разрушенные бесконечности

      У Пятого в глазах пепел разрушенных им же самим бесконечностей, а внутри сжирающее чувство собственного бессилия. Он устал. Так глупо и до отвращения банально ему хочется, чтобы пресловутый апокалипсис уже грянул и расставил все точки над i. Пятый слишком часто обыгрывал собственную гибель. Здесь, в пылких и джазовых шестидесятых он пьет кофе в два раза больше положенного, стараясь хоть как-то сохранить плывущий от происходящего вокруг рассудок. Получается отвратительно. Пятому кажется, что он в состоянии постоянного дежавю. Семья напоминает детский сад со своими проблемами, а ему раз за разом приходится доказывать свою правоту. Когда у чудика, который считает Пятого как минимум пришельцем с другой планеты срабатывает прибор о сильнейшем всплеске магнитных волн на поле, Пятый криво улыбается, чувствуя как сердце заполошно стучится в груди. Он знает, кому принадлежат эти волны.

***

      Ваня смотрит на него, но изломанной сути всего происходящего не видит, а Пятый если честно рад этому. Шанс стать братом каким он никогда для нее не был выпадает не каждый день, а ему тем более. Он хочет воспользоваться им не задумываясь. В мотеле где они останавливаются, чтобы сбить со следа троих из Комиссии стены омерзительного синего цвета, но зато шикарный мини-бар. Пятый чувствует, что желание надраться в хлам еще никогда не было столь сильным. Он пьет прямо из горла, глядя в окно на проносящиеся по трассе машины и звездное бескрайнее небо, до которого ему никогда не дотянуться. Апокалипсис ровно через восемь дней, Пятый знает, что уже сейчас проигрывает по всем фронтам. Ваня за его спиной появляется практически незаметно, сам он шаги ее по воспоминаниям из детства воспроизводит и наконец вспоминает. Она садится рядом с ним, скрестив ноги по-турецки, смешно укутанная в фиолетовое одеяло. Пятый поворачивается к ней, замечая как в её глазах отблесками, словно светлячками отражается улица. Он почему-то перехватывает ее руку, которой Ваня волос касается в смешной попытке поправить. Пятый помнит, он пытался вытравить из себя, да так и не смог, что у Вани на пальцах мозоли от скрипки. У нее болезненно дрожит рука, но Седьмая ее не отнимает, когда он прижимает ее к своей щеке. Мир Пятого взрывается на атомы и молекулы еще до апокалипсиса. Он на нежность никогда не был способен и сейчас ему впервые за все его шестьдесят становится страшно потерять обретенное вновь.