WAP

— Черт, надеюсь, меня сегодня отдерут как жвачку, присохшую к школьной парте, — Чимин воодушевленно вздыхает и передает свою кожаную куртку работнику гардероба. Тот смотрит на него лукаво и без толики осуждения. — Многообещающе, — Чонгук скромно протягивает черный бомбер парню за стойкой. — В последний раз ты трахался неделю назад. Неужели твой голод не утолили? — Не знаю, — Чимин хмурится. Они покидают фойе и входят в темный коридор, ведущий в помещение клуба. — Тот громила был довольно сексуальным и мокро вылизал меня, но я до сих пор чувствую себя женщиной во время овуляции — дайте мне толстый член, и я прыгну на него как нехуй делать, серьезно. Чонгук фыркает и ничего не отвечает. Он свыкся с таким Чимином сравнительно недавно, так что слушать подобные его бравады о половых органах и сексе, кажется, еще не готов. В жизни, в студенческих буднях Чимин был обыкновенным парнем, вечно сдающим рефераты за день до нужной даты. Он работал в ресторанчике рядом с домом Чонгука — там-то они однажды и познакомились, — заминал за щеки жирные пельмени с говядиной, пил крепленое пиво как не в себя и носил узкие джинсы, чтобы подчеркнуть от природы упругую задницу. Чимин, с которым Чонгук случайно встретился в гей-клубе месяц назад, пах перченной вишней, облизывал вымазанные блеском губы, сидел на коленях огромного (во всех смыслах этого слова) парня и шептал ему что-то, что Чонгук теперь знать точно не хотел. Они смотрели тогда друг на друга смущенно и потерянно, Чонгук на Чимина в особенности, и, уединившись после в туалете, договорились особо об их вскрывшихся вдруг предпочтениях не разглашать. Чонгук просто знает о кинке Чимина на размер. Чимин просто осведомлен о желании Чонгука подчиняться принимающему. Вот и все. Так и дружат. Когда Чонгук соглашался пойти «проветриться», он был готов почти ко всему, потому что Чимин в действительности мог отвести их в детский центр с бассейном с шариками, а после решить устроить афтепати в стриптиз-клубе, так что, входя в абсолютно красное помещение со скромным танцполом и баром, он совершенно не удивляется. Чонгук может с легкостью сказать, что Чимина, облизывающегося сейчас в предвкушении, хотят как минимум все на расстоянии ближайших трех метров — взгляды, которые на них бросают выряженные в дорогущие костюмы мужчины за столиками, жгут кожу сквозь одежду. Чимин доволен — Чонгук чувствует это интуитивно, — алые блики в его глазах горят родным пламенем и мешаются с расширившимися зрачками страшно сексуально. Каждый, кто смотрит на него, уже хочет прилечь. Желательно в комнатах наверху. Красный заводит априори. Он ассоциируется со страстью, любовью и кровью, гулко пульсирующей в венах, а потому невольно рождает в мыслях грязь, пороки и бесконечное желание. Чонгук хочет запретить его здесь, в месте, где вожделение исходит даже от мягкого коврового покрытия, потому что подобного испытания он точно не выдержит. Слишком жарко. — Ты уверен, что продиктовал таксисту верный адрес? — Чонгук следит за шагающим мимо парнем. Тот обращает на них мимолетное внимание и ухмыляется так грязно и соблазнительно, что Чон невольно краснеет и отводит взгляд куда-то в сторону столиков. — Я нечасто бываю в клубах, но поверь — я знаю, как они выглядят, и что-то бордель этот на него не шибко походит, знаешь? — Это не бордель, Чонгук-а, — Чимин зачесывает волосы назад, открывая широкий, уже сияющий от пота лоб. — Это мой билет на хороший, дорогой член сегодняшней ночью. — В чем прикол случайного секса? — В удовольствии. — Как будто ты не получишь его, занимаясь сексом со своим парнем? — Нет, Чонгук-и, — Чимин довольно улыбается. — Такого точно не получишь. — Ладно, мой гуру, — Чонгук устало осматривает помещение, погруженное в насыщенный алый, — пойдем выпьем чего-нибудь. Он хочет присесть на самом углу барной стойки, но Чимин насильно утаскивает его на середину, поближе к привлекательному бармену в одних кожаных штанах и с искусственными блестками на подтянутой груди. Они заказывают Космополитен. Чонгук