Останься со мной, майко

— Вот так… Аккуратно… — Мэй сидела на коленях уже долгое время, невесомо порхая ладошками по израненному телу мужчины. Она оглаживала впадинки рельефных мышц, невольно задерживая взгляд на мерно вздымающейся груди. Она касалась кожи так нежно, будто перебирала струны гуциня. Запекшаяся кровь постепенно сошла с ранения, оголив уродливый рваный шрам, который без труда залечила: в мешке, который они чудом спасли в погоне, оказалась мазь из золы листьев корьевого гороха. Мэй подергала носом, сразу распознав, что это нужная мазь. Подушечки пальцев снова запорхали по коже мужчины, и бывший пленный сквозь сон рвано выдохнул. Мэй на секунду замерла, чувствуя себя воришкой на рынке, который не хочет потревожить задремавшего хозяина лавки и уйти с трофеем. Сделав последние мазки поверх раны, молодая женщина закрыла баночку и убрала обратно в мешок. Прежде чем бинтовать, Мэй украдкой наклонилась ниже и подула на ранку, покосившись на лицо спящего. Все так же — ничего, спит крепче мертвого. Мэй поднялась на ноги и отошла к воде, смочив небольшую тряпку со лба пленника, что уже давно высохла и нагрелась от жара лихорадки. Холодная материя снова легла на голову мужчины, и Мэй достала бинты. Единственное, что она не знала — это как бинтовать спящего человека, не потревожив его сон. — Прости… — она прижала к ране кончик бинта и постаралась изо всех сил подпихнуть моток под спину мужчины. Но он даже не дернулся, безвольной куклой повинуясь движениям женских рук. Бинт совсем скоро закончился, торс пленника был плотно перевязан. Мэй подпихнула потрёпанный кончик под край материи, и она совсем ненадолго оставила руку в этом месте, затем прижала ее плотнее, чувствуя жар разгоряченного лихорадкой тела. — Даже если ты очень постараешься, у нас вряд ли что-то получится, — хриплый полушепот заставил Мэй отдернуть руку, она всем телом отпрянула назад. Смущение отразилось на ее лице легким румянцем, но Мэй сразу же взяла себя в руки и снова выглядела отстраненной и холодной. — Не шути так, — молодая женщина попыталась подняться на ноги, чтобы пойти ополоснуть руки от мази, но пленник удержал ее запястье, невесомо погладив. — Грязная же, нужно вымыть. — Девушка жёлтый тюльпан, пыльцу-нектар оставила на моем теле, такое нежное касанье, так сладок поцелуй… — пленник сжал хрупкое запястье сильнее, не желая выпускать его из своей руки. — Неужели тебя решили казнить за игру в театре? И что же ты такого натворил? — Мэй не стала дергаться, лишь сидела рядом, покорно слушая пленника. — Да, мое чтение настолько поразило зрителей, что они умерли от чувств. — Мужчина слегка надавил на запястье молодой женщины и дернул вниз, что хрупкий цветок тут же упал. Мэй уткнулась в бинты, пахнущие мазью. — Я Кадзу. — Приятно. Отпусти меня, — Мэй была спокойна, она сдержанно посмотрела на ехидное лицо мужчины, но лицо ее было настолько холодно и равнодушно, что пленник сразу же растерял весь свой азарт. — Какая холодная. Хоть бы взглянула на меня, — Кадзу привстал, оперевшись на локоть, при этом запястье Мэй так и не отпустил. — Останься со мной, майко… — Я не майко, — молодая женщина невольно захотела вырвать руку из хватки, но сидя на коленях только потеряла равновесие и упала прямо на перебинтованную грудь пленника. — А кто же ты?.. — Кадзу нежно положил руку на плечо полулежащей на нем женщины. Он ласково поглаживал ее ссутуленные и напряженные плечи, ожидая, когда Мэй расслабиться и когда наконец перестанет так враждебно на него смотреть. — Не майко и не гейша… Пленник заметил, как молодая женщина понурила плечи и отвела взгляд, ее жесты стали красноречивее любых слов. — Я ушла из окие, я теперь никто, — в словах Мэй слышалась горечь, на нее накатили воспоминания о срочном побеге, обряде мидзуагэ, она вспомнила страх, который пыталась подавить от самого города. — Неужели тебе сделали больно? — мужчина мягко убрал руку, ожидая ответ. Он старался говорить мягко, убрав прежний напор и настойчивость: теперь он готов в любую секунд отстраниться и больше не говорить ни слова, чтобы никак не сделать Мэй еще больнее. — Нет, я… Превратилась в лису, сразу после того, как перестала быть майко, — Мэй на удивление мужчины не ушла, наоборот, прижалась ближе, свернувшись калачиком и замолчала. Ее ладонь невзначай легла на плечо лежащего снизу мужчины в трепетном поглаживании. В этом жесте было что-то родное, словно женщина искала утешения и поддержки. Кадзу понял этот жест, тут же поворачиваясь на здоровый бок. Он обхватил тонкое женское тело руками, прижимая Мэй к себе спиной. От резкого движения оголилась ее шея, и мужчина уткнулся горячим носом прямо в ее изгиб. Женщина вздрогнула, снова почувствовав трепет и волнение, и Кадзу готов был поклясться, что воздух задрожал от магии, но Мэй лишь рвано выдохнула весь воздух из легких и прижалась спиной еще ближе. Крепкая мужская рука огладила юное тело, скрытое под тонкой мужской юкатой. Она вся задрожала, ощущая горячие ладони под жесткой тканью ее одежды, не было ни капли волнения, только он со своими безумно горячими руками и не менее горячим дыханием в шею. Юката сползла, а пояс почти развязался, обнажая худощавое бледное тело под взор луны, висящей над ними. Нежные движения, как покачивание на волнах, дарили покой и умиротворение. Кадзу с нежностью притягивал к себе юную женщину, стараясь отдать ей все свои хорошие эмоции, а забрать самые плохие, что преследовали лисицу в последнее время. Ее холодный и отчужденный взгляд загорелся в объятиях любовника, и Кадзу отдал все свои оставшиеся силы, чтобы доставить женщине покой и расслабление. Он забрал ее страх, ее переживание и слушал, как Мэй сладко уснула, наконец не опасаясь за свою жизнь.