Пиво было только поначалу

      Сердцебиение настолько удачно громыхало в темечке, что реши кто-нибудь добавить партию духовых — получится весьма сносная пародия на Грига*. В уголках глаз насохли корочки из размазанной туши и теней, в волосах запутался какой-то мелкий сор, неприятно тикало в самом кончике уха, но раскрывать глаза, и уж тем более вставать не было никакого желания — лишние движения вызывали резкое усиление головной боли.       Глэм бы и дальше изображал сбежавщую из Гизы* мумию, если бы не сушняк — во рту словно выгрузили пару тонн песка, не пожалев высыпать немного и в горло. Не поднимая тяжёлых век, парень (со второго раза) смог принять на скрипучей кушетке более или менее вертикальное положение.       — О, а Дездемона-то жива! — В дверном проёме показалась лохматая голова Чеса. — Ты как, чел?       В ответ Глэм выдал нечто среднее между жалобным писком и недовольным стоном, спустил ноги на пол (почему-то носок был только на левой), и, уперев локти о колени, опустил лицо в ладони.       — Э, как тебя развезло-то! — Верный друг сел рядом, протягивая страдальцу бутылку спасительной минералки. Тот жадно начал пить, крепко сжимая хрустящий в руках пластик.       — Почему Дездемона*? — прохрипел Глэм, наконец оторвавшись от горлышка и прислонив бутылку с прохладной водой к задорно пульсирующему виску.       — Тоесть, ты не помнишь как пристал к какому-то готу, требуя пояснить за перевёрнутый крест?       Глэм распахнул глаза и уставился на друга. На лице растянулась какая-то нервная улыбка, левое веко начало подёргиваться.       — Ну, там было что-то про апостола Петра*, смирение перед богом и ещё какая-то ерунда, — начал рассказывать Чес. — Потом он назвал тебя, пардон пур мон франсэ*, долбоёбом. Ты начал возмущаться, доказывать, что такой крест нельзя называть символом антирелигиозников, приводил какие-то аргументы на латыни… Я, если честно, не помню как он умудрился тебя за глотку к стене прижать, но прям пиздец как испугался. И разбил о его голову бутылку из-под Егеря*. Мы потом от его дружков три квартала петляли — еле смылись — Неужели не помнишь?       Глэм лишь покачал головой.       — Подожди, — спросил он, отнимая от лица минералку, — а откуда у тебя взялся Егермейстер?       — Э-э, нет, братан. Егерь твой был. Помнишь, ты его из магазина стащил?       — Нет, — честно, но не без ужаса в глазах признался Глэм.       — Ну, ты ещё тогда решил, что кабачок на прилавке замёрзнет и в носок его запихнул…       Взгляд опустился на босую ногу.       — …И привязал за шнурок к колесу у тележки чтобы он — цитата — «прогулялся, а то лежит и тухнет со скуки». Нас тогда так оперативно вышвырнули, что не заметили, как ты алкашку спёр.       В голове со скрипом проступали нечёткие образы событий вечера. Уши начали просто гореть от накатывающего волнами чувства стыда.       — Что мы вообще забыли в этом чёртовом супермаркете! — В сердцах воскликнул Глэм и тут же скривился от очередного приступа мигрени.       — Ты захотел йогурта, — с издёвкой протянул Чес, разводя руками.       — Какого ещё йогурта? — раздался обречённый стон в ответ. Что-то подсказывало, что это далеко не конец истории.       — Вишнёвого, мать его, йогурта. Чтобы «легче пережить травму».       Вот теперь он вспомнил — они сначала ходили в аптеку за иголкой от шприца, а после… Глэм осторожно дотронулся до уха. Теперь стало ясно, почему оно тикало — вокруг самого края хряща обернулось тонкое металлическое колечко.       — Откуда? — только и смог выдавить из себя он.       — Я сделал! — Не без гордости отметил Чес.       — А серьга?       — А это не серьга, это — пирсинг. Ты когда с какой-то девахой слюнообмен у самой сцены устроил, каким-то образом его раскрутил, вытащил у неё с губы и едва не помер, когда подавился — еле откачал тебя! Так что теперь это трофей. Носи и гордись.       — Притормози, — взмолился Глэм, залпом допив содержимое бутылки, — что за «деваха у самой сцены»? Где мы вообще были?       — Конкретно в тот момент — зависали на опэн-эйр концерте The Damned. Насколько я помню, мы в обход КПП прошли, протиснувшись между туалетом и оградой. Какой-то петух нас спалил, но ты ему так с перепугу под рёбра дал, что он собственной блювотиной поперхнулся.       Почему в его голосе столько восторга — он ведь чуть не убил человека? И почему сам Глэм этого не помнит?       — Да не парься, — Чес по-дружески хлопнул по плечу охватившего руками голову товарища. — Отстираем мы твою жилетку… Когда из озера выловим.       Точно. Тот панк ведь на него желудок опустошил. И, уже после страстных и смертельно опасных поцелуев, они решили постирать в ближайшем водоёме джинсовый жилет. Как только сами не утонули?       — Я, если честно, уже даже боюсь спрашивать, как мы оказались на The Damned. — Обречённо произнёс Глэм, откидываясь назад и опираясь спиной на стену.       — А, ну это я и сам не понял, — признался Чес. — мы когда из того бара вышли, мне поссать приспичило, ну я и отошёл. Возвращаюсь — тебя нет. Пошёл тебя в парк искать — он недалеко, думаю, может ты прогуляться решил. И правда — обнаружил тебя на дальнем его конце, у заборчика, которым сцену огородили. Ты стоял и сухой джин розовым шампанским запивал. Другой бы помер с такого коктейля, а ты вон, смотри-ка, живой почти.       Глэм не разделял его оптимизма — всё-таки так по-свински напился он в первый раз. Парень решил не уточнять, где он тогда нашёл алкоголь — мало ли, насколько криминальная история за этим стоит.       — Чес, — уже оболее твёрдо обратился он к другу.       — А?       — А по какому поводу мы изначально в бар пошли?       — Мы решили выпить по кружечке пива, чтобы отметить твоё восстановление в консерватории. Ты сдал на бюджет в этом году, хоть это-то ты помнишь?       Да, Глэм это помнил. А ещё помнил, что пиво было только поначалу.