Make love, not war

      Солнце уже зашло за горизонт, отдав бразды правления темному времени суток. Все сотрудники «Девятого канала» давно уже разошлись по домам и мало кто остался на рабочем месте. Среди них был ведущий программы «Загадка дыры», который корпел над очередной, древней как мир, кипой секретных документов прямиком из архивов города. Его глаза уже болели от тусклого света лампы Ильича и неразборчивого шрифта документов. Но мужчина был безумно увлечен работой, что даже и не заметил, что рабочий день был окончен, а на улице стало резко темно и холодно. «Видимо, сегодня придется остаться до полуночи…» — задумался Журналист, допивая содержимое кружки. Резкая усталость окутала его, заставляя тереть глаза и зевать. Пора идти за ещё одной порцией кофе.       Надев потёртую, но уже привычную кожанку, застегнув на ней почти все пуговицы, он вышел из кабинета, захватив попутно пустой чайник, чтобы налить туда воды. Мужчина устало побрел вдоль длинного и гнетущего сознание коридора до комнаты отдыха. Однако одно его радовало — никого нет этим вечером, кроме людей, работавших в аппаратной над ночным эфиром и парочки корреспондентов, собирающихся на место происшествия. От этой мысли он ощущал себя непривычно легко — просто людям он обычно не стремился доверять, а контакты с ними же налаживались плохо. Из-за его отстраненности в коллективе, у многих сложилось впечатление, что ведущий — очень неприятная личность, от чего общался он лишь иногда с парнями в аппаратной. Однако его спокойствие потревожило его начальство, в лице Ричарда Сапогова, который прогуливался в коридоре в столь позднее время с бутылкой любимого виски. Он выглядел отчасти потерянным, будто пытался найти что-то в телецентре, но всё ещё держал при себе всю поистине голливудскую улыбку. Желания встречаться лицом к лицу с начальником у Журналиста явно не было, особенно после инцидента со стертым сенсационным материалом и проведённым часом в милицейском обезьяннике, который запомнился лишь безумно высоким уровнем пассивной агрессии друг к другу. После этого удивительного дня, он долго не попадался на глаза Сапогову — откровенно говоря, мужчине было стыдно, но он так и не простил Ричарда за испорченный выпуск. Да и общение с ним не доставляло никакого удовольствия.       «Excuse me! Hey! Я вас искал! But я не видел вас nowhere today…» — раздался громкий бархатистый голос. Кажется, больше бегать от судьбы нельзя. Рано или поздно эта встреча должна была произойти, но больше всего ведущий проклинал то, что никого, кто мог бы быть катализатором в этом разговоре, не было рядом. Поэтому Журналист уже готовился услышать новую порцию оскорблений и издевок от босса и уже смирился с тем, что за выходку ему, возможно, урежут зарплату и отныне, вместо ликера он будет пить коньяк, который по вкусу напоминал больше водку с чаем.       Глубокий вдох, легкая дрожь по телу, натянутая неестественная улыбка и тревога в голосе. — Добрый вечер, мистер Ричард! Очень странно, что вы не могли найти меня всё это время — я просто сидел в своём кабинете последние несколько дней. Вы могли просто заглянуть туда, хе-хе! — Oh, да! Of course! Я просто не хотел отвлекать от работы. I hope to see you в курилке или комнате для отдыха… I guess, ты все эти три дня работал only в своём кабинете. Listen! I'm really sorry за всю эту situation. Я был не прав. — Я, если честно, тоже подлил масло в этот огонь. И хоть сенсацию не вернуть, — с сожалением и тоской заявил журналист, — я попытаюсь вас простить.              