И никого больше

Все прекрасное случается внезапно. Так думал Тэхён, когда внезапно всей группе объявили небольшой перерыв в работе. Камбэк и тур прошли с мировым шумом, концерты были проведены успешно, если закрыть глаза на то, что Чимин потянул ногу на сцене в самом конце тура, но это даже не в счет. Все были довольны, все на недельку разъехались домой, а вторую решили провести в общежитии: слишком прикипели друг к другу и к родным уже стенам. Большая часть группы разошлась по кинотеатрам и кафе-барам, а Тэхён остался в общежитии, внезапно для себя обнаруживая, что Чонгук остался тоже. Младший вернулся поздней ночью, так что даже теперь, ближе к вечеру, он вытягивал ноги в постели и сладко сопел в подушку, лишь изредка выползая из комнаты, чтобы попить воды или сходить в туалет. Пару раз Тэхён справлялся о его самочувствии и спрашивал, не хочет ли Чон есть, но тот постоянно слабо морщил нос, отрицательно качал головой и снова уходил к себе. И такое поведение младшего Кима тревожило, а его самооценка медленно ползла вниз. Он вновь и вновь смотрел на себя в зеркало, а затем принюхивался к самому себе, но никаких изменений в запахе не наблюдал. Поведение Чонгука ему было совершенно непонятно, хотя Тэхён не настаивал на общении. Он и сам неважно себя чувствовал. Все прекрасное случается внезапно, и Тэхён думал об этом до тех пор, пока к четырём часам вечера у него вдруг не скрутило судорогой живот, пока не задрожали ноги. Стараясь оставаться спокойным, он поднялся со стула, дошёл до кухонного шкафа и максимально ровно начал шариться в медикаментах. Школьный курс давно остался за спиной, но его личный врач частенько задавал ему вопросы: не началась ли у него течка, не болел ли живот, не было ли ощущение, будто он встретил своего человека, с которым бы он хотел провести весь остаток своей жизни? А Тэхён даже не знал, что ответить. Он знал, что с подросткового возраста ему врачи сообщили, что он, скорее всего, омега. Телосложение располагало к тому, но гормональный фон был настолько ровным, что не стыдно было бы подумать, что он бета. Но Тэхён отмечал то, что он пахнет, слабо, но пахнет, чем-то, что напоминает незрелый банан и молоко, но запах его был настолько слабым, что вряд ли мог привлечь хоть кого-нибудь. А еще – за его двадцать с лишним лет у него ни разу не было течки. И это было чертовски ненормально. Он пил, конечно, таблетки. В преддебютное время – стимулирующие препараты, а после дебюта - строго подавляющие, едва ли не горстями, как и все остальные участники группы. Им нельзя было отвлекаться на свою природу, и течки, которые могут длиться с неделю, как и гон, никому не были нужны. Тэхён сдавленно, глухо застонал. И… закрыл шкафчик. Вцепился пальцами в столешницу кухонной тумбы, удерживая себя на месте. Ноги у него дрожали, плечи сводило судорогой, а от лопаток до поясницы волнами разливалось удушливое тепло, медленно переходящее в жар и сползающее ниже, до крестца. Ким, человек шальной, открытый и непредсказуемый, теперь хотел прочувствовать свое состояние, чтобы убедиться в своих догадках и уже потом принимать взвешенное решение. Но тогда, когда он осознал, что у него действительно начинается первая в его жизни течка, мыслей о таблетках у него уже не было. Потому что он вдруг почувствовал жгучий аромат жженой корицы, будто взболтанной в глинтвейне: так пахло из комнаты Чонгука. И Тэхён захлебнулся этим запахом, распахивая рот и запрокидывая голову назад. Заметил отстранённо, как все его ощущения обостряются, а запах Чонгука становится невыносимо притягательным, и проскулил. Он знал, что вот еще пять минут – и он начнет терять голову, и до этого нужно срочно предпринять какие-то меры, ограничить себя – лишь бы не завалиться в комнату единственного оставшегося в общежитии альфы и не… — Тэхён-а, все нормально? — хриплый голос Чонгука донесся до Тэхёна из коридора, и младший зашёл на кухню. Ким обернулся на него, не сдерживая тремора в коленях, и увидел, как глубоко и сипло Чон вдохнул воздух с вплетенным в него ароматом течного Тэхёна. И зажал себе рот и нос рукой, быстро приближаясь к хёну. А тот, едва стоя на ногах, повернулся к нему всем корпусом и зацепился пальцами за его измятую домашнюю футболку, выстанывая сладкое “Чонгу-ук". Тот чертыхнулся сквозь ладонь. — Идиот, где твои таблетки? — прорычал