Откуда в лёгких бабочки взялись?

      Часы размеренно тикают, вгрызаясь в поток вечности, отскакивая звуком от пола до потолка и вдалбливаясь мне в голову. Ноги положены на спинку голубого дивана, и я смотрю на мир вверх тормашками, так, как я его воспринимаю в последние несколько дней. Тик-так; минуты отсчитывают бесконечность, в которое превратилось ожидание, и как только слышится сухой, дерущий горло кашель, я резко меняю положение тела — теперь чинно сижу.       Жизнь — это не более чем наполненная моментами разной степени красочности тоска. Мама говорит мне переставать страдать хернёй, взяться за ум и наконец-таки начать жить, чтобы был смысл. Как она потом дополняет, у меня нет абсолютно никакого хобби: я не музыкант, как мой парень, не писатель, я вообще не творческий человек. Конечно, такое обидно слышать — меня буквально называют бездарной, но Куньхан говорит совершенно другое.       Мы встретились с ним случайно; веря в магию соулмейтов, совершенно не думали, что, лишь коснувшись друг друга, ощутим это самое нечто, о чём рассказывают блогеры или родители. Хендери сразу заметил появившуюся на запястье бабочку, а потом обнял меня, говоря, что слишком долго меня ждал. Вообще, в норме, между соулмейтами практически нет разницы в возрасте, но мне на тот момент было семнадцать, а ему — целых двадцать три года, потому я и растерялась, говоря, что это какая-то шутка. Нет, природа просто нам показала, что мы — те, кто связаны душой, и мы просто должны быть вместе.       Наверно, с год назад начало случаться страшное. Дери закурил, стал тратить бешеные деньги на бесконечные пачки сигарет, и я старалась сделать так, чтобы он их бросил. Подсовывала в пачки мятные леденцы, мятные жевательные резинки, но казалось, что он просто выкидывал мои маленькие подарки, а потом криво улыбался, мол, всё нормально, я с тобой до сих пор, но от вредной привычки ты меня не отучишь. Даже сейчас кажется, что я, выглядящая труп трупом из-за бессонницы и общей усталости, не смогу отобрать сигарету, так как поигрываю зажигалкой и вижу, как лицо моего любимого показывается в проёме двери.       — Есть зажигалка? — его взгляд рисует на моей коже своеобразные картины, а потом направляется прямо к зажигалке в моих пальцах, которую протягиваю бесповоротно, понимая, что он будет агрессивным, если я уберу её в карман и откажу. Он не абьюзер, но я боюсь его в гневе, постоянно поднимаю руки, будто он, лишь насупив брови, готов меня ударить. Мой друг Лукас говорит, что это неадекватная реакция и мне пора кончать с такими отношениями и обратиться к психологу, дабы выровнять их — не может быть такого, чтобы соулмейт боялся своего партнёра. — Спасибо.       Я не нахожу в курящих парнях ничего эстетичного, наоборот, для меня это отталкивающее зрелище, даже то, как Вон подкуривает от моей зажигалки, не вызывает ничего, кроме горечи и желания как можно скорее закончить этот цирк. Я наблюдаю за тем, как он втягивает в себя ядовитый дым, а потом пускает его в форточку, кашляет, морщится от неприятного спазма и смотрит на меня, будто бы мои слова возымеют хоть какой-то эффект. К сожалению, нет, я сделаю всё только хуже, потому что знаю его натуру — он сделает всё наоборот, не так, как я того хочу, потому и губы у меня надуваются всё чаще, слёзы всё сильнее скатываются по щекам, а общее состояние далеко от отметки «хорошо». Я вымотана, я устала бороться, устала натыкаться на глухую стену и пытаться её разбить, потому и сижу на диване, отводя глаза от возлюбленного, от которого сердце разрывается.       — Я был на флюорографии, — говорит Хендери, заставив меня поднять взгляд и слегка поджать губы, потому что эта дрянь, эта ядовитая палочка до сих пор в его пальцах. — Всё так, как ты хотела, Нуо.       — Ты покажешь мне снимки? — проговариваю я шёпотом, будто стараясь не спугнуть наш настрой, хоть и далёкий до идеала, когда можно не опускать глаза и не прятать взор.       — Там нет ничего особенного, — внезапно ледяной тон ошарашивает меня, и я вздрагиваю, желая оказаться как можно дальше от источника холода, что ударяет прямо по вискам и заставляет сжиматься. — Тебе не о чем волноваться, милая.       Даже его обращение ко мне не будит никакой нежности, только всё сковывает, будто цепями, и тянет на дно жизни, заставляя в истерике разрываться до самой своей смерти, пока не будешь погребён в закрытом гробу из-за перекошенного лица и выеденных червями сомнения глаз. Я не чувствую ласки в его тёплом поцелуе и пожелании спокойной ночи, когда уже пора спать, заворачиваясь в одеяло и отдыхая от учебного семестра. Я знаю одно — это наше последнее лето, которое мы проведём вместе, и от осознания безысходности слёзы градом капают из глаз, а сердце крошится, как нетвёрдый кирпич при сжимании его в кулаке.       Я поднимаюсь ночью, до сих пор не сомкнувшая глаз, хотя Дери на соседней подушке видит уже десятый сон, и я даже на него не гляжу, уходя в гостиную и открывая его рюкзак. Я знаю — всё, что мне надо, найду именно там, потому дёргаю собачку молнии наверх, расстёгиваю и извлекаю небольшой ежедневник, в который не суюсь, лишь откладываю. Мне не нужны другие секреты парня, что он прячет от моих «чересчур нежных» глаз и «романтичной» натуры, которая всё обязательно поймёт не так, как надо. Я только усмехаюсь на такие эпитеты в свой адрес, потому что так меня уже не заманить в новый тёмный омут с искусными чертями, что подхватят под бёдра, усадят на стол и будут целовать до исступления и фразы «сделай со мной всё, что хочешь», вроде бы слетевшей с губ случайно.       Открываю ежедневник с конца, просматриваю бумажки, напиханные будто в спешке, и среди них вижу то, что ищу до сего момента — снимок, который так хочу узреть, и как только я подношу его к лампе, то сердце леденеет, руки дрожат, а я понимаю, что суюсь откровенно не туда. Я лишь сажусь на стул, чуть ли не плача и изучая взглядом то, что предстаёт передо мной: мёртвые насекомые, бабочки с прекрасными цветастыми крыльями, разбросанные по лёгким, будто наколотые на альвеолы, которые не могут уже воспринимать кислород без примеси ядовитого дыма. Хочется лишь спросить одно с истерикой в голосе и слезами из глаз: «Скажи, откуда в лёгких бабочки взялись?» Я не могу сдержать своих рыданий, понимая, почему Куньхан часто пропадает днями, хотя сказал в июне, что это лето будет потрясающим, запоминающимся, но я с горечью осознаю, что оно осядет в моём мозгу только потому, что я вижу бабочек в лёгких своего парня, своего соулмейта. Мы живём в вечно меняющемся мире, каждый день случаются убийства, смены власти, даже наше настроение скачет от отметки «всё хорошо» до красной зоны «я хочу убить себя», и чувства парня, которого я люблю до сердечного приступа и появления кровавых отметин на его плечах, куда я вцепляюсь при виде любой симпатичной девушки, тоже изменились в какой-то из моментов. Неизменным остаётся одно — если в лёгких связанного душой появились бабочки, значит, он изменил своему соулмейту, сделал больно, когда бедная девушка или парень не видел, а потом ещё смел забираться под одеяло рядом, прикасаясь кончиками пальцев, целовать скулы, обнимать при засыпании, но уходить с первым сообщением изменщика. Это больно, это безобразно, это ранит до истеричного крика, заставляет царапать горло и ненавидеть именно себя — не смогла удержать рядом мужчину, не успели пожениться, как он уже изменил.       