«Кактус, который зацвёл...»

Вот что Феликса до сих пор удивляло в его муже, даже спустя полтора года совместной жизни, так это то, что у того всегда всё цвело, плодилось, размножалось, улучшалось и эволюционировало. Нико был рекордсменом по части кого-то пригреть, прикормить, приодеть и прибрать к рукам. Усыновить кучу беспризорных детей, к примеру. Феликс начал любить детей после знакомства с красоткой Мэри-Джейн. Он хорошо заботился о Фабрицио и уже достаточно привязался к Жайминьо. Тем не менее, когда Нико намекнул, что у него теперь два ресторана, дела идут в гору и вообще — не следовало бы им снова подумать о пополнении в семействе? — Феликс, что называется, лёг костьми. В прямом смысле. Поперёк дверей. Причитая и стеная, что, должно быть, он сжёг феном волосы Самсона, раз вселенная так настойчиво пытается вылепить из него отца, ведь он не создан для отцовства, и вообще в прошлый раз он засунул Жайме с собой в школу пару хот-догов, так как ему лень было готовить полноценный обед. Нико, конечно, пожурил Феликса за такую халатность, но в целом поржал и из милости решил не ставить больше над своим супругом никаких родительских экспериментов. Тем более что Феликс только недавно устроил семейный праздничный ужин в честь того, что Фабрицио наконец-то вырос из памперсов и "хвала Деве Марии и всем Святым Угодникам: больше в доме не будет никаких грязных подгузников, которые нужно менять!" Помимо детей, своих и чужих, Нико прикармливал также всех бродячих животных в округе. Притащить в дом маленького брошенного котёнка, найденного где-нибудь в стоке канализационных отходов — почему нет? И Феликс полночи возится с ним в ванной, пытаясь отмыть и отчистить его поросшую плесенью шерсть, отчаянно борясь с внутренним желанием утопить его всё в той же ванной; затем сушит феном, мысленно убеждая себя, что засунуть маленького котёнка в микроволновку для просушки — плохая идея; а позже греет ему молочко и кормит из бутылочки, обернув в полотенце, и Нико, проходя мимо них по коридору, умиляется, какие же они оба котики. Феликс кривится.       А потом ещё несколько недель пытается привыкнуть к тому, что каждое божье утро на его голые ноги, торчащие из-под одеяла, набрасывается мохнатая пушистая лапа с острыми, как иголки, коготками, которые впиваются Феликсу так глубоко в ногу, что Нико шутит, что им больше не нужен будильник: Феликс своими криками успешно будит весь дом. Чуть позже бабушка отдала им Джульетту, так как у них с Лютеру больше не было сил ухаживать за ней. И Джули, попав в дом к Феликсу, первым делом нассала в его любимые тапки. Нико, едва сдерживая смех, пытался урезонить своего разбушевавшегося мужа, который в одной обутой тапке и с другой (мокрой) в руке носился по дому за несчастным животным, клятвенно обещаясь собственноручно его стерилизовать кухонным ножом и закройщицкими ножницами. Жайме, вернувшись из школы, при виде этого зрелища уронил на пол рюкзак и смеялся минут пятнадцать, даже несмотря на то, что Феликс пригрозился стерилизовать и его, если он не перестанет потешаться над отцом. Впрочем, увидев, как Нико и Жайминьо в обнимку веселятся возле стены, утирая друг дружке слёзы от смеха, Феликс потеплел и прекратил свои попытки отомстить Джули за порченные тапки. Правда, с тех пор к мохнатой кошачьей лапе, играющей с его голыми пятками по утрам, присоединились ещё и крепкие собачьи зубы, которые стягивали с него одеяло стабильно каждый день в одно и то же время. Феликс причитал, что, должно быть, он пересолил все блюда на Тайной Вечере, раз животные в доме выбрали его своим главным объектом для потешательства. С Нико-то они оба вели себя просто ангелочками: спали, свернувшись калачиком, у него в