он через пальцы, тяжело дыша и открывая шкафчик, пока Тэхён едва ли не с урчанием вился вокруг него и лез к его напряжённой шее, облизывая ее своим развратным блядским языком. С низкими постанываниями терся бедрами о его твердеющий член в спортивках и тяжело дышал на ухо, безостановочно, как заклинание, наговаривая его имя. — Тэхён, прекрати, ты должен выпить свои препараты, Тэ… А тот уже весь дрожал, округлой задницей томно потираясь о столешницу, и Чонгук видел, что на свободных карамельных шортах старшего в области паха появляется пятнышко расплывающейся смазки. Он видел и с одурением ощущал усиливающийся запах банана и молока, теперь уже с примесью сладчайшей ванили. У него самого уже член дрожал и сочился смазкой, а этот чертов Ким Тэхён видел это. Видел – и гладил его стояк через треники, поскуливая совершенно беспомощно. — Чонгук-а, — бархатисто выдохнул он, и Чонгуку захотелось сдохнуть. Он тоже вцепился в несчастную тумбу, едва не рыча, пока под ним весь извивался и изнемогал омега. Омега, который должен принадлежать только ему. — Прошу тебя, сделай это со мной… возьми меня… Нельзя. Если Тэхён со своей чудовищной задержкой в развитии толком еще ничего не понимал, то Чонгук с шестнадцати был вполне половозрелым альфой и едва ли не с дебюта ощутил то, что Тэхён – его истинный. От этого вся их нежность друг к другу, общие интересы и нечеловеческая тяга. Никаких молний от касаний, никакого сумасшествия. Просто Тэхён настолько свой и родной, что он весь – для Чонгука, с самого рождения. Но им нельзя. Иначе вся их неприкрытая химия будет слишком заметна, а метки – совершенно запрещены. Им все еще нужно притворяться бетами для миллионов. — Нет, — жестко оборвал Чонгук и ощутил укол в сердце, когда Тэхён заскулил и вцепился в него. Но младший отталкивал его и пытался уйти, пока действительно почти не швырнул в сторону, уходя стремительным шагом к себе в комнату. Тэхён погнался за ним. Так быстро, как только смог – на своих дрожащих, заплетающихся ногах. Но когда он дошёл до комнаты Чонгука, дверь была уже заперта, и он в бессилии привалился к ней, царапая дерево ногтями и выскуливая уже в голос: — Прошу, Чонгук, открой дверь… пожалуйста, открой мне… Жар усиливался. Теперь дрожали не только руки и ноги – Тэхёна всего трясло, живот болел, и эта боль грозила перейти в действительно мучительную. Между ягодицами впервые в жизни стало тепло и скользко, и без белья это ощущалось особенно сильно, когда Ким переступал с ноги на ногу, отираясь возле двери в комнату Чонгука и умоляя его открыть. А тот молчал, слышно было лишь его шумное дыхание. И Тэхён чуть не умер, когда к этому дыханию еще прибавились глухие постанывания и абсолютно развратные чвокающие звуки. Чонгук, стоя за дверью и навалившись на нее спиной, дрочил, вдыхая запах течного Тэхёна. — Умоляю, открой, — Ким ударился лбом в дверь и едва не в слезах всхлипнул, почувствовав, как вязкая смазка стекает по его ягодицам к бедрам. Из-за двери донесся сдавленный стон, перетекающий в рычание, и Тэхён с диким жаром, вспыхнувшим в груди, осознал, что Чонгук ускорился. — Прошу, трахни меня, Чонгук-а, пожалуйста, открой мне… Тот от двери внезапно отошёл, и Тэхён на ватных ногах опустился на колени, всхлипывая и дергаясь. Смазка выделялась непрерывно, и все тело дергало вперед-назад под сопровождение из ярких картинок, всплывающих в воспаленном мозге. Вот Чонгук, рычащий, злой и распаленный, вылизывает его там, где стыдно представить, а вот трется о его мокрый анус своим крупным членом. А в следующей сцене – уже размашисто трахает прямо на этом же полу, пока Тэхён стонет, извивается и едва не кричит. И Ким замечает в плывущем сознании, что и вправду стонет, лёжа на полу, впихивая в рвущиеся изо рта звуки бессвязные просьбы об одном. У него ноет поясница, а анус часто сжимается, и шов шорт (не)приятно трется об него, намокшая ткань липнет к округлой заднице. Тэхён трогает ладонью свою промежность и в голос громко стонет. Становится лишь хуже, хотя сейчас он бы вставил в себя хотя бы пальцы – лишь бы унять хоть немного этот зуд внутри себя, который успокоится лишь от члена альфы. Например, того, которой сидит всего в паре метров от него в закрытой на ключ комнате. И Тэхён может лишь биться об его дверь, стонать, умолять, плакать, хлебая душный глинтвейновый