поначалу хочет выбрать бокал виски, однако Чимин пихает его в бок и сетует на проявленную недалекость — Космополитен предлагает сам бармен и «разве можно отказать столь прекрасному молодому человеку и не попробовать то, что он приготовит для нас со всей душой». Чонгук почти говорит Чимину, что душа столь прекрасного молодого человека находится далеко не на уровне его каменного пресса, но вовремя себя останавливает. Чимин за такое может избить. «Маленькая, но злая сучка», — говорит он о себе при знакомстве и почему-то всегда находит того, кто будет готов увезти его на край света для простого секса где-нибудь на заднем сидении автомобиля. Чонгук ему, в какой-то степени, завидует. Он, в отличие от Чимина, столь же просто найти партнера совсем не может. Бог одарил его хорошей фигурой, смазливым личиком, большими глазами, которые часто осыпают сладкими комплиментами и в которых безуспешно пытаются найти собственное отражение, но он просто не умеет всем этим пользоваться. Не может так же легко шлепнуть понравившегося парня по заднице, кинуть его на кровать и вытрахать всю душу часа так за полтора. Кажется, все это началось с одного безумного боттома, оседлавшего его однажды так великолепно, что Чонгук до сих пор чувствовал головкой ту прекрасную дырку, в которую чуть с самими яйцами не вошел. Он не делал ничего — его раздели, разделись сами, отсосали от всего сердца и буквально прыгнули на член, проскакав на нем полночи без остановки, и после этого Чонгук понял, что больше никогда и ничего делать не хочет. Раз он такой охуенный, раз тело его столь сексуальное и раз в глазах его бездонных можно тонуть до конца жизни, то он готов пожертвовать собственным характером и безропотно лечь под того, кто будет готов обслужить себя его членом как только пожелает. Разговор с барменом клеится лишь у Чимина — он щедро нахваливает чужое крепкое тело и даже пару раз хватается ладошками за выступающие мышцы груди, пачкая пальцы в мелких блестках. Чонгук же просто вертит макушкой по сторонам и смущенно старается не задерживаться взглядом на тех парнях, что пристально следят за каждым его шорохом. Подобное внимание к своей персоне Чонгука не то чтобы пугает, но напряжение, сковывающее тело, чувствует даже Чимин, периодически поглаживающий его по бедру в качестве успокоения. Чонгук уже хочет попросить Чимина уехать с ним куда-нибудь в другое место, однако «маленькую, но злую сучку» уводят буквально в следующую минуту с помощью уверенного: — Ким Намджун, двадцать пять. Чимин, возбужденно сглатывая, спрашивает: «Лет или сантиметров?», и тяжелый темный взгляд, брошенный на чиминов пах, даже Чонгуку дает понять, что речь идет далеко не о возрасте, так что Чимин, по-английски — не прощаясь, исчезает на верхних этажах теперь уже до утра. — Будешь еще что-нибудь? — улыбаясь, интересуется бармен. — Ты, кажется, заказывал виски вначале? Хочешь, плесну бокальчик? Чонгук кидает взгляд на яркий ценник рядом с бутылкой понравившегося ему виски и вмиг морщится. За счет Чимина (человека, покупающего себе подвески Шанель на каждый день недели) — пожалуйста, но выложить из собственного бумажника несколько тысяч за какой-то стаканчик алкоголя он пока не готов. — Такому красавчику — бесплатно, — лукаво пробует бармен. Чонгук подозрительно щурится и уже собирается вновь отказать, как вдруг позади раздается глубокое и низкое: — Я заплачу. У Чонгука так сильно крутит желудок, что он невольно склоняется вперед и выдыхает тихо, но хрипло, словно его только что с размаху ударили под дых. Голос за спиной томный и сладкий, как подгоревшая топленая карамель, он обволакивает собой мгновенно и безвозвратно, и Чонгук больше не слышит ничего, кроме слабого хриплого эха, звучащего в пустой голове слишком громко. Он робко поглядывает назад, но, замечая широкую грудь прямо возле своего плеча, отворачивается. — Налей самого дорогого. На гладкую барную стойку приземляется утонченная ладонь, между пальцев которой заманчиво маячит черная банковская карточка. Чонгук