Повисло неловкое молчание, что разрежало воздух, отчего дышать было трудно, если вообще это было возможно. Дыхание Журналиста было нарушено — он наполнял свои лёгкие под завязку воздухом, будто кислород резко стал диковинной редкостью. И вдыхая воздух, он невольно и смущённо отворачивал свою голову, неумело скрывая напряжение. Он боялся поймать на себе взгляд Сапогова и обнаружить игривое и язвительное выражение лица, которое часто возникало на лице начальника. Прервать гнетущую тишину решился Рич, тихая усмешка которого разнеслась эхом по коридору, ударяясь звуковой волной о тонкие стенки.        — Listen! Если, всё-таки, мы больше не враги to each other, я думаю нам стоит выпить вместе, как порядочным и солидным мужчинам. В знак примирения. Как вы говорите… «зарыть молот вражды»? — Я ведь совсем и не против опрокинуть пару стаканчиков за примирение. Только вот у меня там вот есть дельце, которое я уж никак уж не могу оставить без своего пристального внимания. Так что… — Hold on! Рабочий день окончен. You need to relax. У тебя уже есть готовый выпуск. Не забывай это, darling!              Ричард игриво улыбнулся и подмигнул ему, стараясь расслабить бывшего недруга и позабыть о заботах, но кажется, всё сработало в точности наоборот. Журналюга лишь сильнее смутился, активнее пытаясь скрыть свой взгляд, лишь бы не встречаться глазами с Сапоговым, но быстро взял себя в руки.        — Ладно… Так уж и быть — я выпью с вами. Но только потому что у меня ещё осталось уважение к вам. Я только вот сейчас в чайничек водички налью… А то боюсь вообще без сил рухнуть посреди, так скажем, «культурного времяпрепровождения», хех. — I don't think that тебе нужны горячие напитки, когда у нас есть кое-что горячительное. — Ричард опустил свой взгляд ниже, намекая на бутылку виски, которую он держал нежнее любой матери, впервые получившей новорождённого ребёнка в руки.       Их взгляды кротко пересеклись и Журналист видел, как улыбаются глаза Рича, от чего ему самому стало тепло на душе, а щёки неожиданно загорелись румянцем. Как только Ричард уже был готов направляться в сторону своего кабинета и элегантным взглядом на Журналиста провоцировал на то же самое, ведущий резко одернул себя, вспомнив, что кабинет остался не закрыт. — Там же столько компромата! Мне в срочном порядке нужно вернуться и запереть мой кабинет на все замки! Если с документами что-то произойдёт, я себя никогда не прощу и скормлю себя кроликам-людоедам… Дайте мне минуту! Или лучше две,- в панике распинался перед начальством Журналист, явно нервничая: было видно как немного грубые тонкие пальцы дрожали. — Don’t worry! Doesn't matter где мы будем пить. If you really волнуешься за целостность своих папочек, мы можем пить в твоём кабинете.              Ричард всегда умел стрелять глазами, но кажется сейчас он попал в яблочко: от тёмных глаз Сапогова телеведущего бросило в жар и он практически забыл об обидах и распрях между ними. В мыслях мужчины был лишь единственный вопрос, что не давал покоя ему: «Он так флиртует или издевается надо мной?»       Мужчины немного шумно зашли в тёмный кабинет, единственными источниками света в котором была тусклая лампочка, нависающая над рабочим местом, и окно, за которым горел тёплым светом уличный фонарь. В комнате стояла стойкая смесь запахов: старая отсыревшая макулатура, крепкий, но дешевый одеколон «Саша» и табачный дым. Запах табака всё равно впечатался в потертые стены кабинета, даже несмотря на то, что Журналист курил исключительно за пределами стен «Девятого канала». Ричард, обняв за плечи подчинённого в своей наглой, но достаточно изящной манере, ввалился в комнату, и немного устало рухнул на стул, напротив точно такого же стула, который принадлежал уже Журналисту. Пока Сапогов пытался удобно устроиться, Журналист закрыл на ключ кабинет и стал активно убирать в сейф все рабочие бумаги, на которых стоял гриф «СЕКРЕТНО». Остальные же он распихал по полкам небольшой тумбочки, освобождая стол для зелёной бутылки «Джеймсона». Директор канала осматривал с неподдельным интересом кабинет, пытаясь высмотреть в темноте предметы интерьера, пока ведущий старался найти хоть какие-то чистые стаканы на полках впотьмах. — Guess, я состарюсь к тому моменту, как мы сможем открыть this bottle… — шутливо, но с толикой раздражения, выдал Сапогов. — Прошу найти хотя бы капельку терпения, мистер Сапогов! Я был совсем не готов к такому времяпрепровождению. — пытался оправдаться Журналист, доставая стеклянные стаканы с одной из дальних полок.              