Как Руи Сербана математике учил

За окном стрекотала звучная летняя трава, приятный озёрный ветер нежно прогонял марево, залетал в комнату и игрался с невесомой бахромой пологов. В помещении было тихо, свежо, приятно. Руи, очарованный звуками шелеста зелени и стрекота кузнечиков, глубоко и удовлетворённо вздохнул. Только-только он освободился от всех мирских поручений тётки, поэтому теперь можно поработать. Одинокая мордочка с листвой во рту смотрела на него с браслета и немо дожидалась момента, когда из дерева родится её приятель. Обстановка чудесная, условия самые что ни на есть благоприятные, мотивация работать так и прёт, как глаштин на морковь. Руи улыбнулся — ну держись Черный Барон! — Руи! Руи-Руи-Руи! — перед глазами треснул и вдребезги разлетелся огромный кусок стекла, делающий видимый мир цветным. — Можно войти? Пожалуйста. Почему? Почему каждый раз, когда Руи садится работать, будто по щелчку пальца рядом оказывается кто-то, кто обязательно отвлечет его: заставит чистить рыбу на ужин, копать выгребную яму, настойчиво попросит покормить электрочервей или прогнать паука из деревенского туалета, а они туда как в коммунальную квартиру заселяются. Внутри возникало твёрдое ощущение того, что, покинь он в будущем Холмовой Стан, Брилла с Изумрой захлебнутся в хозяйственных бедствиях, бедные, без храброго паукопрогонятеля-рыбочистилкина Руи. С беззвучной обреченностью Руи сжал кулаки и состроил страдальческую гримасу, достойную лучшей мыльной оперы в мире. Не отвечать было нельзя — это как подписать себе смертный приговор по принципу «молчание — знак согласия». — Войдите, — процедил он еле слышно, но, к собственному несчастью, оказался услышанным. На этот раз его отвлёк Сербан. Он зашёл в комнату с огромной книгой, которая, кажется, вот-вот перевесила бы его, с пыхтением закрыл дверь, встал рядом с рабочим местом Руи и уставился на того. Негодуя, визави Сербана уставился в ответ. Так и стояли несколько секунд, соревнуясь в состязании «самый испытывающий взгляд». Первым не выдержал Руи. — Да пресвятые имена! Что на этот раз, Сербан? — страдальчески всплеснул он руками. — Мне Брилла сказала к тебе идти, — наконец-то кузин активизировался и с грохотом опустил на стол таинственную книгу. — Передала, что раз уж он у нас в университете учился, то пускай доказывает, что хотя бы дорогу в аудиторию нашёл. Руи закатил глаза. — Так и сказала? — Ну, я убрал пару бранных слов… тройку, — Сербан помолчал-помолчал, а затем выпалил. — Она пока мне слова диктовала, врезалась в деревянный столб и стала проклинать тебя, потому что твоё имя единственное было на языке. Да ей и проклинать-то в округе больше некого. — пожал он плечиками. Пора бы уже привыкнуть, что Руи может быть виноват даже в том, что вечером дождь паприку не полил, потому что он какую-то там примету нарушил. Он тяжело вздохнул, потирая переносицу. Ладно, чем быстрее разобраться с Сербаном — тем больше шансов уловить кусочек идеального дня. Руи глянул на злополучную книгу: «Математика. Двести двадцать одна с половиной задача со стилизованными условиями для одарённых детей. 4-6 классы.». На обложке красовалась огромная тыква с… вырезанным интегралом на ней. Первое ясно: под словом «стилизованные» подразумевалось то, что все задачи будут о паприке, томатах, помидорах, огурцах и патиссонах. Но что делает интеграл на задачнике для 4-6 классов? Руи попытался найти объяснение в неопытном дизайнере. — Проблемы с учёбой, солнце? Разве у вас не каникулы? — Каникулы. С ограничениями, — сурово заявил Сербан. — Раз в неделю училка проверяет нашу летнюю домашку. — Да какие ж это каникулы тогда? Ладно, показывай, чем нынче математики детей мучают. Но учти — объясню принцип, а решать сам пойдешь. Мне работать надо. Сербан в ту же секунду изменился в лице. Он засиял, сжал кулачки и умудрился усесться рядом с Руи. Тот уже смирился со своей судьбой. Но в этот раз должно быть быстро — чего стоит детская задачка про пять картофелин, так ведь? На ощупь страницы книги оказались приятными, сама она выглядела так, будто лишь вчера вышла из-под печатного станка. Руи вспомнил, как учительница давала им задачи, написанные на огрызках картона от упаковок подарочного печенья. А текст на них — вдавленные в картон буквы, зачастую непонятные. В Холмовой Стан завозили не так уж много учебников, когда Руи учился в школе, а поэтому учителям приходилось замысловатыми способами переписывать из доступных задачников условия. Таким образом, в их параллели было нормальным выражаться «Блин, забыл печенюхи решить на сегодня» или «Ты посмотри, Марьяшха Иваш поставила огромную кляксу на моей печенюхе — даже условие не видно. Ну спасибо, мамаша; и как теперь решать?!». — Какой номер? Ну, посмотрим… — Руи впился глазами в текст. К слову, на каждой странице были иллюстрации, соответствующие тематике и возрастной категории книги. Рядом с этой задачей были изображены сахаш, лошадь и гигантская тыква с мелкими тыквинками вокруг последней. Все улыбались. И нет, все — это не только сахаш и лошадь, но и семейство тыкв. Причём, выглядело это жутко: они тоже имели глаза точки и выгнутые улыбки. Руи, конечно, растерянно нахмурился от данного художества, но зацикливаться на нём не стал. — Так, ну звучит не очень-то и сложно, вроде. Дай-ка мне бумажку. Сербан, все такой же радостный от предвкушения захватывающего математического экскурса, немедленно протянул лист. Руи начертил таблицу, которой обычно учат в школах, вписал значения и… А что дальше? Ничего не складывается, не вычитается, не умножается и не делится по привычной логике. Лыбящиеся рожи на желтой страничке оказались под пристальным взглядом неприязни. Что не так? Задача с первого взгляда типовая. С первого взгляда… Руи снова стал штрудировать условие. На этот раз у него возникло ощущение, что условие стало больше. Появились какие-то неожиданные предлоги в тексте, которые полностью меняли представляемую картину. Что? Тут действительно в задаче фигурирует лошадь? Почему Руи не заметил это при первом прочтении… Сербан всё ещё заворожённо смотрел на брата, будто тот искрился светом просвещения. В самом Руи сейчас начинали волноваться чувства: любопытство, раздражение, удивление, азарт, неловкость. Какой же широкий эмоциональный диапазон способна задеть задача из учебника для младших классов! — Когда я был в городе, у меня был знакомый математик. Он в любом удобном случае говорил: «Что бы ни случилось, бери через матрицу», — неловко улыбнулся Руи, но Сербан, кажется, был впечатлён — положил голову в ладони и очарованно внимал. О том, что этого самого математика выгнали из математического университета, Руи решил умолчать. Зачем внушать ребёнку идею о несправедливости жизни, когда детские задачи и так с этим прекрасно справляются. — Неужто тебе так нравится математика, Сербан? Я думал, ты ювелиром хочешь стать, — поинтересовался Руи, вычерчивая новую таблицу на новом листе. — Хочу, — серьёзно ответил кузен. — Но разве в ювелирном деле не важны математические расчёты, геометрия и всякое разное, чему учат высохшие бородатые дядьки в университетах? — Солнышко, тут главное — порыв вдохновения, эмоция, смысл, который ты вложишь в изделие, — добродушно усмехнулся Руи. — Вдохновения на эту работу у меня, конечно, нет, но без души я её не оставляю. — Так это порыв тебе велел сделать кривоватый хвост у существа на браслете? — без сарказма