прочищает горло и бубнит совершенно неубедительное: — Н-не нужно, я- — Два бокала, пожалуйста, — прерывают его. — Нет, правда, я не могу э- — Солнце, прикрой рот и возьми то, что дают. Чонгук вновь резко выдыхает. Поверженно и обессиленно. Незнакомец присаживается справа от него, стучит картой по стойке и смотрит вперед на бармена, бегающего со льдом, и Чонгук наконец позволяет себе оглядеть человека, способного просто так оплатить ему виски стоимостью под тридцать тысяч. Он начинает с ног. Скользит взглядом по тонким оголенным щиколоткам — на левой красуется серебряный браслет с парой бриллиантов, сверкающих в полутьме, — по крупным бедрам, обтянутым черными брюками, по широким плечам — на них, кажется, вот-вот разойдется по швам коричневый пуловер с V-образным вырезом, соблазнительно открывающим вид на острые ключицы; робко косится на загорелую шею, точеный профиль: ровный нос, острый подбородок, большие вытянутые глаза; и банковскую карту в тонких пальцах с золотой гравировкой: Ким Тэхен. Ким Тэхен вдруг смотрит в ответ тяжело и сладко, и Чонгук сводит колени. Блядство. — Ваш виски, — бармен ставит на стойку два бокала с алкоголем, но на это никто не обращает внимания. Ким Тэхен осторожно подсаживается ближе, плечом к плечу, и, облизываясь, низко проговаривает: — Я думал, тот парень никогда от тебя не отстанет, — он легко усмехается, жадно осматривая лицо Чонгука. — Вы вместе? — С Чимином? — Я не спрашивал, как его зовут. Вы встречаетесь? — Эм, — Чонгук скромно смотрит вниз, — его только что увели наверх и, вероятнее всего, он уже чувствует язык в своей заднице, так что… Ким Тэхен удовлетворенно хмыкает. Чонгук не спешит отстраняться — продолжает глубоко вдыхать щекочущий ноздри горький парфюм и внутренне сгорать от желания поскорее принять горизонтальное положение где-нибудь на уютной постели. — Насчет языка в заднице, — от него не отдаляются и слепо тянутся карточкой к оставленному барменом терминалу. Чонгук переводит взгляд на тонкую руку на стойке. Ким Тэхен начинает плавно скользить картой по боковой секции и, утыкаясь в шею Гука, шепчет: — Хочу так же проехаться своей дыркой по твоим губам и носу. Красный вокруг сгущается и темнеет, и Чонгук внутренне хнычет так довольно и высоко, что парень рядом наверняка слышит это. Чонгуку даже не стыдно. Ему просто нечего терять, и сейчас он готов на все — бери и делай с ним все, что только душе захочется. Ким Тэхен этим пользуется и начинает бормотать что-то Чонгуку на ухо. Он говорит соблазнительно тихо и быстро, чтобы его слов не поняли, не сосредоточились на их смысле (которого там, в общем-то, и нет), и тянется горячей ладонью к стройной талии, принимаясь томно вырисовывать под острыми лопатками аккуратные буквы. Чонгук теряется в шепоте как жалкое насекомое, попавшее в цепкие сети, и не может собрать воедино мысли, вмиг путающиеся в его голове. Все, на чем он способен сейчас сконцентрироваться — короткое послание, запечатываемое на его коже сквозь ткань плотной рубашки так маняще, так страстно и неторопливо: «F» «U» «C» «K» «M» «E». Ким Тэхен сладко улыбается, выводит заманчивый знак вопроса, ставя точку прямо на копчике, и чуть громче заканчивает прежний монолог: — Работать одному наверняка было бы проще, как думаешь? Он отстраняется и в ожидании бегает взглядом по лицу Чона. — Да, — страстно выдыхает Чонгук. — Да? — игриво интересуются в ответ. — Да, — Чонгук кивает болванчиком. — Да, блять, да. — Тэхен, — парень протягивает ладонь. Оба понимают, что не для рукопожатия. Чонгук тихо бормочет собственное имя и, хватая Тэхена за запястье, спрыгивает с барного стула. Они протискиваются сквозь толпу, продолжающую двигаться под медленную музыку единой соблазнительной патокой, и бегут по лестнице наверх. Чонгук теряется и без разбору распахивает первую попавшуюся под руку дверь, однако натыкается на полуголую пару, трущуюся друг о друга возле стены где-то в глубине помещения. Тэхен хрипло смеется с его растерянности и неожиданной прыткости и, мокро