты, которые Зина выполняла к статье о звезде, превращающейся в сверхновую. — Так вы согласны, Зиночка? — перебил сам себя Шершень. Он вдруг оказался очень близко, дыша каким-то приторным освежителем ей в лицо, удивительно холодные и липкие руки очутились у нее на груди и шее, тяжелое тело прижало Зину к столу… — Вы… вы… что вы себе позволяете! Прекратите, вы… хам! — плачущим голосом закричала Зина, отшвырнула Шершня и с размаху влепила ему звонкую пощечину. — Ну вас к черту! Она пулей вылетела из кабинета, задыхаясь от слез, а вслед ей неслось: — Тупая сучка! Ты еще пожалеешь! Она упала на диван в кают-компании, пытаясь прийти в себя. Над ней склонился Кравец. — Не стоило грубить Владиславу Кимовичу, — елейным голосом начал он. — Тут такое дело, Зинуша… Юрковский летит. С инспекцией, да-да. — Что? Сам Владимир… — Да-да, Зинуша. И везет какого-то молодого астрофизика, своего протеже. Штат укомплектован, так что, сами понимаете, чтобы его любимец мог тут работать, придется потесниться… А теперь, после того, как вы… — Пошли вон! — истошно заорала Зина, трясясь от возмущения. — Ну-ну, Зинуша, не плюй в колодец, как говорится… — Вон! Зина поплелась в лабораторию, но работа не задалась, и Зина в отчаянии сидела за компьютером, не в силах собраться с мыслями. В коридоре на Кравца кричал Свирский: «Дайте мне отработать мои три года и проваливайте в тартарары!». Тогда Зина еще немного посидела, затем включила принтер, встала, собрала распечатки и пошла к Аверину. Ей надо было с кем-нибудь поговорить, хоть о чем-нибудь, хоть о самой распоследней чепухе, только бы не молчать в одиночестве, потому что ее словно облепила какая-то гадость. Аверина в астрофизической лаборатории не было. Были вездесущий Кравец и какой-то парень, удивительно молодой для ученого, — ему было не больше восемнадцати. — Зина, — прогнусил Кравец, бочком протискиваясь к выходу, — это хороший друг Владимира Сергеевича, надо его хорошо принять. Покажи ему обсерваторию. Зина подняла голову и взглянула на юношу с отвращением. — Так вы будете у нас работать? — спросила она, отчетливо понимая, что именно этому мальчишке ей придется уступить место. — Нет, — ответил юноша. — Я лечу работать на Рею. И я не любимчик, я вакуум-сварщик.