Было похоже на то, что ведущий привык жить в кромешной темноте и поэтому с лёгкостью находил предметы во мраке. Виски открылся с громким глухим хлопком, распространяя в воздух крепкий запах алкоголя из дубовой бочки с фруктовыми нотками. Разлив содержимое бутылки по хрустальным стаканам, Сапогов поднял его над головой, от чего янтарная жидкость играла на свету.       «За дружбу! Cheers!» — произнес с улыбкой на лице Ричард, после чего мужчины чокнулись стаканами и осушили их. Журналист почувствовал как мягкий на вкус напиток нежно туманил его рассудок, позволяя теплу растечься по организму. Алкоголь менял его восприятие к окружающему миру, искажал восприятие пространства. Теперь собственное тело ощущалось легче, комната будто была неизвестным ему до нынешнего момента местом, а ранее продажный Ричард Сапогов сейчас был приятным мужчиной, от которого приятно пахло миндалем… и роскошью. В полупьяной голове Журналиста, окончившего с отличием соответствующий факультет университета, только это слово могло описать ту смесь запахов шоколада, дорогого одеколона и купюр, которая витала вокруг него. И пока Сапогов распинался о том, что это начало прекрасного партнёрства, и о том, как всё-таки он рад провести этот вечер вместе с ним, параллельно наливая новую порцию виски в хрусталь, ведущий практически не слушал содержимое монолога, но пристально смотрел на него, с интересом разглядывая начальника. Смеющиеся глаза, полные очарования, лучезарная улыбка, изящные кисти рук с длинными тонкими пальцами, золото пышных волос. Он смотрит на это завороженно, будто то самое прекрасное, что он видел в своей жизни. Журналист невольно поймал себя на мысли, что Ричард чертовски прекрасен сегодня, от чего его бросило в холод. Мужчина не мог поверить в то, что ему могут нравится мужчины, или это просто Ричард обладает настолько высоким уровнем неотразимости? — Hey! Are you OK? — подметил Ричард, прервав свою грандиозную речь. — Да! ДА! Я в порядке… Просто… Усталость берёт своё, — смутился Журналист, поднимая стакан, — Я думаю, нам не нужно лишних слов, кроме того, что я рад что сегодня мы похоронили вражду. За нас!              Снова звонкий стук стаканов и снова в одно мгновение они были полностью опустошены. Журналист начал чувствовать, как тело перестает поддаваться контролю центральной нервной системы, а волнение ушло, захватив с собой стыд и сомнения. Однако, неловкий Журналист всё ещё оставался неловким. Расслабленное тело ведущего обмякло, а он сам погрузилась в дебри раздумий, которые были посвящены бывшему неприятелю. Он просто смотрел в глаза Ричу, больше не испытывая стеснения, а пьяный разум нашёптывал, словно бес, то, что в тайне мечтал сейчас Журналист, несмотря на внутреннее неприятие всей ситуации. Резкое «HEY!» из уст Ричарда вернуло мечтательного Журналюгу с небес на землю, однако не без последствий — испуганный мужчина опрокинул стакан и резко вскочил с места. Его спасло от катастрофы то, что он не разбился и то, что он оказался пустым. Он стал неловко извиняться и пытался поставить злосчастную тару на место, но его попытался опередить Сапогов, положив руку на стакан раньше. Рука же Журналиста упала на руку директора, а сам он долго не мог понять в чём дело — алкоголь полностью поглотил его сознание, взяв контроль над телом на себя.              