облизывая ему щеку, тянет дальше, туда, где, точно знает, есть свободная комната. Чонгук запирает замок и хочет перевести дыхание — голова кружится так сильно, что он не видит ничего в радиусе ближайших нескольких метров, а еще безбожно потеет и трясется, — но Тэхен не позволяет и целует мокро и размашисто прямо посреди сплошь красного помещения. Они жмутся друг к другу отчаянно и крепко, словно желая слиться в один неразлучный организм, функционирующий благодаря молниеносно вспыхнувшей страсти. Тэхен хватает Чонгука за задницу и сжимает ягодицы, обтянутые джинсами, чтобы столкнуться с горячим пахом парня бедром. — Ты дашь мне управлять процессом? — уже зная ответ, шепчет он. — Конечно, — горячо выдыхает Чонгук. — Тогда ложись на кровать, солнце. Чонгук слушается и нехотя отстраняется, присаживаясь на большую кровать с красным постельным бельем. Он скидывает с себя кроссовки, удобнее елозит на месте, двигаясь к изголовью, и взволнованно смотрит на парня впереди — тот с не меньшим предвкушением разглядывает его из-под полуприкрытых век и принимается плавно задирать кончиками пальцев края тонкого пуловера, открывая самый низ своего живота. Чонгук задерживает дыхание. Он молится на то, чтобы не умереть к чертям в этом борделе, потому что он не любит, когда его дразнят и манят, не давая насладиться, но в этот самый момент, в эту самую секунду ему хочется, чтобы его дразнили и манили тем, до чего он ни в жизни не доберется, вечно. Горькие противоречия рвут в нем последние нити разумных мыслей, не позволяют думать и контролировать тело, отчего он превращается в настоящее растение, подстраивающееся под своего хозяина. Хозяин там — стоит в паре шагов, разувается и наконец снимает с себя кофту, и Чонгук хочет возложить к этому телу все то, что имел, имеет и когда-либо будет иметь. Просто так. За сводящие с ума темные соски и мягкий живот. Все-все. — Ты красивый, — глухо шепчет он, продолжая жадно рассматривать великолепное лицо, частично скрытое мягкими кудрями шелковистых волос. — Такой красивый, Господи. — Тебе нравится? — Тэхен коротко улыбается.   Чонгук резво кивает. — Я оседлаю тебя, слышишь? — Тэхен торопливо стягивает с себя классические брюки прямо с бельем. Чонгук хнычет капризно и жалобно, потому что открывшиеся взгляду бедра и почти отвердевший член еще идеальнее, еще вкуснее и прекраснее, и он уже хочет коснуться их, сжать и приласкать, но инициатива сегодня далеко не в его руках, так что он лишь жмурится на мгновение и вновь кивает на недавний вопрос. Он такой жалкий сейчас, такой нуждающийся во власти, что Тэхен, видя это, мило смеется и сквозь смех приказывает: — Раздевайся. Чонгук так резко рыпается и хватается за пояс джинсов, что от неожиданности теряет равновесие и неловко заваливается на бок, но попыток оголиться не оставляет и продолжает дергать узкие штанины вниз, на колени. Тэхен вновь смеется. Хохочет так искренне и весело, что сам внутри чувствует непривычное тепло и трепет, странно волнующий солнечное сплетение. Такой приятный. — Стой, подожди, — он переводит сбившееся дыхание и медленно забирается на кровать. Чонгук смущенно следит за тем, как парень томно подползает к его ногам и, хватаясь за одну голень, сам тащит пиздецки узкие джинсы, наконец избавляя его от чертовых пут, в которые он сам себя заковал еще в начале вечера. Тэхен кидает ненужные сейчас штаны в сторону, куда-то подальше за кровать, и кошкой гнется в пояснице, чтобы начать задирать ладонями чуть взмокшую рубашку Чонгука до самых его ключиц. — Блять, какой ты идеальный, — он поверженно качает головой и, облизываясь, чертит кончиком носа по робко выступающим кубикам пресса на чужом животе. Чонгук дрожит от жгучих выдохов на чувствительной коже. — Я сразу тебя заметил, как только ты в помещение зашел. Глаз оторвать не мог. Сука, какой же ты красивый. — Хватит, — Чонгук снова хнычет и самостоятельно стягивает рубашку через голову. — Не говори так. Тэхен не дает ему смущенно отвернуться в сторону — грубо хватает за подбородок