Приходится вернуться в постель и лечь рядом с моим парнем, что во сне обнимает подушку и выглядит настолько нежным, что хочется прижаться к его широкой спине, вдохнуть родной аромат тела и понять, что это всё дерьмовая шутка, это чужие рентгеновские снимки, а он их хранит только для «красоты». Он же музыкант, любитель прекрасного, эстет, могущий запросто превратиться в простого парня из соседнего двора, что натянет шапку по самые уши, улыбнётся и отвесит сильный удар по ягодицам, залезая под юбку и пройдясь языком по губам, тем самым слизывая персиковый бальзам. Он же тот ещё извращенец, могущий совершенно внезапно толкнуть в подворотню, отодвинуть край нижнего белья и вколачиваться в тело до помутнения разума, до окриков «эй, что вы тут делаете?!», а потом до одышки, что проходится волной по всему телу после побега от свидетелей минутной страсти.       Я удивляюсь, видя парня рядом на кровати: он просыпается почти одновременно со мной, открывая глаза и улыбаясь, затем срывая с губ поцелуй и заставляя подумать, что мои ночные похождения и обнаружения — сон, боязнь измены, такой типичной и неизбежно-молчаливой. Я лишь иду готовить завтрак, понимая, что на сегодня нас пригласили на небольшую тусовку чисто для своих, с лёгким пивом, песнями уходящего лета и полным забытьём ближе к полуночи, когда я буду засыпать на плече Вона, а он шептать, что нам следует уже уходить. Я обожаю общество наших друзей, и пускай Лукас с большим теплом относится ко мне, чем к моему парню, а Кун вообще редкостный молчун, я дорожу их обществом, искренне люблю их как друзей.       Я делаю завтрак, но мыслями всё равно возвращаюсь к тому, что я видела ночью — нет, это не сон и никак не разыгравшееся воображение. Хендери подходит, целует в щёку, и мне снова становится дурно, но я чуть прикрываю глаза и продолжаю работать лопаткой, стараясь не замечать собственной грусти. Жизнь всё же не такой сахар, как пишут в ванильных цитатах, а измена горечью разбавляет впечатления о прожитых днях вместе, и хочется просто перерезать вены, лёжа в ванне.       — Какой у нас план на день? — Куньхан обнимает меня за плечи, и я чуть ли не скидываю с себя его руки, еле себя останавливаю.       — Идём к Лукасу, — проговариваю я, добавляя в яичницу с беконом, чисто английский завтрак, тёртый сыр. — Он сказал приходить в гараж, как только проснёмся, подготовим сюрприз для Куна — у него то ли помолвка, то ли что-то ещё случилось, я особо не вникала.       — Тогда сейчас поедим и пойдём. Я заварю кофе.       Я всегда мечтала о верности, но правильно говорят: «ты получаешь от Вселенной то, чего больше всего боишься». И правда, любовь — это страх, страх потерять любимое тепло и человека, страх измены и того, что тебя когда-нибудь оттолкнут от себя, наморщатся и скажут, что ты надоела, что от тебя устали. Мне такого не говорят, но я искренне, до помутнения в глазах боюсь услышать всё это, стать причиной разрыва и искать все беды в себе. Расходятся звёзды, политики со своими половинками, пьют специальные таблетки, а потом живут припеваючи, играя собственные выработанные роли и говоря, что разрывать связь со своим соулмейтом -это нормально.       Кун помолвлен — об этом мы узнаём от Лукаса, когда вваливаемся в его гараж, слегка запыхавшиеся от бега: я решила вовлечь своего парня в салки, быстро убегая от него. Он меня почти что догнал, всё же я занималась в школе лёгкой атлетикой, потому теряюсь в объятиях Юкхэя и слегка пинаю Хендери в колено, когда он со смехом пытается отнять меня от друга.       — Ну ладно, — Лукас хлопает меня по плечу и пожимает руку Дери. — Ты выучил то, что я тебе скинул?       