Он поймал недоумевающий взгляд Ричарда на себе, но не смог отпустить его руки. Будто он, как маленький жучок, попался в ловушку и теперь не может из неё выбраться, смирившись с исходом и наслаждаясь последними секундами жизни. Он протянул другую руку к Ричарду, слегка касаясь его лица, задрав чужой подбородок вверх, тем самым заставляя начальника подняться. Ричард покорно встал, ощущая себя слабым и ведомым, что заставляло терять его хватку. Чужая рука зарывалась в шелковистую шевелюру, притягивая его ближе, от чего в висках мужчины начался неконтролируемый стук, а дыхание было прерывистым у них двоих. Чем ближе они были друг к другу, тем больше чувствовалось странное напряжение между ними — воздух будто мерцал от столь неожиданной близости. Одной маленькой искры бы хватило, чтобы сжечь абсолютно все в комнате, превратив в уголь и пепел. Журналист и сам был не прочь сгореть.              Ведущий прильнул к губам коллеги, запуская пальцы в пышные светлые волосы, пытаясь забыться в поцелуе, ощущая как внутри него разгорается пламя. Хмельные мысли резко улетучились, а Журналист в одно мгновение протрезвел. Он отстранился, как только пришло осознание поступка, пытаясь виновато отвести взгляд от немого вопроса в глазах Ричарда, который разрывал на части не только Сапогова, но и его самого. Рич же усмотрел в глазах подчиненного страх, присущий животному. Он ощущал его потерянность даже сквозь толстое стекло линз с диоптриями, желая помочь.        — Я такой дурак, извините… Не стоило всё-таки пить нам вместе… — Журналист вышел из-за стола и пытался собрать вещи, чтобы пойти домой.              Казалось, он был готов разреветься со стыда — ему никогда не нравились мужчины, а сейчас он может остаться без карьеры из-за такой идиотской выходки. Он был готов уже вылететь пулей из кабинета, если бы не ощутил, что его запястье держала рука Ричарда, пытающаяся остановить его. «Please, stay with me tonight!» — умоляющий взгляд американца вызвал в Журналисте дрожь. Он никогда не видел его таким грустным, если его хоть кто-то видел печальным. Ведущий остановился и посмотрел прямо в глаза босса, пытаясь унять стыд и тревогу. Взгляд Сапогова был нежным, успокаивающим, он исцелял чужую больную душу. Ладонь Рича нежно поглаживала лицо работника канала, одаривая теплом и заботой. Решив не останавливаться на этом, он стянул с ведущего очки, обнаружив большие тёмные глаза подчиненного, в которых можно было забыться.        — My Lord! Ты прекрасен! — в изумлении прошептал Ричард, впотьмах пытаясь разглядеть непривычно большие глаза.              И снова расстояние между мужчинами стремительно сокращалось, будто их тянуло друг к другу. Снова вкус чужих губ, вперемешку с горечью виски. Но им этого мало — Ричард углубил поцелуй, играя с языком Журналиста, пока ведущий терялся в ощущениях, держась от растерянности за клетчатый жилет Сапогова, пытаясь ощутить текстуру ткани на подушечках пальцев и осознать реальность происходящих событий. Он таял в чужих объятьях, ощущая жар чужого тела и как становилось трудно дышать с каждой секундой. Кровь кипела в его венах от нежных и страстных прикосновений, чувствуя что он теряет контроль над собой и становится напористым, не в силах сдержать эмоции.              Руки Ричарда изучали тело ведущего, пытаясь освободить его от лишней одежды — пальцы легко расстегнули пуговицы кожаной потертой куртки, которая чуть позже улетела куда-то в пыльный угол, к кипам книг и журналов. Необъяснимый жар окутал тело Журналиста, а он сам непроизвольно застонал в поцелуй. Почувствовав, что он теряет хватку, Ричард прижал худое тело к деревянному столу, заставляя Журналиста играть по его правилам.