Pluto

— Момота-чан, какая я планета? — с любопытством тянет Ома каждую гласную букву этого глупого вопроса. В неспокойных руках, что вечно норовят схватить чего поинтереснее, он держит карманный справочник Момоты и увлеченно разглядывает редкие картинки с космосом, как малое дитя. Они соприкасаются спиной и торсом — Кайто чувствует, как тихонько бьётся сердце Кокичи под футболкой, тогда как его собственное усиленно стучит от нагрузки. Чья именно это была идея, он уже не помнит, но это стало своего рода их еженедельным ритуалом довольно быстро. Кокичи забирается на спину Кайто, прижимаясь грудью. Счёт начинается. — Разооок, — тянет Кокичи, — ещё разоооок. Под этот счёт Кайто сгибает и разгибает руки снова и снова — они отжимаются. Отжимается здесь только Кайто, Кокичи лишь лежит на его спине и издевательски медленно отсчитывает повторения прямо ему на ухо, но их упражнения всё равно считаются совместными. — Давай, глупый астронавт, — подначивает он, — как ты собираешься полететь в космос, если даже не в состоянии поднять маленького меня, ни-ши-ши. Момота лишь пыхтит и сжимает зубы плотнее, поднимая и отпуская корпус. Эта рутина каждый чёртов раз заставляет его пожалеть о том, что под его чутким руководством Кокичи стал набирать вес. Достаточно было просто периодически напоминать этому парню, что перекус конфетами и банкой газировки не считается за полноценный обед, и вот уже спустя пару месяцев, что они встречаются, в его спину врезаются не острые рёбра, а прижимаются мягкие тёплые бока. (Хотя ощущение безумной нежности в сердце от осторожных зефирных объятий и нежных ключиц, куда Кайто норовит уткнуть нос несмотря на то, что сгибаться к ним приходиться чуть ли не в три погибели и терпеть покалывания в спине, прижимаясь к Кокичи ближе, он ни на что бы не променял.) Кайто делает ещё несколько повторов и обессиленно падает на пол, красный от прилившей к лицу и шее крови. В этот раз у него получается сделать на пару отжиманий больше, чем в прошлый, и Кокичи с довольной улыбкой отмечает это, поднимаясь с его спины и усаживаясь рядом. Он передаёт Кайто бутылку, тот делает пару жадных глотков, так и не поднявшись с пола и только перевернувшись на спину. Кокичи, не обтерев горлышко, тоже делает глоток и закручивает крышечку. — Плутон, — говорит Кайто с шумным выдохом, — ты чертов Плутон. — Потому что далёкий и загадочный? — с него взятки гладки, Кокичи ни капли не вспотел, потому что лишь считал, и дыхание у него в норме, а голос не срывается. Неспеша он закидывает ноги ему на бёдра и осторожно отводит волосы с лица. Сам хихикает и выглядит довольным, как кот, наевшийся сметаны. Таким домашним, в растянутой футболке, явно не с плеча, и волосами, собранными в небрежный пучок на затылке, он нравится Момоте ещё больше. — Потому что ты маленький и лживый, — беззлобно отвечает он, переплетая пальцы Кокичи со своими, — Плутон ведь даже не планета. Тебе бы тоже не мешало поотжиматься, кстати. Ома бросает на него сияющий смешинками взгляд из-под ресниц, и у Кайто снова перехватывает дыхание, только на этот раз уже не от нагрузки. — Да нуууу? — тянет Кокичи издевательски, пока склоняется ближе к его лицу. Его голос становится тихим и вкрадчивым, как если бы ему пришлось сообщать об этом кому-то по секрету несмотря на то, что в комнате они были одни, — Ты ведь извращенец, Момота-чан. Тебе нравится, что я такой маленький, и это даже не лооожь. Кайто только фыркает, сжимая его руки немного сильнее. Небольшие сухие ладошки почти утопают в его крупных и грубых, даря приятное ощущение тепла. Он ловит себя на мысли, что Кокичи и вправду преступно тонок почти в каждом своём изгибе, даже сейчас, когда его нездоровая худоба осталась в прошлом, уступив место почти здоровому на вид телу, а кое-где Ома даже тоньше любой девушки. Кайто остаётся только гадать, как в таком маленьком теле умещается столько саркастичности и язвительности. И, внезапно, столько тепла. К губам склоняются и невесомо целуют. В уголках немного влажно от выпитого, и Кокичи слизывает эти капельки будто бы с особой осторожностью, но на самом деле с издёвкой, не давая Момоте большего, дожидаясь пока он сам несдержанно не потянется к его рту. Ждать долго не приходится — эта до смешного дешёвая провокация срабатывает с ним каждый раз. Кокичи довольно улыбается прямо в поцелуй — Кайто чувствует эту ухмылку губами и обреченно позволяет ему перехватить инициативу, пропуская в свой рот чужой язык. Он снова попался.