ногах, не доставляя ни малейших проблем. Нико смеялся, что это всё из-за ауры, которую Феликс вокруг себя распространяет. Феликс в ответ делал вид, что понятия не имеет, о чём говорит Нико. Помимо детей и зверья Нико подкармливал ещё и чаек на побережье, периодически выбрасывая им из своего ресторана на пляже отходы от суши и остатки лосося, чем дико выбешивал Феликса. “Лосось в наши дни стоит как два вагона золота, а ты швыряешься им налево и направо! Это, мать его, чайки, Нико! Они призваны добывать себе рыбу сами!” “Я выбросил только те куски, которые нельзя было использовать для суши. Я не такой дурак, Феликс! — парировал Нико. — И с каких это пор тебя волнует то, что происходит на моей кухне?” “С тех пор, как я стал управляющим в твоём ресторане! И делаю всё возможное, чтобы он не загнулся. На счету каждый реал!” “Когда ты покупал силикон на деньги больницы, будучи там управляющим, тебя это вообще не заботило!” “Это силикон! А это — глупые курицы!” — Орнув, Феликс махнул рукой в сторону притихших и рассматривающих его с недоумением чаек. “Можно подумать, силикон не для глупых куриц”, — обиженно поджал губы Нико. Феликс на секунду замер. “Ну, если с такой стороны на это посмотреть...” Спустя секунду, они оба расхохотались в голос, позабыв про взаимную обиду. Казалось бы: вот и всё, на что Нико распространял своё нескончаемое обаяние. Но нет. Были же ещё цветы. Дурацкие цветы, что росли в доме, вокруг дома, в палисаднике, на окнах... И всюду цвели, цвели... Словно за окном круглогодично стояла весна. Нико сам выращивал всё это богатство в свободное от ресторана время, и, несмотря на явный перебор в количестве, в доме или вокруг него не было ни одного увядшего или загнувшегося цветка. Феликс неоднократно предлагал завести садовника, чтобы тот присматривал за всем этим дикорастущим великолепием, но Нико доставляло удовольствие самому ухаживать за цветами. Временами они с Адрианой часами пропадали в палисаднике, и Феликс на полном серьёзе думал, что следующим этапом цветоводства Нико станет выращивание помидор и огурцов. “Земледел чёртов!” — про себя ругался Феликс, с кружкой кофе сидя на террасе, сплошь увитой растениями, и любуясь цветущими гортензиями в саду. Для него по-прежнему оставалось загадкой, почему от прикосновений его благоверного всё вокруг расцветало и начинало жить. У Нико был какой-то особенный дар — даже в выращивании цветов. “Это всё потому, что я с ними разговариваю, — с улыбкой поведал Нико. — Цветы — очень нежные и хрупкие создания, они реагируют на наши эмоции. Им тоже нужно внимание, нужно, чтобы с ними говорили...” Феликс, конечно, не повёлся. Но на всякий случай решил проверить это поздним вечером, в отсутствие Нико, который задержался у себя в ресторане. Также, на всякий случай, он выбрал то растение, которое, по его мнению, было наиболее «толстокожим» и наименее ранимым — кактус. Два часа он беседовал с кактусом на подоконнике, пересказывая ему всю свою жизнь, начиная с ненависти своего отца к нему в детстве и закончив тем, как он мстил своей сестре на протяжение десяти лет. К утру кактус загнулся. Нико, узнав о причине, заставившей растение ни с того ни с сего скоропостижно отдать концы, хохотал так долго и так громко, что из соседней комнаты прибежал Фабрицио, чтобы посмотреть, почему папа смеётся. — Феликс, от тебя мрут даже кактусы! — задыхаясь от смеха, выдавил из себя Нико. — Я сделаю вид, что не понял контекста, — наморщился Феликс. — И вообще: кактус просто не выдержал слушать про мою тяжёлую судьбу... — Кто угодно бы не выдержал, — продолжал загибаться пополам Нико. В итоге почивший кактус решено было отдать Феликсу, чтобы он о нём позаботился и выходил его снова. Феликс