Психи

      Белоснежные стены, кажется, бесконечного коридора психиатрической больницы неприятно слепили глазные яблоки, выжигая роговицу, и Саре пришлось крепко зажмуриться, мотая головой из стороны в сторону, отгоняя навязчивые мысли о том, что эти стены выглядели бы куда симпатичнее, оставь Сара на них разных размеров и форм пятна свежей алой крови, которые она непременно оставила бы с помощью своих собственных рук.       Русые волосы нелепыми прядями с большими кусками засохшей грязи, травы и, по-видимому, чей-то крови — последствиями того, что Сара за последние несколько часов пару раз повалялась на земле, спадали на хрупкие плечи девушки и покачивались в такт её небольшим ленивым шагам, пока двое крепких мужчин в военной экипировке, взявшись за предплечья О’Нил, буквально волокли её за собой в сторону камеры, иногда сильнее, чем требовалось бы, сжимая нежную, изувеченную множеством мелких порезов кожу рук, облачённых в длинные серые рукава смирительной рубашки, перекрещенные спереди и завязанные в тугой узел сзади.       Сейчас, шагая за военными и врачом, Сара была похожа на безумную Диснеевскую панду: горящие недобрым огнём глаза цвета ясного неба были украшены потекшей тушью, что образовала тёмные круги вокруг, и тонкие чёрные дорожки на щеках; жёлтая помада была размазана, если не по всему лицу, так по половине точно, — и можно было бы подумать, что эта девушка, больше похожая на безобидную Барби, чем на хладнокровную убийцу, рассталась со своим бойфрендом, а после горько плакала и побежала страстно целоваться с первым попавшим парнем, лишь бы показать бывшему какое счастье он упустил, но если верить милой девушке в полицейской форме, оповещающей по новостям о том, что случилось буквально два часа назад, то Сара О’Нил — девушка со сложнейшей формой психического расстройства была арестована и заключена под стражу в частную психиатрическую клинику особого контроля города Нью-Йорк за двойное убийство: своего молодого человека и его любовницы, которых она застала за изменой сегодня днём, а после нанесла жестокие увечья и травмы, несовместимые с жизнью, прямо в постели их квартиры.       Сопровождающие О’Нил остановились перед массивной железной дверью, похоже единственной во всей больнице, которую охраняли два точно таких же, как и те, что привели её, военных в спецформе, бронижелетах и шлемах. Пока они, яро жестикулируя руками и автоматами, что-то обсуждали, во что Сара особо не вслушивлась, доктор отошёл подписать какие-то бумаги, а после вернулся, и охранники открыли дверь, снимая с неё три замка, на что девушка мерзко усмехнулась, обнажая ряд белоснежных, точно таких же как стены, длинных зубов, отчего ещё больше стала похожа на психа. — Шагай! — грозным, нетерпящим непослушания голосом рявкнул один из военных, больно пихая дулом автомата в спину девушки, призывая зайти в камеру с большим окном из пуленепробиваемого стекла. — Злюка, — рыкнула О’Нил, пока уже двое мужчин пытались затолкнуть её в палату, такую же белую, как и вся больница, — Может, тебе отсосать, чтобы добрее стал, — усмехнувшись собственной дерзости, Сара вдруг почувствовала четыре крепкие мужские руки на предплечьях: по две на каждом, а затем резкий толчок.       Удар в спину и девушка уже чувствует, как буквально парит над полом, летя куда-то в глубь камеры, видя перед собой только противную белоснежную стену, что от внезапной скорости просто плывёт перед глазами, смазываясь и искажаясь, словно в каком-то детском кошмаре, где мир начинает таять, а монстры вылазить из трещин в домах и земле, заполняя всё пространство розового и плюшевого мира, когда-то населявшего милыми единорогами, своими тёмными сущностями, мраком и злобой.       Несколько секунд свободного полёта сменяются на болезненное приземление на источающий зловонный аромат из смеси лекарств, крови, затхлости и сырости с примесью холодного потока воздуха из мелких щелей светло-серый кафельный пол, весь удар от которого пришёлся на лицо О’Нил, потому что её руки были крепко связаны где-то в районе поясницы, и поэтому она чисто физически не смогла бы выставить их вперёд. Маленький нос спешно встретился с гладкой поверхностью холодной плитки, издавая характерный хруст, означающий, что кость сломана. Замечательно. Приятная ноющая боль для психопата сродни оргазму для здорового человека, и Саре непременно понравилось это чувство, а с ним и ощущение искривлённого носа, из которого тонкой струйкой потекла капелька алой крови, проводя за собой линию над губой, а затем, немного поменявши направление за счёт рельефа пухлых губ, текла уже по краю, обводя контур рта, и остановилась в ямочке над подбородком, скапливаясь в капельку.       От такого крышесносного покалывания в носу девушка блаженно прикрыла глаза, любовно улыбаясь окровавленными губами, отчего носик сморщился, доламывая кость, и остановивщаяся ранее кровь с новой силой хлынула из ноздрей, маленькими каплями падая на пол, разбиваясь о поверхность, словно дождь о стекло, образуя маленькие брызги вокруг, создавая кровавый узор на светлой поверхности.       Довольная проделанной работой О’Нил откинула голову назад, чего делать, естественно, нельзя, потому что кровь начинает стекать в гортань и может попасть в трахею, вследствие чего человек начинает захлебываться и давиться, но это же Сара, поэтому, запрокинув голову, она почувствовала как тёплая вязкая жидкось, протекающая вдоль всего человеческого тела по венам, артериям, каппилярам и аортам, стала постепенно стекать в носоглотку, окрашивая внутреннюю поверхность в бардовый цвет, но, благо, не попала в трахею и этот псих окажется жив.