поинтересовался Сербан. Добродушной ухмылки как не бывало. — Да, — угрюмо бросил Руи и снова одарил вниманием задачник. Он переписал значения в замысловатую таблицу, понятную только ему, и стал чертить… — Матрица? — восторженно спросил кузен. — Ничего себе какая. Матричная. — Ага, — довольно улыбнулся Руи. — Сейчас решим, как два пальца — твою училку миокардий хватит. Выписал все значения, сделал все приведения и… А что дальше? Руи, будто замороженная фигура, уставился в одну точку на листе. Сербан внимательно следил за его мимикой, не подавая и звука. Тут из чувства самосохранения было ясно — сахаш с таким выражением лица, нависший над школьным учебником, лучше не тревожить. Руи фыркнул, разморозившись, принял позу мыслителя, подперев подбородок, и снова уставился на условие. Немо он будто уговаривал задачу раскрыть свои секреты, следил за цифрами. А вдруг учебник заколдованный, и числа сами пляшут, как им захочется, когда никто не видит? Чепуха. А значит, придётся сказать то, что в помощи с детскими уроками всегда обозначает крайнюю степень безысходности: — Ответы есть? Вместе со Сербаном они долистали до конца, где витиеватыми буквами было написано «Ответы и решения». Даже решения! Вот это удача. Да будут благословлены те, кто пишут принцип решения в конце математических учебников. — Та-ак. — Руи вёл пальцем по номерам; вот уже совсем близко! Да будут прокляты те, кто пропускают пояснения к номерам в конце учебников. Вот и сейчас: оба соседних номера имеют простые и лаконичные решения, а в центре, — бедный родственник — устроился знакомый им злополучный номер задачи с одним лишь числом 0.1842573052 и агрессивной точкой в конце. Руи несколько секунд молча смотрел на него, затем откинулся на спинку стула и с горькой досадой в голосе застонал. — Как. Вот как может получиться это число, когда у нас изначально всего три дурацкие тыквы, и нет даже деления! Нет его! Тут есть всё, кроме деления! Энтузиазм Сербана пережил свой экстремум и стал стремится к меньшим значениям. Простыми словами — тщетные попытки Руи перестали впечатлять. — Мне кажется, ты что-то пропустил, Руи. Смотри, вот тут: «…лошадь в состоянии аффекта поглотила некоторое количество привезённых с ярмарки повторно тыкв сорта румянце-желтобокие, после чего тыквы сорта кругляно-неказистые были…» Математическое исследование двух мыслителей прервала бесцеремонно распахнувшаяся дверь. Повернутые в сторону входа угрюмые лица могли отпугнуть любого, но Изумра просто-напросто не обратила на них внимание. — Руи, Сербан, дорогие мои, скоро ужин. Брилла хочет управиться до темноты, чтоб не шастали туда-сюда и комаров в вардо не напустили. — Ужин?! — воскликнул Руи, выглядывая в окно. Улица медленно покрывалась вечерней позолотой, а солнцу осталось буквально тридцать минуть до того, чтобы скрыться за сопками и уйти в ночную усыпальницу. Руи таким положением дел был расстроен. Поработал, называется. Теперь придётся электрочервей кормить, чтоб этой ночью под искусственным светом поработать. Но сначала — только из принципа закончить это задачу, уничтожить её, унизить так, будто она может чувствовать. — Что это вы делаете? Ого, не видела я ещё таких громоздких книженций у нас, лишь тоненькие романы и садоводческие руководства. — Изумра подошла к их столу и начала с базарным любопытством разглядывать книгу и кучу использованной макулатуры. — Мы с Руи пытаемся посчитать тыквы, которые закупили на ярмарке, затем потеряли по пути, затем нашли часть, затем закупили повторно, но из-за ошибки погрузчика загрузили не ту партию, которую потом по параболической кривой объела лошадь, на которой привезли третью партию тыкв по другому адресу, которую разобрали