Вон Юкхэй — поэт-песенник, и если бы я была его соулмейтом, то оказалась в бархатных объятиях стихотворений, но нет, мы являемся лишь друзьями без отметки «с привилегиями». Мы всегда веселимся, находясь рядом, он читает мне свои сочинения, делится, трясясь, будто от страха, своими чувствами, эмоциями и мыслями, что не дают ему покоя. Творческие люди весьма хрупки по своей натуре, очень трогательны, потому к ним надо быть со всей душой, и тогда они точно раскроются, вцепятся, прильнут и никогда не отпустят, ведь ты — доверенное лицо, хранитель тайн и молчащих закоулков души. Такой же и Лукас, так же открылся и не отпускал меня до сих пор.       — Конечно, — Хендери разминает пальцы и идёт к углу, где располагается его гитара — совсем недавно перенёс инструмент сюда, сказал о нём позаботиться. — Начнём?       — Садись, Нуо! — Лукас улыбается и чуть пихает моего парня в плечо.       Я познакомила их тогда, когда обнаружилась связь соулмейтов: два разных по темпераменту парня сошлись не особо быстро, только после совместной пьянки и пары пропетых вместе песен удалось наладить контакт, хоть Юкхэй был больше предан мне, чем моему парню.       Парни репетируют до прихода Куна, я заканчиваю подготовку стола, на котором красуется много банок пива и столько же разных закусок: мясо, чипсы, солёные орешки. И пусть набор сугубо мужской, это же и для девушек — меня и Юа, невесты нашего друга, которая будет сегодня для того, чтобы показывать мне кольцо с фианитом и говорить, как она счастлива.       Первой в гараж вваливается счастливая Юа, держащая Куна практически за шкирку, — она экстраверт, потому входит лидером, с поднятой головой с улыбкой на приятных пухлых губах. Она чем-то похожа на своего жениха вместе, но внутренне — нет, парень интроверт с двадцатилетним стажем сидения дома и залипания на аниме. Парочка представляет собой прекрасное сочетание, и я часто смотрю на них с улыбкой и трепетом в сердце.       — Поздравляем! — мы с Лукасом и Хендери хлопаем в ладоши, и я целую Юа в щёку, молчаливо показывая своё расположение и привязанность.       Парни начинают свою песню, и я совершенно незаметно вытаскиваю из куртки Дери пачку сигарет, засовывая её в свой рюкзак, и снова совершаю одну и ту же ошибку — я ограничиваю его в действиях. Да, курение — это вредная привычка, но ещё вреднее кого-то в чём-то сдерживать, тем более собственного соулмейта, с которым сама судьба повязала.       Хендери после двух банок пива лезет в карман кожаной куртки за привычными для его рук сигаретами, но, хмурясь, не находит ничего. Я в этот момент смеюсь с Юа, закидывая в рот горсть чипсов со вкусом лука и думая о том, насколько же мне повезло с друзьями, с которыми я провожу большую часть своего времени с окончания старшей школы: с весельем, фейерверками по праздникам и выездами в пахнущий природой лес. Куньхан дёргает меня за руку, заставляя вскрикнуть и чуть ли не вылить горькое пиво на пол прохладного гаража, и поворачивает к себе, морщась и держа свою куртку, явно намекая тем самым на то, что я должна кое-что ему вернуть.       — Нет, дорогой, — говорю я, качая головой и передавая алкогольный напиток подруге, а потом силюсь улыбнуться, кривя губы и понимая, что никто такой наигранной эмоции не поверит. Я хочу посмотреть на то, как он отреагирует, хочу вывести его на эмоции и понять, как надо дальше с ним находиться и жить под одной крышей. — Ты же сказал, что бросишь.       — Выйдем, — Вон выдыхает и перехватывает меня за руку, выводя на улицу и заставляя прижаться к двери и глядеть на него, в его глаза. — Ты что себе позволяешь?       