***

— Если я Плутон, тогда ты Солнце, Момота-чан. Не только для меня — для Шуичи и Маки тоже, — говорит Ома. Они уже закончили целоваться спустя несколько томительно сладких минут, поэтому Кокичи просто позволяет Кайто уткнуться носом в свою ключицу, его излюбленное место, пока сидит у того на коленях, — Большой и тёплый. В их тихом маленьком мирке безумно уютно. Горит лампочка над потолком, отбрасывают чудаковатые тени цветы в горшках, в которых Момота души не чает. Согретый в последних лучах светила, атлас солнечной системы на стене в рукописных заметках весь — почти не осталось свободного места, но центр этой вселенной — Солнце, и Плутон, что расположился незаметно в самом краю, ещё проглядываются сквозь слой бумаги. Это дарит надежду. Кокичи всем сердцем любит чувство защищённости, что дарят это место и человек, который разделяет с ним одну глупую влюблённость на двоих. — Нуу, не молчи, Момота-чан! Мне вообще-то неловко о таком говорить! Не все, как ты, ляпают всякое, не подумав, — его лицо покрывается розовыми пятнами, он краснеет. На бледной коже парня этот контраст смотрится особенно уморительно, и Кайто знает как минимум десять способов добиться такого результата и усилить эффект. Вместо ответа Кайто вдыхает поглубже и резко выдыхает, сложив губы в трубочку, поток воздуха ему в ключицу, где кожа у него особенно чувствительная и дрожью отдаётся любое прикосновение. Тишину комнаты разрезает характерный звук. Кокичи хихикает как ненормальный, игриво отбиваясь от него, и покрывается пятнами от румянца ещё больше. Кайто хмыкает, удовлетворённый результатом, наслаждаясь тем, как кончик носа приятно щекочет вибрация от смеха, рожденного в чужом горле. Такие моменты Момоте хочется смаковать и растягивать, как самую вкусную сладость. Не жалеть о них и вспоминать с теплотой, даже если однажды они не будут вместе. (Думать об этом ему страшнее, чем смотреть фильмы ужасов одному в темноте, и вполовину не так страшно, как смотреть эти же фильмы в компании Кокичи). — Я понял. Я люблю тебя. Но от отжиманий ты не отвертишься поэтичными сравнениями, начнём с завтрашнего дня, — отвечает Кайто, поднимаясь с пола сам и утягивая Ому за собой, — Чай будешь? Кокичи только тяжко вздыхает и кивает, уже предвкушая боль в руках, вызванную непривычной нагрузкой, но заметно приободряется, когда слышит слово «чай». Там, где «невежа» Момота лишь небрежно кидает пакетик в кипяток, Кокичи видит простор для воображения и извращается с гранулированным чаем, спрессованным чаем, порошковым чаем, листовым чаем. Чаем. — Угу. Момота выходит из комнаты первым. С кухни слышатся звуки возни — потихоньку начинают шуметь электрический чайник и звенеть ложки с кружками. Он редко проявляет достаточную осторожность, чтобы не производить лишнего шума — Кокичи на кухне немногим тише, так что не жалуется. За окном темнеет совсем. В отражении стёкол Ома видит своё раскрасневшееся лицо с нависшими над ним волосами из растрепавшегося пучка и глупо улыбается самому себе. Осторожно он гладит Солнце на атласе и пробегается пальцами по Плутону. Вспомнив о своей ужасной привычке причинять людям безвредное беспокойство, украдкой срывает стикеры, написанные Момотой от руки аккуратным почерком (не все, лишь пару штук) и кладёт под цветочный горшок. Растение от недовольства роняет листик, но обязуется хранить его маленький секрет и молчать партизаном (никто и никогда не мешает Оме додумывать диалоги с зелёным другом самому). Кокичи передвигает выключатель, и комната погружается во мрак. Из дверного проёма, ведущего в кухню соблазнительно выглядывает полоска света. Кокичи чувствует запах свежезаваренного чая и с наслаждением прикрывает глаза. Такие ночные посиделки с корзинкой печенья и кружкой напитка для них с Кайто «постыдное удовольствие», на которое соглашаться куда приятнее, чем мучаться отказом, и плюсы явно перешивают минусы. Кокичи уже не сомневается, что посмеётся от души над очередной историей детства Кайто, бережно вынутой из чертогов воспоминаний лишь для него одного, и обязательно уступит ему последний галет, который почему-то всегда кажется самым вкусным. И испытает приятное чувство счастья от того, что ему доверяют, и ему есть кому доверять — чувство, что слаще любого печенья, что побывало в их корзинке. — Эй, Ома, ты идёшь? — зовёт Кайто из кухни, — чай почти готов. — Иду. Неторопливо он идёт на кухню. С каждым шагом всё ближе к полоске света, пока не оказывается залитым им весь и не щурится от резкой смена освещения. Будто идёт навстречу чему-то яркому и тёплому, сближаясь с ним орбитами. Макушка с фиолетовыми волосами утыкается между лопаток. Маленькие ладошки обхватывают поперёк груди, сжимая в объятьях, да так, что дышать становится трудно, и тонкие губы поднимаются в улыбке, когда ему отвечают мягким касанием к пальцам и добродушным смешком. Их вечер откровений под кружку чая только начинается. Если Кокичи Плутон, тогда Кайто его Солнце. Большое тёплое и необходимое.