The duller the knife, the longer it takes

Услышьте, все низы, приказ свыше, Примите его веру, будто любите её. Манит на крючок мерзкой ложью Очередной идеализированный обманщик

      Сердце, загнанной птицей, билось в груди, отдаваясь оглушительным треском в беспомощном, пойманном в ловушку страха сознании. Жильбер не различал где стук, а где рёв выстрелов — он не чувствовал боли; не слышал, как пули разрывали деревья; глухо падали в снег.       Мир сузился до дрожащей чёрной точки — бесплотная метка.       Тонкими ветвями сухие деревья цеплялись за одежду — кусты живым капканом тянулись к ногам — снег призрачными зубами холода ловил ноги, грозясь утянуть вниз — в белую бездну.       Бледное солнце расцвело — расправило лучи, создавая просвет среди деревьев, спасение.       Лафайет вытянул перед собой руку.       Свет на мгновение ослепил его, мимолётно укрывая — иллюзия райских ворот.       Мира тепла — места где нет боли и горечи предательства.       Кровь липко окрасила снег.       Тьма милосердным холодом приняла Жильбера в свои объятия, спрятав усталую душу в коконе вечного спокойствия.       Золотая клетка.       Певчая птица в изголовье кровати затихла, сложив крылья она застыла, припав к решётке.       Крошечная грудь поднималась и опускалась.       Игрушка.       Лафайет закрывает глаза.       Солнце ласкает широкую поляну — лучами-гончими осматривает, ищет следы среди костей сгоревшей деревни. Облака ленивыми овцами скользят по небу, бросая тени на сломанные, истощённые огнем деревья.       Где-то далеко — в не тронутом властью тирана сердце леса взвыли волки.       Выпрямившись Жильбер сжал поводья.       Он наблюдал за переговорами — Томас запретил ему вмешиваться.       У них не было шансов, но Джефферсон хватался за каждую возможность, словно, одного духа было достаточно, чтобы индейцы перешли на их сторону. Король силён — достаточно оглядеться, чтобы понять это.       Тела красных мундиров проступали в лесу алыми цветами, болезненное напоминание — казалось, их не трогают даже волки.       Индейцы часто на них указывают, используют как страшную легенду для тех, кто посмеет восстать.       Лафайет слышал не все племена отступили — есть те, кто не боятся показывать клыки синим мундирам.       Лишь слухи.       У слухов есть начало — надежда.       Томас оборачивается. Машет ладонью и качает головой — неудача. Он улыбается — беспомощно, отчаянно.       Если бы их предал кто-то другой — если бы люди слышали их; всё могло быть иначе.       Перевернувшись на бок Жильбер спрятал лицо в подушку — нежная ткань хранила знакомый запах, он не изменился. С тех пор.       Прошло так много времени, но для Лафайета годы разлуки измерялись днями — он вернулся в Новый свет, чтобы убедиться в том, что это глупая и жестокая шутка. Выдумка злых британских языков.       — Сэр, вы в порядке? — красный мундир склонился, протягивая кружку, — Вам это нужно, — он требовательно толкает её в руки Жильбера, до тех пор, пока тот не принимает.       — Вы шотландец? — голос Лафайета дрожит, как и ладони.       — Верно, — красный мундир хлопает его по плечу и отходит.       — От него ничего не осталось, — заметил Гамильтон.       — Он никогда был так не поступил — не позволил людям страдать, — Жильбер с вызовом поднял лицо.       — Хватит оправдывать тирана — если это произошло, значит он хотел этого, — Александр ударил по столу.       — Я знаю его, — Лафайет поднес кружку к губам.       — Мы тоже знали, — Гамильтон поднял ладонь, обрывая диалог.       Жильбер приоткрыл глаза — играющий на бокалах свет слепил его; блеск богатства.       — Я знаю его, — поднявшись повторил Лафайет — одеяло соскользнуло с его плеча, обнажая бледную кожу. Упав, оно открыло бинты — чистые, пахнущие травами.       