Я впервые вижу его в таком гневе, что у меня сжимаются кулаки и хочется как можно скорее убежать, сверкая пятками и задыхаясь от безысходности, я никогда не допускала мысли, что Хендери может быть таким. В этот момент мне становится жалко его, наши отношения, себя в последнюю очередь, ведь, что странно, я отличаюсь самым настоящим альтруизмом и готова видеть проблемы других людей, забивая на свои. Парень ударяет кулаком прямо в место рядом с моей головой, и я вновь вздрагиваю, поднимая на него глаза и надеясь, что в следующую секунду он меня обнимет, но нет — не заслуживаю, не нужно мне это, от ласки лишь стану ещё более наглой, потому и кажется, что слёзы катятся по щекам, горло раздирает ком и хочется сказать, что я сейчас всё верну, но бить меня не надо.       — Лучше бы ты не была моим соулмейтом, — выдыхает он мне в лицо, сжимая кулаки, и что-то внутри меня с треском обрывается, заставляя вцепиться в футболку на груди и попытаться выдохнуть. Это законно говорить, когда знаешь, что половинка любит тебя до беспамятства? Да, возможно, я была ему не важна уже давно, но мне слишком сильно хотелось прикоснуться к его губам, завладеть ими, но его взгляд переполняет напряжение и что-то из разряда ненависти. Кажется, Хендери понимает, что делает мне больно одной своей позой, потому глаза чуть смягчаются и он тянет руку, чтобы погладить меня, но я отдёргиваюсь и выдыхаю, в который раз за этот день осознавая, что у нас нет будущего. — Прости, — одно простое слово заставляет меня встрепенуться и посмотреть на своего парня, что чешет затылок и слегка криво улыбается, — я погорячился. Наверно, просто ломка по сигаретам. Я обязательно брошу, только позже.       Внутри меня всплывает вопрос: «кого ты бросишь — меня или свои любимые сигареты?», и, видимо, таким же вопросом задаётся Лукас, что выходит из гаража в тот момент, когда Куньхан заходит внутрь, кивая ему. Я стою и просто утираю выступающие слёзы, избавляя свои глаза от оков туши и теней, что рассыпались. Юкхэй просто встаёт рядом, дыша, откидывает голову назад, смотря на небо, а потом слегка гладит меня по плечу, будто бы поддерживая. Несомненно, от его прикосновений становится теплее, но всё равно тоска разрывает сердце, разогревает её на чайной ложке над зажигалкой, чтобы потом пустить внутривенно. Я прислоняюсь к другу, прикрывая веки, и мы стоим пару минут в оглушающей тишине, примерно до того момента, как Юа взрывается хохотом с шутки моего парня, и мы вздрагиваем, решая, что нам пора пойти назад.       — Тебе бы проследить за Дери, — проговаривает Лукас, и я поднимаю голову. — Он отчётливо лжёт.       — Да? — я чувствую, как в сердце разрывается мина.       — Отчётливо.       Юкхэй учится на психолога и слишком тонко чувствует людей, что находятся в его окружении, потому я часто прислушиваюсь к его словам, всё равно обжигаясь по сотне раз, набивая шишки и понимая, что мне пора взрослеть. Так это и происходит: меняются дни, ночи, окружение, жизнь вся кипит, и мы все лишь подстраиваемся, дабы никто не заметил, что ты какой-то особенный, ведь быть индивидуальностью страшно — смешают с грязью, растопчут, а потом всё равно придётся не выбиваться из серой массы, прятать зажжённые глаза и терпеть.       После той пьянки проходит пять-шесть дней, я не могу спать ночами из-за того, что жду, когда Хендери сбежит от меня, смеясь, уложит в постель другую девушку и будет делать с ней то же самое, что и со мной когда-то. Я ему надоела, я слишком скучная, я его не удовлетворяю так, как хочется ему самому, — господи, сколько же разных таких слов вертится в голове, в то время как он спит, повёрнутый ко мне спиной, а я лежу рядом, вцепляясь в одеяло и тихо плача. Заслуживаю ли я этого? Не знаю.       Он уходит практически бесшумно, мои глаза открываются от слишком яркого режущего света, и я еле успеваю устремиться тихо следом: он не замечал до этого, что я сплю в практически уличной одежде, сандалии не скрипят и не выдают моего присутствия, моих крадущихся шагов. Куньхан просто переписывается с кем-то в мессенджере, а потом резко поворачивает, а я остаюсь на месте — я не ожидаю того, что вижу, не хочу верить, не хочу даже думать об этом.       