***

      Пару часов О’Нил сидела на любезно предоставленной сотрудниками больницы кушетке и неотрывным взглядом, полным злобы и обиды, прожигала в полу, украшенном изобилием разных капель засохшей крови, нематериальную дыру. Руки всё также связаны, нос сломан, а лицо в крови, — просто идеально для психа. Осталось найти биту с Джокером, и комплект будет полон.       Сара сидит молча, не психует, не рвёт на себе волосы и не разбивает в кровь голову, потому что знает, что это бесполезно, и именно так закончился прошлый её «поход» в психушку, когда пять лет назад богатенькие предки обнаружили у шестнадцатилетней десятиклассницы психическое заболевание начальной стадии, совсем незначительное, и заплатили лечебнице достаточно круглую сумму, чтобы их дочь-психа упекли на год в дурку. Бесконечный год мучений, психологического давления, лекарств и насилия, и вот. Из больницы вышел совсем другой человек: семнадцатилетняя девчонка с самой сложной формой психического заболевания. — Доктор, — Сара подошла к окну, за которым на посту сидел врач. Ну как сидел, спал, кинув голову на стол и пуская слюни на возможно какие-то важные документы, подложив обе руки под голову и нервно ёрзая задом по скрипучему стулу, — эй, кто-нибудь! — Чего орёшь?! — басистый голос раздался где-то за мощной дверью, и О’Нил незамедлительно направилась в её сторону. — Начальник, будь другом, развяжи руки, — буквально взмолившись, девушка устало упёрлась лбом в холодный металл, потерпев об спину руки, что уже затекли и начали чесаться от того, что кровь давно от них отлила. — Не положено, — стальным тоном отчеканил солдат, будто зубрил эту фразу всю свою никчемную жизнь. — Ну пожалуйста, — придав голосу максимально милый тон, Сара покрутила головой, перекатываясь лбом, будто делает массаж, — я не буду буянить! — Ладно, — после секундных раздумий, военный открыл маленькое окошко в двери и девушка, повернувшись спиной, подставила руки для того, чтобы их освободили, — Спасибо, спасибо, спасибо! — по-детски пропищала О’Нил, радуясь развязанным рукавам, и сразу после щелчка закрывающегося окна принялась нервно тереть запястья, на которых остались следы от тугого узла.

