Ты меня не замечал

      Подвал, освещенный неяркой лампочкой сильно пропах неизвестной гадостью, но уже кажется, что здесь умер не один человек, и даже уже можно догадаться, что не один человек мог бы умереть. Кацуки поморщился и оглядел темное помещение... Ничего не видно. Перед собой, слева, справа - совсем ничего. Одиноко качается та же лампочка, и она раскачивается, когда в подвал спускаются по лестнице сзади. Подвал озаряется ярким светом и он сильно слепит глаза, которые привыкли к темноте. Блондин встрепенулся, но двигаться все еще мешают цепи, что плотно вжимали в железный стул. Видимо, кто-то хорошо позаботился об этом, не так ли? Сковавшиеся движения и мелкая возня руками побудил тихий смешок, но он был слишком добрым и это еще больше взбесило алоглазого, что принял это как за насмешку. — Привет, Кацуки, — тот же нежный и ласковый тон говорил о том, что собеседник излучал мягкую улыбку, которую потом можно было увидеть. — Скотч, надеюсь, не больно стискивает. Наверное, лучше бы его снять, но скорее всего ты опять будешь орать, а мне этого не нужно. Я не люблю, когда ты так громко говоришь, но рискнуть стоит. — и одноклассник подходит, ставит для опоры колено на край стула (размеры последнего позволяли) и медленно отклеивал скотч с нижней части лица Бакуго. И Кацуки все же видит эту улыбку, губы, это лицо над своим и все еще молчит. На это парень, который только что дал право говорить, только удивился и обрадовался (это было больше видно по выражению лица), а после едва поцеловал в лоб, на который падали колючие отросшие волосы. — Зачем? — спокойный взрывной парнишка выглядит слишком непривычно и Тодороки кусает нижнюю губу, все еще не отстраняясь от объекта обожания. — Типа... блять, это хуже похода в ресторан, или просьба отойти куда-нибудь, чтобы поговорить. Серьезно, ты выбрал самый странный способ. И, мне еще больно приходятся эти цепи. Хотя ты предугадываешь, что я могу сделать без них, это меня еще сильнее напрягает. Шото меняется в лице и скептично тупит куда-то вниз, будто понимая, что мог сделать все по-другому и это сейчас выглядит стремно: представь, что тебя просто выкрали, лишили сознания и сейчас ты оказываешься в неизвестном тебе месте, полностью темном и ты связан. Гетерохром только после малого раздумия смотрит в чужие глаза, также холодно, как и всегда. — Ты не воспринимаешь мои слова и намеки всерьез, либо же стараешься их не замечать вовсе, так что это был единственный вариант - напугать, чтобы ты меня выслушал. — в голосе читалась нота раздражения, его задевают собственные слова, — И, сейчас ты даешь мне себя касаться. Табу? — наклоняет голову в бок и белые волосы спадают на красные. Кацуки серьезно задумывается и смотрит в одну точку - в ключицу Тодороки, с пустым взглядом и который ничего не выражает. Совсем ничего. <<Ты не воспринимаешь мои слова и намеки всерьез, либо же стараешься их не замечать вовсе>> — звучит странно и Бакуго тут же старается перемотать всю жизнь от 1А до 3А, все эти года и хоть что-то вспомнить о Тодороки, которого он и правда ненавидел. Он должен был ловить гетерохромые, влюбленные глаза? Улыбки, которые были направлены только ему? Неловкие, будто случайные касания рук? Постоянные тренировки только с Шото? Двусмысленные фразы, сказанные ледяным тоном? Маленькие перемолвки на стажировке, помощь, которую всегда предлагал сплит-окрашенный и давал редкие, но такие полезные советы? То, как он же очень легко разгадывал блондина? Резкие вбросы беспричинной ревности и наоборот? Что именно Бакуго должен был понять в этих "намеках"? Я так старался тебя не замечать И даже не заметил твою любовь ко мне Я больше ничего не могу с этим сделать... — Бакуго, пожалуйста, не игнорируй меня хотя бы здесь... — хорошо читаемая грусть в голосе и на лице снова отразилась нужная и подобающая этому эмоция, хоть и по прежнему немного суховата. — Или я действительно настолько плох для тебя, что ты меня продолжаешь не замечать? — Тодороки, мать его, Шото, выпусти меня! — теперь это идет на крик и одноклассник резко отпрянул назад от взрывного, все больше огорчаясь. — Если ты всерьез думал, что я отвечу на твои чувства, то глубоко ошибся, как и с этим всем! Понимаешь? Я не хочу влюбляться, я не хочу испытывать другие столь жалкие чувства, из-за которых ты мне вновь и вновь поддаешься, как тогда. Это бесит. — Я не могу и не хочу делать тебе больно, пойми меня, — Тодороки идет куда-то назад и усмехается, — Я же понимал, что наши отношения невозможны, так что... Мне недавно с этим пришлось смириться. И на неоднозначные взгляды с Киришимой, и на твои частые прогулки со своей компанией, в которых присутствовала Урарака, и на твою псевдо-ненависть к Мидории и многое другое. И... теперь. У меня и правда плохо получалось тебе говорить о том, что я влюблен. И ты это же правда понимал? Не ври, что это не так. У меня не получилось завладеть тобой, твоим вниманием, не получилось влюбить в себя и... Это сейчас не так важно. — Шото подходит вновь и наклоняется к возлюбленному, смотрит прямо в глаза, отводя одну руку за спину, — Это уже не имеет значения для нас. — Легкая улыбка и Бакуго заметно напрягается, когда к лицу сильно приближаются. И ничего не может сказать. — Ты омерзителен. — заключает блондин вслух и с ненавистью, исподлобья палит на мучителя. — Я ожидал, что ты это скажешь. Позволь? — и двухпричудный приподнимает голову Кацуки за подбородок, нежно касается чужих губ своими и слабовато сминает их, после только настойчиво вталкивая свой язык, проводит им по нижнему ряду зубов, сжимает подбородок еще крепче, обводит верхний ряд и сталкивается языком с себе подобным. Этот `поцелуй' не был ответным, но ужасно желанным, и, когда уже собеседник зарычал и начал грубо кусаться, пришлось отстраниться. Но это так сводило с ума, только... жаль, что это было не в других обстоятельствах, о которых только мог мечтать Тодороки. Еще большая ненависть встретила Шото и тот, с куда более довольной улыбкой показывает нож, который все прятался в той руке, которая была отведена и спрятана. — Как долго ты будешь умирать, мой милый Кацуки?