Старая водолазка скрывала сухое тощее тело, каждую часть которого Сапогов желал изучить своими руками. Не имея возможности сдержать свою страсть, он припал к чужой бледной шее, желая оставить на ней следы существования этой ночи, отчего щёки у обоих горели румянцем. От этой чёрной водолазки пахло старыми книгами, кофе, дешевым табаком и чужим телом. Американец мечтал о том чтобы этот запах остался с ним, впитался в его одежду и волосы. Всё чего он хотел — запомнить эту ночь навсегда, запомнить этот пыльный кабинет, теплый тусклый свет лампы, немного пошатывающийся под весом деревянный стол, большие черные глаза, полные растерянности, и этот проклятый запах. Сапогов скинул с себя жилетку и стянул галстук, ощущая как одежда сдавливала его, скинув одежду в тот же самый пыльный уголок, даже не смотря на то что она стоила больше, чем ведущий «Загадок дыры» получал в месяц.              Журналисту также было трудно — он ощущал как его брюки стали теснее, а тело дрожало от возбуждения. Он хотел Ричарда так сильно, что у него сводило челюсть. Он умоляюще смотрел на босса, стыдясь своей похоти, но не мог контролировать себя. Считав плотские желания подчинённого, рука Ричарда съехала чуть ниже живота, лаская возбужденный орган сквозь ткань брюк, заставляя коллегу выгибаться и стонать своим тонким голоском от наслаждения. Все здравые идеи и мысли ушли куда-то, оставив в голове лишь животный инстинкт, стирая грани между прошлым и будущим в этот момент. Руки Ричарда обнажили чужой торс и стали пристально изучать каждый изгиб журналистского тела с неподдельным интересом, вызывая в мужчине, которому принадлежит это тело, бурю приятных эмоций, в которых он терялся или хотел потеряться.              Вдруг Журналист нежно поцеловал Ричарда в губы и взял его за руку, заставляя мужчину двигаться куда-то в полумрак. В другом конце кабинета стоял старый диван, который дико скрипел. От старой мягкой мебели исходил запах сырости, пыли и плесени. Резко откинув Ричарда в сторону дивана, позволяя рухнуть директору на него, ведущий стянул с себя обувь и брюки, оставаясь в просторных боксерах, которые не могли уже скрыть явного возбуждения. Он расстегнул все пуговицы белоснежной накрахмаленной рубашки партнёра, что пахла лавандой, и сел на него, желая припасть к его нежным губам и снова увлечь в поцелуй. Руки Сапогова снова касались худощавого тела, на этот раз лаская бедра, ощущая как мужчина, сидящий на нём, обнял его тело и стал тереться пахом об его торс, тихо и стыдливо постанывая куда-то в ворот рубашки, прерываясь на французский поцелуй.        — Maybe, ты поможешь мне избавиться от одежды — возбуждённый Ричард прошептал на ушко подчиненному, сгорая от желания.              Поднявшись, Ричард позволил расстегнуть свои брюки партнёру, позволяя чужим касаниям возбудить его и поддаться ласкам. Скинув всю одежду не на самый чистый пол, Ричард снова вошёл в кураж, в страсти повалив Журналиста, заставляя дрожащее от возбуждения тело оказаться снизу. Отвратительный скрип разваливающегося дивана не мешал им отдаться друг-другу всецело — россыпью жарких поцелуев было покрыто тело ведущего, что приводило его в эйфорию, от которой он вжался в сиденье и издавал сладкие стоны. Ощущения возбужденной чужой плоти под тонкой тканью возбуждали Ричарда, сводили с ума и дразнили, от чего он не выдержал и начал грубо надрачивать член мужчины, доводя того до экстаза. Тело Журналиста было натянуто как струна — Сапогов явно был хорош в ласках. Стоны Журналиста смешивались с невнятным бормотанием и томным мычанием, что доводило садисткую сторону Ричарда до высшей точки наслаждения — он наблюдал из-под густых роскошных ресниц, как краснеет лицо мужчины под ним, когда он оттягивал крайнюю плоть и нежно массировал головку.        — Прошу, остановись! Позволь мне кончить с тобой… — смущенно вырвалось с тонких губ мольба ведущего. — Do you really wanna do it? — Рич был смущен и обескуражен не меньше Журналиста.              