Ещё встретимся, мама

Она чувствует, как ремень грубо бьёт её по ногам, бёдрам, затем чёрная змея хлестает её и по животу… Кажется, её мать сегодня немного увлеклась, раз зашла на неприступную территорию — шею. На фарфоровой коже её дочери не должно быть ни одного изъяна, а уж в видных местах — тем более. Отец старается не обращать на это никакого внимания, и с годами это стало легче: дочь стискивала зубы, до боли сжимая кости челюсти, но не кричала, не подавала даже намёка на то, что ей больно. А она ведь этого добивается, хочет, чтобы дочь расплакалась, прижалась, сказала, что никогда больше не будет обижать свою любимую маму и вживётся в роль каждой клеточкой тела. Только Адэр этого не произносит, даже видя в глазах матери фанатизм, с которым она её избивала. Она только думала о том, чтобы мать перешла грань, задушила её этим чёртовым ремнём, чтобы всё это кончилось… — Хватит, прекрати. — очень редко слышен его голос, такой хриплый, усталый. — Я нашла сигареты под её матрасом. — Эми не останавливалась, продолжая хлестать ремнем по торсу дочери. Ему хочется сказать: «И что?», только сам согласился пятнадцать лет назад, что дочь её, всецело, что он никогда не будет вмешиваться в их отношения, взамен на то, что в их доме хоть иногда будут появляться напитки покрепче пива. Он не допивает свою бутылку пива и уходит, в надежде, что уснёт до прихода жены, что её мерзкие изящные пальцы не потревожат его сна, что он в безопасности, хоть на несколько часов. Адэр теряет сознание, мать убирает ремень в положенное место, стирая, по привычке, отпечатки пальцев. Эми украдкой смотрит на дочь, усмехаясь её попыткам сопротивляться. Она думает о том, что рано или поздно огласит ей правила игры, закрепив над ней большую власть. *** Яркие лучи аккуратно ложатся на лицо юной Дан, всё также валяющейся на полу в синяках и без единого целого места. Адэр знает, что сегодня не пойдёт в школу, потому что она сама виновата, что снова ослушалась, пренебрегла словами своей заботливой мамы. — Здравствуй, милая. — голос, как всегда, приторно сладкий, нежный, с навязчивой иллюзией заботы, — Ты сегодня проспала. Я позвонила твоему директору и сказала, что ты заболела. — Зачем ты это сказала, мама? — театрально округлив глаза, спросила дочь, — Чтобы он подумал, что ты плохо за мной смотришь? — Умойся и садись завтракать. — она лишь строит кривую усмешку и в её болотных глазах выражается победа, которую она одерживала в этом доме на протяжении многих лет. Адэр смотрит на себя в зеркало, и ей становится противно. Её кожа нежная, тонкая, как у матери, только вот она брюнетка — в отца. Глаза различаются по цвету: радужка правого зеленовато-голубая, а левая такого цвета лишь наполовину — гетерохромия. Многие считают это милым, только самой девушки противно… противно, что она похожа на своих родителей, причём на обоих сразу, противно, что с зеркала смотрит её глаз, в котором сверкает вечный огонь победы. Её раздражает отец. Слабый, беспринципный, говорящий только по её сценарию раб, согласившийся жить под её господством, радуясь редкой бутылочке пива по вечерам… Мать же она просто ненавидит. Высокомерная, гордая кукла… Все должны старательно исполнять свои роли, даже если спектакль никто не смотрит, потому что ей так нравится, это утверждает её власть… Он думал, что она непобедима. В те редкие минуты, когда она оставалась с отцом одна, она видела его слёзы, и слышала, как он кричал сквозь них, что она чёртова психопатка, что она непобедима, что она превратила всю его жизнь в ад, и что он проклинает тот день, когда встретил её… Помимо раздражения в ней зародилось ещё и отвращение. Николас Данн свободолюбивый. Он всегда высоко ценил свою свободу, и отдать её одной женщине явно не планировал. Но помимо этого Ник был амбициозен — он считал, что сможет покорить любую девушку. И это сломало его жизнь. Самой главной ошибкой её отца было наивное убеждение, что он сам свалил эту психопатку на свою голову. Нет. Далеко нет. Это она нашла его. Она хотела, чтобы он принадлежал ей, всецело, она хотела властовать над ним, укоротить дикого льва, и надо признать, у неё это получилось. Мать думает, что она такая же жалкая, как свой отец. Она думает, что это подростковый бунт, с которым будет даже легче, чем с её отцом, только Эми Данн забыла одну важную вещь — Адэр её дочь. * * * Марго прижимает её к себе, закутанную в плед, с испугом на лице. — Он всё-таки это сделал… Адэр обняла её, уткнувшись носом в её талию и вдыхая запах гари. — Он был пьян… Недопитая бутылка пива стояла в холодильнике, бензин — в гараже. -…Хотел поджечь её тело… — Мама, мама, моя комната, она, кажется, горит! — голос сдавшийся, чтобы она не отмахнулась, — Я… опять курила… и не смогла потушить сигарету… — Он совсем забыл обо мне… — Играй роль до конца, мама. — последнее, что она видит, как дочь слизывает с пальцев её кровь. — Наверное, думал, что я в школе… — Это не я, дочка… клянусь… — Не подходи ко мне! — Всё будет в порядке, Адэр… * * * Очередной металлический привкус побаловал её язык. Она погладила свою жертву по платиновым волосам, испачкав их кровью, и сделала два надреза у запястья и наспех закрыла голубые глаза. — Ещё встретимся, мама. — девушка вытерла руки и потерялась среди улочек.