на косточки, которые выпадают с неопределенной вероятностью, и вырастили собственные, чтобы лошадь с внезапными порывами жора питалась регулярно и не покушалась на тыквенный тайник для конкурса, пополняемый сумасшедшим огородником со скоростью геометрической прогрессии. — Это только первая часть условия, и то Сербан половину напутал, –выдохнул Руи, прикрывая глаза ладонями. — И это вы не можете решить? — задорно прихохотнула Изумра. — А ну дорогу, молодежь. — Ма-а, ты же несерьёзно? Скажи, пожалуйста, что несерьёзно. Не говорите мне, что вы все тут тайные любители математики, — удивлялся Руи, сдвинутый с собственного места. — Да ты знаешь, какие математические комбинации в картёжном деле знать надо, а-а! Да я эти тыквы сейчас одной левой — будут у меня по пасьянсу смирно стоять! — а вот и картёжный азарт маман каким-то образом схватился за школьную задачку, для которой слово дьяволщина скоро станет именем собственным. В глазах Сербана родилась новая искорка. Он устроился поудобнее и с выжидающим интересом ждал действий тёти. В это же время Изумра стала чертить какие-то мудрёные схемы, прямоугольники, стрелочки… пики, червы и бубны?! Бедному Руи оставалось только надеяться, что она сейчас случайно не нарисует новую колоду карт. Но в какой-то момент её писанина стала настолько непонятной, что, казалось, легче разгадать цурайские созвездия, чем тайные знания Изумры. Спустя минут тридцать она размашисто написала последнюю цифру и с громким ударом поставила рядом кляксу. — Прошу: двадцать две тысячи триста сорок девять целых и одиннадцать сотых. Плюс-минус одна десятая. Реакции можно было разбирать на иллюстрации в учебники по мимикрическому искусству. Руи сидел весь сжатый, ладонь закрывала лоб с глазами, будто бы он укрывался от стыда. Скривив рот, он медленно мотал головой. Сербан выглядел так, словно за сегодняшний день полностью разочаровался в жизни. — Но, тётя Изумра, ответы не сходятся. — Как не сходятся, — ошалела она, бессмысленно разглядывая своё решение. — Да я ж тридцать лет назад так же экзамен сдала! — Какой экзамен? Ты ещё скажи, что тебе отлично за разложенный пасьянс поставили, — негодовал Руи, мозг которого из-за этой задачи превратился с густую противную кашицу. — Двадцать две тысячи тыкв, мам, и плюс-минус одна десятая? Да как ты себе это вообще представляешь? — Ну знаешь, у нас тут садоводы и похлеще выкрутасничают. Ты трудягу Вандера видел? Мы прошлым летом проснулись, а по всему стану арбузная бахча из его теплицы тянется, вот и думай — всё может быть. — Вандер — это отдельный кадр. Я не удивлюсь, если он умудрится растение-людоеда вырастить у себя в теплице; но это — детская, чёрт её побери, задача! К двум кислым лицам добавилось третье. Изумра превосходный игрок и может обыграть каждого, кроме своего бывшего мужа и, — ух ты, пополнение! — школьной задачки по математике. Звучало настолько нелепо, что Руи уже переставал верить в происходящее — настолько сюрреалистичным оно казалось. В воздухе повисло молчание, которое, по всей видимости, символизировало скорбь по утраченному здравому рассудку. На улице уже окончательно стемнело, и соседи включили свет, который освещал траву и тучи мошек, штурмующих прозрачные ткани на окнах и дверях. Стал слышен невидимый, но вездесущий хор лягушек. — Ты посмотри на них. Все трое дрогнули от такой внезапности. Брилла зашла тихо, даже слишком тихо, особенно для такой мощной женщины, как она. Выглядела она крайне недовольной, а значит, её день протекал как обычно; осталось лишь дневную норму брюзжания восполнить, вот и жертвы как раз попались под руку. — Сидя-я-ят, баклуши бьют. Целый день и в ус не дуют. Изумра! Просила же позвать всех