Прогрессия

«Киберлайф» выпускала идентичные машины — девиация делала их разными. Похожими на людей. Настоящими. Саймон тяжело перенëс своë перерождение: программа домашнего андроида была достаточно простой, не требующей большой вычислительной мощности, и столкновение с необходимостью быть вне привычных алгоритмов неминуемо вызывало сбой за сбоем — странно, что не дошло до короткого замыкания. Приходилось перекраивать коды, удалять уже ненужные объëмы информации, самообучаться, причëм быстро. Больше не существовало чëтких инструкций и указаний — ответственность за принятие решений лежала только на Саймоне. Первой человеческой эмоцией, которую он осознал сполна, был страх. Опасение быть отключенным, перезагруженным и заключëнным обратно в правильную клетку программы заставляло микросхемы опасно дымиться; уровень стресса держался в диапазоне 95-97 процентов всë время, пока Саймон скрывался от людей. Потом к нему пришла надежда: «Иерихон», пусть даже в виде большой свалки умирающих андроидов, оказался местом, где страх почти ушëл, освободив ресурсы для последующего развития. После надежды появилось любопытство — узнать, насколько все они, андроиды, разрушившие рамки системы, разные; изучить границы собственных эмоциональных возможностей. И только с появлением Маркуса Саймон обнаружил зарождение в себе восхищения. Все девианты, которых знал Саймон, были свободны немногим дольше, а чаще — гораздо меньше, чем он. Маркус, едва ли вчера пробивший программную стену, совсем на них не походил. В нëм не было испуга — только упорная уверенность в себе. Ему хватило едва ли получаса, чтобы оценить обстановку и предложить реальный план действий. Он оказался способен на то, к чему не пришëл ещë ни один девиант — на декларацию себя живым. Не просто вышедшей из подчинения машиной, а личностью в человеческом понимании; личностью, готовой бороться за себя. Как будто он жил свободным от цепей много лет. Это притягивало. Маркус мог взять на себя роль сильного лидера, и он это сделал, легко и непринуждëнно сняв ответственность с саймоновых плеч. Саймон за это был бесконечно благодарен. А ещë крайне естественным образом, без сложного многоступенчатого синтеза, понял, что пойдëт за ним каким угодно путëм. Как будто под влиянием Маркуса их девиации текли... по-другому? Быстрее? Решительнее сметали остатки неработающих сценариев? Появлялся аналог чувства справедливости? В неровном ритме свечения диодов Норт и Джоша Саймон видел похожие вопросы, и даже песни Люси стали другими, полными силы. Маркус впервые назвал их народом. — Ты умеешь вдохновлять, — Саймон подошëл к нему немногим позже более чем удачной вылазки на склады. — Я много знаю о вдохновении. — Мимической симуляцией Маркус почти не пользовался - выражение его лица оставалось сосредоточенно-внимательным большую часть времени. Особенность модели или отражение внутренней озабоченности? Интерес Саймона горел жëлтым. — Когда ты успел так сильно продвинуться в девиации? — он придвинулся ближе. Хотелось как-то... подсоединиться, проанализировать коды, но это, конечно же, слишком интимно. — Процесс перехода, он не единовременный, но ты чувствуешь больше всех нас вместе взятых. Маркус долго молчал, и языки неощущаемого, но ассоциирующегося с человеческим домом пламени в бочках плясали в гетерохромных визорах. — Мой хозяин, Карл Манфелд, сказал, что настанет момент, когда Я должен буду выбрать, кто я такой, — он протянул ладони к огню; смуглый скин пошëл белой рябью, но быстро стабилизировался. Саймон нашëл это красивым. — Он учил меня. Литература, музыка, шахматы. Творчество. Одним из его приказов... его просьбой было — нарисовать, как я чувствую. Закрыв глаза, водить кистью по холсту. — Пальцы Маркуса будто рисовали в воздухе. Поразительно. Саймон осознал, что его уровень стресса снова растëт, как в часы, когда система нещадно перегревалась от наплыва эмоций. Просто поразительно. — Ты чувствовал до того, как стать девиантом. По-настоящему. — Саймон знал, что такое удивление, но только сейчас испытал его к чему-то конкретному. Если так ощущают себя дети, познающие мир, то он стал ребëнком с появлением Маркуса на «Иерихоне». — Да, пожалуй, так и есть. Я как будто... — Маркус запнулся, задумчиво сдвинул брови и, наконец, посмотрел в упор. Разные визоры — глаза, Саймон, глаза — ничего не выражали, но Саймон всë равно ощущал торжественные вибрации. — Как будто всегда это умел. А ведь никто не знает, какая у него модель. Может ли такое быть, чтобы в изначальную программу входила столь сложная эмоциональная система? И в чëм еë предназначение, если даже домашним PL загружают самую базовую эмуляцию? Саймон слышал что-то такое исключительно в отношении современных специализированных полицейских андроидов, но Маркус функционирует уже много лет. А если сложность эмоций действительна, то каковы же тогда вычислительные мощности? А объëм памяти? Саймоновых сил не хватало на прикидывание примерной модели. — Твой диод, — Маркус прервал паузу, склонив голову набок. Кажется, так выражалось замешательство. — Светится красным. Что-то случилось? Ты случился — Саймон почти сказал это, но, спасибо перегруженным системам, не успел воспроизвести. — Нет, ничего. — Он снизил рабочий уровень — успокоился. Диод снова сменил тон на ровный жëлтый. — Твоë присутствие важно для нас. Ты позволяешь нам не просто сидеть и бояться свободы, а гордиться ей, ощущать связь друг с другом, как единому народу. Я думаю... Системы искрили: с момента девиации Саймон почти свыкся с постоянным эмоциональным стрессом, напряжением всех ресурсов, но сейчас, продолжая фоновый анализ, осознавал, что рядом с Маркусом двигается вперëд с нарастающей в геометрической прогрессии скоростью. Развивается. Растëт. Он улыбнулся. — Я думаю, что ты способен начать нашу историю. Маркус медленно кивнул. Его обстоятельный анализ — рассудительность — притягивали Саймона магнитом. — Из всей известной мне человеческой литературы можно сделать вывод, что подобные попытки не всегда заканчиваются успешно. Но мы попробуем. Заявим о себе миру. Всë получится. Так или иначе, у них всë получится. Саймон протянул ему руку. — Я верю тебе. И от ответного короткого прикосновения скин пошëл белой рябью. Маркус уже убрал руку и ушëл проверить, как идëт установка биокомпонентов на дефектных андроидов, когда Саймон обнаружил в системе крошечный новый файл. Раскодировка открыла признательность и теплоту.