запах жадным ртом. Следующие часы проходят в мучениях. Чонгук не открывает ему, зато ублажает слух корчащегося на полу Тэхёна своим рычанием и липкими звуками движущейся вверх-вниз ладони: Ким закатывает глаза и широко распахнутым ртом втягивает в себя запахи. Откровенно пахнет спермой, и ее вкус Тэхён почти чувствует на своём языке, и это уже в пятый раз за последние полтора часа. Изредка звенит цепь. Омега не может понять, что это, звук то звонкий, то глухой, прорывается сквозь пелену запахов и жгучих прикосновений контрастно-холодного пола, и Тэхёну даже думать не хочется, что это. Он стонет долго, умоляет долго. Потом просто рыдает, хнычет, извивается на полу. Желание становится физически невыносимым, пытка будто раскаленным огнём, иглами под ногти и капающей водой одновременно. Терпеть невозможно. Через час Тэхён уже не хнычет, а стонет и кричит до срыва голоса, и Чонгуку, и ему самому страшно это слушать: звуки, наполненные страстью и неизмеримым страданием, походят на начало фильма ужасов или какое-то совсем хардкорное порно, и Тэхёна всего изламывает на полу в судорогах. Он кричит со слезами, до хрипоты, бьет ослабевшими ладонями в дверь и рыдает, задыхаясь. Так проходит два с половиной часа, пока в прихожей вдруг не щёлкает свет. И Чонгук, ни Тэхён уже не шумят, в общежитии – мёртвая тишина, но Намджун, пришедший из кафе, чует неладное. Неладное вперемешку с одуряющим запахом течной омеги. Это уже привычный запах Тэхёна, только окрепчавший слишком внезапно и ставший слишком сладким и манящим до того сильно, что лидер с тяжёлыми выдохом уперся ладонью в стену в прихожей и прорычал. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, стряхнуть кожанку с плеч, разуться и пройти дальше в помещение, ближе к комнате Чонгука, где у двери на полу лежал Тэхён – лицом в пол, дрожащий, с мокрыми шортами, прилипшими к манящим ягодицам. Смазки под омегой собралось уже много, лужица пахла ванилью и бананами, и Намджун замер над измученным омегой. Его собственное возбуждение для него было не новостью, член в брюках болезненно давил на ткань, и Ким встал на колени позади омеги, расстегивая ширинку и свободной ладонью сжимая ягодицы Тэхёна прямо через липкие штаны. Матернулся глухо, открывая общий чат с одногруппниками и сделал короткий дозвон, даже не дожидаясь, пока хоть кто-нибудь ответит. Это привычный уже сигнал, команда. Все могут расслабиться и удовлетворить свои желания, чтобы во время туров проблем не было. И Намджун знал, что скоро вся группа будет дома. — Чонгук?.. — бесконечно замученным голосом позвал Тэхён, приподнимая голову, и Намджуну стало почти больно от того, как омега весь дрожит, не в состоянии даже голову держать ровно. А Тэхён слабым не был. Он омега, но его телосложение – чертов идеал бет и чёртова конфетка для взгляда каждого альфы. — Нет, это я, — отозвался Намджун, стаскивая с ягодиц младшего мокрые шорты, и едва не простонал. Песочного цвета ягодицы и вспухшая, мокрая дырка ануса, сжимающаяся, но приоткрытая. О нее лидер потерся своим стояком с рычанием, и Тэхён задрал задницу, всхлипывая сладко до боли. Намджун навалился сверху, притираясь и вставляя член в омегу. И тут младший Ким заметался. Он трясся, зажимался, стонал и выгибался, и лидер охреневал от его запаха, молясь на свою выдержку, чтобы не оттрахать бедного омегу, не дав ему привыкнуть к ощущению члена внутри. В первый раз, он читал об этом, это ощущение сводит омегу с ума, и если не остановиться сейчас, Тэхён может просто потерять сознание. Поэтому Ким рычит, целует и кусает его загривок, а Тэхён трясется всем телом и просто охуенно сжимает его всем своим скользким нутром, конвульсивно дёргается – и кончает, едва не выплакивая имя лидера. И тот к хренам срывается. Вдалбливается в тело омеги, загоняя член в него до упора, рвано дергает за плечи, за волосы, за бедра, насаживая дыркой на свой член глубже, рычит и почти насильственно трахает Тэхёна на полу, пока тот захлебывается стонами и криками, подмахивая ему. Его ягодицы липнут к бедрам и паху Намджуна, хлюпающие звуки его дырки одуряющие, и они оба трахаются, как животные. Старший бьет Тэхёна по ягодицам, даже душит его, вытрахивая из омеги сладкие крики, и не замечает, как идёт время, потому что через пять минут или через пять часов его самого едва ли не за шкирку