Аромат цветов и отголоски настойки — он чувствовал его раньше. Не его — что-то похожее. Тёплое, дарящее спокойствие, огораживающее от холода затихшей на ночь войны.       Дерево укрыло их своей тень, скрыв от глаз звезд. Жильбер нерешительно опускает голову на плечо генерала, вздрагивает, на мгновение отстраняется и вновь мягко прислоняется.       — Тише, маркиз, — ровный голос, вечно сдержанный — в нём нет жестокости; это не приказ.       — Спасибо, — Лафайет невесомо трется щекой — он ещё не верит.       — Не стоит, — Вашингтон фыркает, поправляет плащ.       — Всё будет хорошо, — слова сами срываются с губ.       Проведя пальцами по перевязке Жильбер поднёс ладонь к лицу — хмурясь вдохнул. Он не видел, как их накладывали, но чувствовал жар прикосновения руки — не чужой.       Зачем король спас его?       — Совсем не изменился — верить в такую глупость, — Гамильтон почти рычит       — Оставь его, — Джефферсон откидывается на спинку стула.       — Ты его слышал! Из-за него мы и попадемся! — Александр указал на Лафайета.       — Король всё равно знает о нас, — напомнил Томас.       — Если он приведет его сюда! Помнишь Франклина? — Гамильтон скрестил руки на груди.       — Он верит в лучшее, — Джефферсон перевёл взгляд на Жильбера.       — Это не освобождает его от ответственности! — Александр задыхается.       — Заткнись, голова от тебя раскалывается, — Томас отворачивается к камину.       Остаток ночи они провели в тишине.       Он не ошибся?       Свет артефакта не смог полностью поглотить душу генерала? Шанс или новая ловушка?       Есть ли надежда? Нет, он не должен сомневаться.       Лафайет ущипнул себя за щеку — этот человек не Джордж, но, даже если Александр прав, то он обязательно найдет способ вернуть его.       Обязательно.       Птица запела.       Страх — невидимые цепи сковали его, не позволяя поднять голову; чужая форма липла к телу, кровавыми поцелуями касаясь кожи.       Жильбер боялся поднять голову. Толпа закрывала его от глаз короля — синий мундир прятал среди врагов — но он чувствовал, что будет достаточно одного взгляда, чтобы раскусить его.       Нет, король знал — знал, что он здесь. У пирамиды — они подошли слишком близко.       «Брать его собой было плохой идеей»       «Сейчас не время для этого»       Кто-то ударил его локтем по ребрам.       «Подними голову»       Лафайет подчинился. Его взгляд был направлен не на короля или балкон пирамиды — он смотрел в сторону, краем глаза наблюдая за золотым блеском. Жильбер заметил орла — крупная птица скользила над крышами.       Она пролетала совсем низко; над головами стражников и скрылась за стеной черепицы церкви.       «Преклонись»       Ещё один удар.       Дверь открылась — громко, с хлопком. Израэль переступил порог.       — Генерал Патнэм? — Лафайет слышал о нём — повстанцы показали ему его портрет — человек, принесший победу на Банкер-Хилле: он должен был быть их союзником.       — Прикройся, — Израэль бросил сверток на кровать, — Если тебя увидит кто-то ещё — мне придется опять искать новых людей, — не отвернулся.       — Да, — Жильбер прижал одеяло к груди.       — Это твоя новая одежда — тебе лучше не злить Его Величество и примерить, — вне поля боя Патнэм был прям.       — Я смогу увидеть его? — Лафайет кончиками пальцев тронул сверток.       — Ты ещё насмотришься, — Израэль кивнул, — Надеюсь, ты протянешь дольше и сможешь поднять ему настроение, — хриплый смех.       Жильбер не верит ему.       — Их двое, — предупредил Томас, — Самый жестокий из них Патнэм — он любыми способами добьется того, что нужно его королю, — Джефферсон поднял рукав, показывая неровный шрам.       — Второй? — Лафайет тяжело сглотнул.       — Бенедикт, — вставил Гамильтон.       — Головная боль индейцев, — сплюнул Томас.       Лафайет не отступит.       «Я знаю его»