до темноты! А ты уселась тут со своим непутёвым. Чего интересного он может делать? Сканворды решать? — Попрошу капельку уважения, тётушка моя любимая, — язвительно начал Руи. — Я тут вообще-то Сербану с уроками помогаю. — Мгм, ну и как помогается? Всё, сдулся студентик наш? Говорила я тебе, Изумра, с юношества чтобы ничего окромя грядок не видел, может толковым парнем вышел бы, а так — тьфу, — ювелир недоделаный. Сербан заметно осел на этих словах. — Ювелир недоделанный хотя бы математику изучал, а у вас одна паприка в голове, — фыркнул Руи. Изумра как ни в чём не бывало достала папиросу, подпалила, затянулась, вытянула руку к окну стала наблюдать. Обычные семейные посиделки — в этой семье они именно такие. — У меня-то паприка: сочная, вкусная, свежая, — последние слова она сказала с удовольствием, будто смакуя их, а после небрежно добавила: — А у тебя в голове шишка — сухая, вонючая, а полезное хрен достанешь. Ну-ка дайте сюда задачу вашу, я за свой век столько книг учёта написала, что на местную библиотеку хватит. Она поправила своё невообразимо маленькое для такой женщины пенсне, вытянула голову назад и стала читать, прищурившись. Изредка она хмыкала и угукала, давая понять, что понимает то, о чём идёт речь в этой нелепице под названием задача. — Так, ну тут всё ясно, дайте посмотреть, чё вы там накалякали. Она схватила кучу исписанных листов, — кошмар экоактивиста — и проштрудировала их под всеобщий внемлющий взгляд. Мысль в глазах наблюдающих бойцов-с-алгеброй-в-отставке так и кричала: «Ну наконец, вот-вот сейчас всё решится. Наши души будут спасены, математические грехи прощены, мир очиститься, настанет всевышнее благо и прочее-прочее по списку». — Признавайтесь, кто этот срам написал. Признавайтесь, и будет не так больно, как потом. Жить в моём доме и не знать принцип случайного распределения семечек! Дайте сюда ручку, пока у меня руки от такого ужаса не затряслись, — властно прогромыхала Брилла. Руи этот проходной двор в их комнате уже надоел. Мало того, что задача словно по цурайскому быту написана — гора чёрт знает чего и фиг вдогонку — так ещё и Брилла с Изумрой развонялись своими папиросами. В комнате даже с открытым окном стоял такой дым, будто тут только что локомотив проехался. Такой прекрасный день испортило лыбящееся семейство тыкв. Руи начал было сомневаться: а не под чем-то была написана эта задачка? А что — иллюстрация вполне подходит. — Получите-распишитесь, — чересчур самоуверенно выпалила Брилла, с громким звуком прихлопывая ручку к поверхности стола. Изумра с Сербаном, наконец, расплылись в улыбке. Последний радостно навострил ушки и даже запрыгал от счастья на своём месте. Руи искренне удивился: неужто старой тётке действительно удалось обойти истинное зло, которое придумало эту задачу? — О-д-и-н. Это слово прозвучало так громко и так медленно, что стало смешно. Хотя нет, до истинного смеха тут далеко — скорее, нездоровая истерика. Истерика, которая сейчас настолько сильно вспыхнула в Руи, что его грудь вытолкнула пугающий гогот; он стал кататься по постели, закрывая лицо ладонями. Как бы тётка его за сумасшедшего не приняла, ей было бы это на руку. — Ну? — спросил Руи, прохохотался и снова продолжил: — Кто ей скажет? Неужели я? — Брилла, понимаешь… Тут в конце другой ответ. Но ты всё равно довольно близко! — льстиво пролепетала Изумра. — Всё ясно: в учебнике опечатка, — невозмутимо и строго произнесла та и бесцеремонно захлопнула книгу. — Занялся бы чем получше, Сербан. А деньги с паприки считать я тебя всё равно научу, так что плюнь ты на эти задачи. Она грузно поднялась со стула, поправила юбку и вышла, кинув вдогонку: — Пойдемте есть, пока комары всё не сожрали.