оттаскивают от Тэхёна. У того красные следы на заднице от ладоней Намджуна, порванные шорты и залитые спермой ягодицы, смазка, не перестающая течь, и сорванный хриплый голос. Но он слепо приподнимается на руках, моргает ошалело и непонимающе, а потом вскрикивает и выгибается вновь. За спиной он слышит голос Хосока, чувствует его запах и вкус, когда старший проталкивает свои пальцы ему в рот: они со вкусом слащённого сахаром лайма, точно спрайт, к которому у Хосока самые глубокие на свете чувства. И Тэхён сосет пальцы альфы, стонет разбитым голосом, когда тот начинает трахать его. Впрочем, Ким знает, куда в это время смотрит Хосок – на своего истинного, на Юнги, пахнущего сахарной пудрой и маршмэллоу, на Юнги, оседлавшего член Намджуна и с густыми, урчащими стонами на нем скачущего. Возлюбленные поворачиваются друг к другу, и с минуту Тэхёну приходится скулить от неудовлетворения, пока Хосок с Юнги мокро целуются. Правда, когда он всхлипывает под Чоном, тот будто просыпается и начинает двигать бедрами так, что Тэхён возвращается к уже забытым крикам, не замечая, как в оргазме кончает с пару раз подряд, судорожно зажимая член Хосока в себе. Его сперма вливается в него потоком, и Ким стонет по-настоящему блаженно. Дверь прямо перед его носом внезапно открыта. Тэхён плывущим взглядом цепляет Чонгука, прикованного к ножке кровати наручниками им же самим, в окружении салфеток, о которые он, скорее всего, вытирал с рук свою сперму. Чон поднимает уставший взгляд и кривит пересохшие губы в улыбке. И они оба стонут в унисон, когда Чонгука седлает пришедший Чимин с его персиковым запахом, а в Тэхёна вновь входит Намджун. Позади них на диване жадно трахаются Джин с Хосоком, и высокие стоны старших пробирают Тэхёна до мурашек. Он и сам стонет, раскачиваясь вперед и назад под довольный рык лидера, а потом тонет в оргазме и в обмороке, когда Намджун вновь глушит его своими мощными толчками. Тело горит изнутри и снаружи, и член лидера ощущается внутри так потрясающе, что Тэхён бьется неосознанно под ним, слепо смотря перед собой. А потом вновь подходит Хосок, они с Намджуном подхватывают его обессилившее тело и перетаскивают в комнату Чонгука, где на самом Чонгуке уже Юнги, целующий младшего в губы. Он хороший хён. Трахает его член собой он тоже прекрасно. Чонгук стонет и рычит. Тэхён в который раз находится в крике. Он видит, как из задницы Юнги вытекает сперма Чонгука, как ее потом собирает ртом Джин, массируя яички альфы пальцами, второй рукой направляя стоящий колом член в задницу Чимина. Тот тоже стонет громко, и Тэхён подхватывает, потому что с пару минут Хосок и Намджун трахают его вдвоем, толкаясь и попеременно выскальзывая из течной дырки. Их члены натирают внутри до судорог приятно, но прежде, чем Тэхён кончает, Хосок покидает его тело и прямо перед его лицом стаскивает Чимина с коленей макнэ и начинает драть в задницу, раздвигая стонущему Паку ноги. А Чонгук садится вдруг на колени перед Юнги, вставшим на четвереньки, и Тэхён умирает от того, как горячо стонет его истинный, от того, как тот вдалбливается в своего хёна, смотрит в глаза Киму и тянет к нему руку. За нее Тэхён цепляется судорожно, целует татуированные пальцы и кончает. Сперма Намджуна заполняет его и выплескивается из дырки. Чонгук рычит и в оргазме запрокидывает голову. Юнги сладко хнычет под ним. Самое прекрасное случается внезапно. Всю неделю, пока Тэхён находится в течке, хёны поддерживают его и остаются рядом. И Ким не держит ни на кого зла за все произошедшее, тем более что альфы обнимают его действительно бережно и заботятся о том, чтобы Тэхён не забеременел и не сошёл с ума во время течки. У Чонгука тоже начался гон, так что Юнги, Чимин и Сокджин постоянно сменяли друг друга, но ни один омега или альфа в таком распаленном состоянии не подходил к своему истинному. “Все потом" — обещал Намджун, бросая взгляды на измотанного Сокджина, а тот смущенно и смешливо морщил нос и отворачивался. Юнги отпихивал Хосока, лезущего к нему с нежностями, а потом целовал в губы и уходил к Чонгуку в спальню. Оттуда же выползал растрепанный голый Чимин, заляпанный спермой, и сразу уходил спать. Тэхён не злился. Когда-нибудь он тоже сможет целовать и обнимать Чонгука, а потом сможет спать с ним, когда все уже будет для них неважно. Будут они – и никого больше.