***

      Блаженные стоны, разрезающие глухую тишину помещения, перемешивались с еле слышным хлюпаньем и скрипом потертой кожи кушетки от частого ёрзанья задом. Разведя согнутые в колени ноги пошире, Сара, закатывая от удовольствия глаза и закусывая губы в кровь, погружала два пальчика с неаккуратным погрызанным маникюром в обильно сочащаеся лоно, всё глубже и глубже проталкивая их внутрь. Вновь вынимала и ласкала, влажными, немного липкими подушечками набухший клитор, отчего стоны становились громче, обволакивая нутро приятными ощущениями, а дрожь, прокатывающаяся по всему телу только усиливалась, унося девушку в мир ярких оргазмов, где открываются все двери и пути в ранее неизвестное и неизведанное.       Бешенное сердцебиение и дрожь по всему телу прервал какой-то отдалённый звук, заставляя вынуть пальцы и напрячь слух, ведь сейчас примерно часа два ночи и все врачи в это время обычно пускают слюни в подушку, смотря десятый сон, а охранники настолько дисциплинированные, что даже чихают по приказу.       Спустя какое-то время звуки немного усиливаются, и О’Нил отчётливо может услышать тяжёлые шаги нескольких человек и смех. Такой смех она слышала лишь единожды, когда записывала аудио своему бывшему и, безумно усмехаясь, ругалась с ним о какой-то ерунде, о которой сейчас и под дулом снайперской винтовки не вспомнит. Зловещий, если можно так выразиться, смех становится громче, и Сара понимает, что он принадлежит мужчине, которого, по-видимому тоже заключили под стражу. Мёртвую тишину, освободившуюся от смеха коридора, разрезал оглушающий выстрел, заставляя всё внутри сжаться до мизерных размеров, а барабанные перепонки трещать с такой силой, что звук, исходящий от этих органов человеческого тела, запросто может заглушить выстрел.       Представляя, как чью-то голову разносит на кусочки одной пулей в лоб, образуя кроваво-красное отверстие посередине и проникая глубоко, через толщу черепной коробки в мозг, превращая его в кашу однородной массы, что сию секунду окажется размазана по белоснежной стенке, Сара в нетерпении и предвкушении чего-то зрелищного и прекрасного вскочила с места своих утех или, как пронеслось сейчас в её больной, забитой всякой жутью и лишённой здравых мыслей голове: маленького мира мастурбации, и подбежала к окну, оглядывая коридоры.       Где-то с десяток военных в полном обмундировании вели какого-то парня, движения которого были полностью скованы оковами тяжёлых железных цепей. Запястье и щиколотки скованы между собой длинными, неподвластными к открытию цепями, массивные браслеты от которых сжимали руки и ноги. На шее красовался такой же мощный, тяжёлый и невероятно привлекательный ошейник, два конца которого соединены замком, похожим на амбарный, только меньше. Белая футболка, как после резни оказалась вовсе не белой, а бордовой и изрезанной, словно на этом парне проверяли остроту кухонных ножей. Мускулистые руки, украшенные паутинками из чертовски сексуально выпирающих венок, огромных татуировок и шрамов так и манили, завораживали, не позволяя похотливому взгляду О’Нил подняться выше, к лицу, чтобы кончить, увидев мощные скулы, изувеченные свежими шрамами, тонкую линию губ, изогнутых в жуткой усмешке и эти каштановые волосы, что благодаря влаге стали казаться рыжими под светом стерильных ламп.       Вся делегация неторопливо прошла мимо камеры Сары и пока та стояла, как завороженная наблюдая за этим сексуальным чёртом в кандалах, парень повернулся в её сторону и, замедлив шаг, искривляя губы в дурной усмешке, подмигнул ей, а потом видя, стекающую по стеклу испарину от учащенного дыхания, расхохотался, метая искры из своих глаз цвета зелёной листвы с примесью азарта, крови и смерти. Псих.