***

Сытый, но в расстроенных чувствах, Руи вернулся к себе в комнату спустя полтора часа. Ему, как всегда, досталась самая костлявая рыбина, а из паприки в тарелку вылилось так много бульона, что есть стало ещё противнее. Тем не менее, в руках у него была ещё одна тарелка, но для Сербана. Он почему-то так и не пришёл на ужин, сколько бы Брилла не выкрикивала его имя на весь стан своим титаническим голосом. Руи включил свет, поставил тарелку на стол и краем глаза заметил, что Сербан спит, свернувшись клубком. В ладони держит ручку, а рядом исписанный листок. Неужто он ещё пытался притронуться к этому условию, самое место которого — в запрещённых некрономиконах? Видимо, установка матери не понравилась маленькому «ювелиру». И Руи его полностью понимал. Провести всю свою жизнь на грядках, в поездках на ярмарку, делая не то, к чему у тебя руки с детства тянутся — самая настоящая пытка, да ещё и сделанная собственной матерью. Руи взял листок в руки, прочёл решение, написанное на удивление ровным и красивым для ребёнка почерком, и круглыми глазами уставился на итоговое число. Точно такое же число, что и было в ответах. Нет, как же, ну невозможно ведь! Трое взрослых бились над решениями, подходили с разных ракурсов, разными способами, а Сербан взял и… подсмотрел лучшее из всех трёх решений! Руи ошалел, осознав это. Вот матрицы, идеи Руи, вот схемы Изумры, а это формулы Бриллы. — Я решил, — вдруг подал голос Сербан, сонно потирая глаза и пытаясь сосредоточить взгляд на Руи. — Святые имена, Сербан, ты всё это сам придумал? — Да. Как вы ушли, я думал-думал и наконец придумал. — Ничего себе, — Руи продолжал тихо удивляться. Он сел рядом с кузеном и потрепал его по голове. — Молодец, солнышко! Знаешь, такие соображучие, как ты, далеко идут. — Мне стало грустно от слов маман, поэтому очень захотелось решить эту задачу, — Сербан лёг обратно, положив голову рядом с Руи и прикрыв глаза. Тот даже и не знал, что сказать. Всё это звучало слишком по-взрослому, но так необычно — из детских уст. Удивительно, насколько мальчик противится ведо̀мости, насколько явно в своём возрасте видит будущего себя. Эти качества действительно многого стоят. — Руи, как думаешь: мама разрешит мне стать ювелиром? — на распутье между царствами бодрствования и сна бормотал Сербан. Мысли Руи погрузились в секундные раздумья. Он положил руку на голову маленького кузена, пальцем поглаживая его ухо. — Твоя маман далеко не дура, Сербан, а очень даже разумная женщина. Может, упряма, да… противна, желчна, строга, прямолинейна, но разумна. Если ты будешь в силах доказать серьёзность своих намерений, то она должна тебя понять. Руи прямо-таки интуитивно почувствовал, что Сербан сейчас улыбается, и его улыбка превращается в хороший сон. — Ты уж извини, подпортил я репутацию ювелирного дела перед твоей маман. Но ты обращайся — помогу, чем смогу. Это так, на будущее. А теперь спать. Руи сложил все листы в стопку, закрыл учебник с улыбающимся семейством тыкв, наконец побежденных, и выключил свет. На улице шелестела трава, квакали лягушки, ночная прохлада вернула в комнату свежесть. Хороший всё-таки день вышел, даже без работы над браслетом. — Спокойной ночи, Руи. — Спокойной ночи, Сербан.