В ответ, Журналист смог лишь покачать головой в знак своего согласия, смущенно отвернувшись и задрав ноги, ожидая ответных действий Ричарда. Тот нашёл тюбик от крема для рук и обильно выдавил в свои аккуратные ладони, растирая их. «I swear, я буду нежным» — нежно произнёс Сапогов и поцеловал дрожащего от волнения мужчину, нежно вводя в него палец, пытаясь отвлечь от неприятных по началу ощущений. Когда ведущий привык к ощущениям, Ричард ввёл ещё один, пытаясь растянуть тугое мужское тело.              Ричард стал грубее двигаться внутри, пытаясь попадать пальцами по простате, чтобы снова услышать стоны наслаждения, вырывающиеся из возбужденного подчинённого. Сапогов ощутил, как тело Журналиста тает, а он сам будто выпадает из этой реальности от боли и наслаждения, слитых воедино. Будто есть в этой вселенной только они и никого более, от чего хочется не держать в себе всех чувств, а кричать от наслаждения только сильнее.              Ещё один палец внутри узкого тела и он ощущает, как тело стало податливым и послушным, от чего Ричард возбудился ещё сильнее — он ощущал как член ныл и болел, но мужчина старался терпеливо ждать, ведь в самую последнюю очередь он желал причинить ему боль.        — If I hurt you — можешь укусить меня. Тебе нужно привыкнуть к ощущениям.              Обнажившись полностью, Ричард смазал свой член импровизированной смазкой и начал входить в Журналиста, медленно погружаясь в его тело, покрывая в это время шею поцелуями, ощущая на своих плечах тяжесть худых жилистых ног. Несмотря на то, что телеведущий был подготовлен, боль всё равно была неуемной, от чего он резко вцепился зубами в плечо партнёра, пытаясь сдержать слёзы. Ричард лишь тихо шипел и повторял шёпотом слова «OK… Just relax, darling…» как мантру, в надежде успокоить подчинённого. Войдя во всю длину, он чувствовал как Журналист привык к нему, пытаясь получить удовольствие от ласк. Ричард всё равно видел растерянность и волнение в больших глазах коллеги, но всё что он мог — это целовать его губы, играясь с его языком и терпеть кровоточащий укус на его плече. Как бы не было больно ему, Ричард знал — ему больнее.              Сапогов начал двигаться в Журналисте, испытывая потрясающие ощущения от узости, пытаясь доставить их партнёру, ударяясь в простату с каждым новым толчком, чувствуя, как тело под ним испытывает удовольствие, стонет и хрипит, произнося снова и снова «Ещё!». Чем грубее двигался в нём Сапогов, тем сильнее ведущий терялся от его действий, бормоча от удовольствия что-то невнятное и пытаясь двигаться навстречу. Его мокрое возбужденное тело потеряло контроль — пальцы вцепились в спину Ричарда, оставляя на нём красные царапины от ногтей, а он сам бесстыдно оставлял багровые засосы на шее, доводя до пика Ричарда, который практически вдалбливал хрупкое тело в обивку, облизывая соленые капли пота на шее коллеги. Казалось, в нём проснулся зверь, что хотел растерзать его, не желая оставить ни одного кусочка в целости. Это была безумная страсть, которая свела их вместе и превратила в безумцев.              Журналист вцепился руками в сиденье, ощущая как с каждым толчком, теряет самоконтроль. Несколько жёстких толчков, ещё несколько мгновений, слабый хрип, отдаленно напоминающий признание в любви… Мужчина кончил, чувствуя, как капли горячей спермы разлились по его животу, немного испачкав грудь. Ричард кончил следом, вытащив член и после нескольких грубых движений рукой, излившись на чужое бедро, испытывая дрожь в своих конечностях.              Пара голых тел упала без сил на диване, засыпая в обнимку, чувствуя как их пальцы сплетаются между собой, а алкогольное опьянение дарило спокойствие. Кажется, уже и не важно, что будет завтра утром. Главное — что они запомнят эту ночь надолго.