какое-то время ворчал, что это плохая затея, и что он ровным счётом ничего не смыслит в кактусах, но в конце концов сдался. С тех пор кактус переехал к нему в кабинет (так как в спальне его не разрешил держать Нико — по его словам, кактус в спальне портил весь фен-шуй), и Феликс в свободное от дел время копошился над ним, подсыпая ещё земли или подливая минеральную смесь. В конце концов растение очухалось. Может быть, потому что повлияла минеральная смесь, или потому что Феликс больше не пытался рассказать ему страшные истории из своей жизни. А в один прекрасный день Феликс даже вынес его с собой на солнышко на террасу. Он уже вывез на лужайку перед этим своего отца на инвалидной коляске, чтобы тот подышал чистым свежим воздухом и немного прогулялся. Неподалёку устроили пикник под открытым небом Адриана, Нико, Жайме и Фабрицио. Феликс следил за тем, как Нико намазывает всем на бутерброды икру и неосознанно улыбался. — Ах, Кактусёныш! Когда я смотрю на Барашка, у меня просто сердце тает. Ты только посмотри, какой он миленький! Он по милоте не уступает ни одному из наших детей. Такой же наивный, простосердечный и непосредственный. С большими лучистыми глазами и этими вьющимися смешными кудряшками. Ну вылитый же Барашек! — Феликс романтично вздохнул и потянулся к своему коктейлю — его тоже делал Нико, специально для Феликса. В холодильнике все полки были заставлены этими напитками с цветными трубочками. — Он знает, что я люблю, — Феликс задумчиво повертел коктейль в руке, — он знает, как я люблю, — на этих словах на его губах появилась загадочная улыбка. — Он настоящее солнышко, Кактусёныш. Не этот круглый жёлтый шар, что ты наблюдаешь из своего окна каждое утро, а вот этот прекрасный человек... Феликс замолчал. Резко, словно только что осознал весь смысл сказанных им слов и всю глубину своих чувств к Нико. Этим вечером он почти не пререкался ни с кем из домашних и был неожиданно тих, так что Нико даже несколько раз подходил к нему и трогал тыльной стороной ладони его лоб, чтобы узнать, нет ли у него температуры. Феликс каждый раз ловил его ладонь и подносил её к губам, оставляя на костяшках пальцев невесомый поцелуй. В глазах его светилось столько любви, что непривычного к проявлениям чувств от Феликса Нико это немного смущало. Он решил не портить им обоим ночь и выяснить у Феликса всё наутро. Возможно, тот кого-то ненароком сегодня сжёг... Отсюда и эти приступы необъяснимой ласки — как знак извинения. Нико нужны были все его моральные силы, чтобы простить Феликсу то, что тот наверняка втихаря натворил. Однако, наутро единственной переменой, ожидавшей жильцов дома, было то, что кактус Феликса неожиданно зацвёл. Посмотреть на это чудо сбежалась вся прислуга: и Адриана, и Инес — новая повариха, которую Нико нанял для своего второго ресторана. Все собрались в гостиной, восхищаясь редкому и красивому зрелищу. — Я слышала, что кактусы цветут раз в сто лет, — восторженно поделилась Инес с Адрианой. — На самом деле чаще, — ответила девушка. — У сеньора Нико они цвели каждый год. Просто этот был особенный, трудный. Никого не принимал. Того и гляди грозился зачахнуть. Сложный цветочек! Феликс поймал на себе красноречивый взгляд Нико и вздохнул. — Да-да, должно быть, два трудных существа нашли друг друга. — Или кто-то научился любить, — негромко подсказал супруг. — Точнее, меня научили. — Феликс снова посмотрел Нико в глаза, а затем поцеловал его. Тепло, нежно, по-свойски, совершенно не заботясь о посторонних вокруг. В конце концов, Нико — его муж. Его единственный и неповторимый мужчина, которого он любит и будет любить ещё долго — до конца жизни или, по крайней мере, до тех пор, пока в мире не отцветут все кактусы.