Хендери обнимает девушку.       Хендери целует девушку.       Хендери идёт куда-то вместе с этой девушкой.       И эта девушка — не я.       Настолько больно мне впервые — я не могу совладать с собственными эмоциями, я кричу во всю мощь своих лёгких, бегу домой, чувствую противную горечь, а потом валюсь на кровать. Мне плохо, меня тошнит, мне не хочется верить в это, но факты говорят сами за себя, выставляя меня самой настоящей дурой, которая должна была изначально что-то заметить, но нет, я слепа, а сейчас мои глаза широко раскрыты. Мой соулмейт предал меня, изменил, нашёл утешение в другой, не прикасаясь к моему телу уже достаточно давно, и хоть мы продолжаем вести быт, спать рядом, я не хочу больше видеть его с собой. Увиденные измены раскрывают глаза, и сейчас я понимаю одно — хоть четыре утра, я обязана позвонить Лукасу, рассказать ему обо всём и попросить совета. Это нормально — обсуждать что-то, пускай и ночью, но я срочно нуждаюсь в крепком дружеском плече, хочу выплакаться и понять, что лично я сделала не так.       — Нуо? Что-то случилось? — сонно спрашивает Лукас, слыша мои всхлипы, которые я пытаюсь заглушить подушкой.       — Он мне изменяет! — вскрикиваю я и снова заливаюсь слезами. — Я… я только что видела его с девушкой и без понятия, что делать!       Меня переполняют отрицательные эмоции, требующие выплеска, и меня тошнит от всего, что окружает, а в первую очередь — от неверного соулмейта, почти мужа, кому сердце отдала за бесценок, улыбаясь и говоря ему сохранить себя. Не сохранил, разжёг костёр под ногами и наслаждается моим криком, что наполняет помещение и выжигает воспоминания, образуя под сердцем слова «её не любили».       — Обращайся в клинику, а я спать, — говорит Лукас, а меня снова тошнит, но кажется, что в этот раз не морально, а вполне себе по-обычному, по-людски.       Я оставляю часть своего ужина в унитазе и только после успокоения иду спать, надеясь сомкнуть глаза хоть на минуту, но сон не идёт, заставляя меня ворочаться. Хендери приходит через пару часов, практически с головой накрывается одеялом и сонно выдыхает, явно проведя достаточно времени со своей шлюхой. Я стискиваю зубы и всё же через долгие минуты мне удаётся заснуть, во сне порой всхлипывая и говоря, что мне срочно требуется помощь, потому что я не знаю, как поступать дальше.       Очередь в больнице убивает больше нервных клеток, чем постоянный стресс, и я плетусь к кабинету врача, что специализируется на разрыве связи, будто к гинекологу на осмотр: бледнея, краснея и абсолютно не зная, как буду оправдываться. Лукас стоит на улице, молчаливо поддерживает и явно думает, что я молодец, раз реагирую быстро и не даю Куньхану никакого шанса всё исправить, ведь он, наоборот, всё испортит и однажды вместо сигарет бросит меня. Но я поступлю намного хитрее и намного… дерьмовее.       — Вы хотите разорвать связь со своим соулмейтом? — врач задумчиво смотрит на меня, оценивая: осознаёт, что мне двадцать-двадцать один, ещё молодая и здоровая, почему же решила всё стереть и начать сначала?       — Он мне изменяет, — говорю я и чувствую, как немеет всё тело — я впервые говорю об этом вслух кому-то, кому не особо доверяю, и это заставляет меня перебрать пальцы. — А также ведёт себя по отношению ко мне очень агрессивно: разговоры не помогают, постоянно говорит, что бросит курить, но… но…       — Я вам не психотерапевт, — врач в ответ чуть качает головой. — Если такая ситуация, что изменяет, это весомая причина. Надеюсь, что вы поступаете правильно для самой себя, госпожа Чжан Нуо.       Куньхан не таким был, когда мы впервые осознали связь, переглянулись и поцеловались, он производил впечатление верного человека, что не сделает ничего плохого, но как же я ошибалась. Он музыкант, он ветреная душа, которому постоянно нужны новые впечатления, идеи и люди, и пусть я стала очень быстро его музой, год назад я этот статус потеряла, стоило сигарете поджечься, а дыму в лёгкие втянуться. Я использована, теперь можно взять и другую, что красивее, милее, покладистее.       К Лукасу я выхожу уже с рецептом на таблетки и безысходностью на лице — я вполне осознаю все риски, все последствия и боюсь, как бы Дери не выкинул все дорогостоящие лекарства, продолжая изводить меня своими изменами, а себя — бабочками, щекочущими альвеолы. Друг, почти мой брат, идёт вперёд, ни о чём не расспрашивая, а потом так же без слов платит за лекарства, вручая мне маленький пакетик и кивая. Мы знаем, что теперь это точно необратимо, ведь выслушивать предъявления своего парня я не буду, оправдания и извинения тоже — я не хочу очередного плевка в душу и пинка в голову, чтобы я уж точно всё прочувствовала. Да, может, я неправильно поступаю, не говоря ни о чём Хендери и просто начиная принимать таблетки, но я тоже человек, у меня тоже есть чувства и эмоции, которые лучше не задевать, потому что однажды, совершенно внезапно, я могу взорваться.       Куньхану будто становится хуже с каждым днём: он может выкурить две-три пачки, и всё это сопровождается кашлем с блёстками слюны и моим головокружением, беспокойством, что немного притупляется из-за принимаемых медикаментов и промывки мозгов от Лукаса, который единственный знает мою тайну. Я уже не люблю Хендери так, как раньше, не плачу, когда он уходит по ночам, а однажды иду за ним следом, почти не скрываясь, и когда он оборачивается, я понимаю, что должна испытывать страх, но его банально нет. Кажется, я переборщила с дозой разрывателей на ужин.       — Нуо? — молодой человек вздрагивает, чуть хватаясь за грудь, а потом кашляет в кулак. — Ты меня чуть до сердечного приступа не довела.       — У тебя нет сердца, — в голосе лишь грусть и капелька ностальгии — определённо, я скучаю по тому парню, что часто являлся мне во снах, — изменщик.       — Ты начала принимать таблетки для разрыва связи, — Вон будто пропускает мои слова мимо ушей, и мне на секунду становится больно. — Зачем?       — Ты мне не нужен. Как и я тебе.       Откуда же мы знали, что именно в этот момент последняя бабочка взмахнёт крылом и заполнит собою остаток свободного места в лёгком. Откуда мы знали, что именно сейчас мой уже бывший соулмейт упадёт на колени, задыхаясь, а я буду смотреть на него сверху вниз без эмоций. Смерть — это не настолько страшно, как пишут в книгах, жизнь страшнее и тяжелее по своей сущности. Смерть — это избавление от страданий, а я знаю точно, что для Дери бабочки — это боль, испытание, что он проваливает с треском. По моему сердцу проходит трещина, я криво улыбаюсь, осознавая, что именно этот человек совсем скоро умрёт, потому как заврался своему соулмейту и заполнил себя бабочками так, что дышать уже невозможно.       — Курение убивает, Дери, — шепчу я, и мой бывший слышит каждое слово, давится им, как кислородом, но продолжает слушать. — А бабочки в твоих лёгких убивают ещё быстрее.       Я разворачиваюсь и иду обратно, в холодный дом, слыша хрипы за спиной и шелест крыльев бабочек. Только через пять секунд всё затихает — молодой человек лежит на асфальте, у его руки — махаон, из губ торчит крылышко чуть живой лимонницы. Какая же нелепая смерть в четыре часа утра на холодной улице, с разорванной связью соулмейтов и бабочками, вылетающими из горла.