и целует мокро и влажно, облизывая тонкие губы и линию челюсти от порыва, вдруг накрывшего его с головой. Чонгук отвечает сосредоточенно, старается подхватить быстрый ритм, вовремя двигать языком и сплетаться с чужим, более мягким и мокрым, но Тэхен невероятно сложный и беспорядочный — за ним практически невозможно поспеть. Тэхену плевать. Ему не нужна ответная реакция, не нужны лишние причмокивания — он сделает все сам. Так, как этого хочет он. — Просто высунь свой сучий язык, — сбивчиво бормочет он. — Не пытайся подстроиться под меня. Чонгук послушно кивает и слегка раскрывает рот. Тэхен наваливается на него всем весом и, довольно хмыкая, плавно лезет языком как можно глубже, чтобы сплестись им с чонгуковым. Они звонко сталкиваются зубами, целуются размашисто и громко, излишне влажно, так, что Чонгук хочет скривиться, однако не возражает — все это слишком приторно и приятно, а тело на нем вьется опасной змеей, наконец выбравшей себе долгожданную жертву. Тэхен заводится мгновенно. От стороннего подчинения, от жара, разгоревшегося между ними буквально за пару секунд, от бицепсов парня — все это вводит его в пугающий транс, наполненный алым свечением. Он хочет эти огромные руки на своем теле. Хочет грубых касаний на бедрах и боках, хочет шлепков и ярких пятен, а потому тянет потные ладони Чонгука себе на задницу и тихо скулит, когда парень сжимает его ягодицы резко и жадно, до красных отметин, вмиг выступающих на карамельной коже. — Охуенно, — горячо выдыхает он в чужой по-прежнему открытый рот. — Еще. Давай, потрогай меня, пока я разрешаю. Чонгук срывается с мнимой цепи, на которую его посадили еще в самом начале, и торопливо подтягивает Тэхена на собственный пах. Он трогает все, до чего только может дотянуться. Ласкает манящие к себе соски, теребит налитые бусины, сжимает их в тисках до сладкой боли, до откровенных стонов сверху и чувствует, как от сорванных всхлипов у него бесстыдно дергается давно затвердевший член. Он невесомо скользит пальцами по точеным бокам, щекочет ребра и улыбается на скромный смех Тэхена, извивающегося на его бедрах. Волшебство ебанное, по-другому не назовешь. — Ты сядешь мне на лицо, — уверенно говорит Чонгук, продолжая тепло касаться желанных ягодиц. — Я сяду тебе на лицо, — подтверждает Тэхен. Конечно сядет. Куда он денется? Они вновь целуются, в этот раз гораздо спокойнее и медленнее — первые искры страсти, затмившие собой разум, наконец тухнут, и они просто наслаждаются слюной, языками, губами, столь правильно и удачно подходящими друг другу, и жаром, который поглощает их в себя без остатка. Тэхен с наслаждением скользит своим стволом по чонгукову, не менее твердому и горячему, и стонет от такой легкой, совсем невинной стимуляции. Ему так хорошо, так уютно в этих больших руках, что он уже не хочет с ними расставаться. — Солнце, — Тэхен отстраняется от тонких губ с тихим чмоком, елозит на месте и, извиваясь, ползет вниз, — я хочу, чтобы головка твоего прелестного члена достала до того маленького язычка, что болтается у стенок моего горла. — Блять, да. Пожалуйста. Тэхен ласково улыбается и нежно берет горячий ствол рукой, принимаясь осторожно и медленно водить по нему от верхушки и до основания. Чонгук низко шипит. От недостатка должного внимания его плоть успела стать излишне чувствительной и теперь отдавала приятной колкой болью даже от невесомых касаний подушечек пальцев. Из-за этой боли у Чонгука вмиг кружится голова, и он, стараясь расслабиться, полностью раскидывается на постели, чтобы им просто воспользовались. Побаловались и поигрались с его членом как с новой игрушкой, сверкающей в алом полумраке от позорно текущего предэякулята. Пускай. Ему совершенно не жалко. — Какой красивый член, — сладко бормочут внизу. Чонгук стыдливо жмурится — плоть его от подобных слов дергается беспомощно и резко. — Самый красивый в моей жизни. Тэхен, улыбаясь, гладит приятный, плотный ствол изучающе и не спеша. На нем видно выступившие вены — они почти иссиня-черные под пунцовой тонкой кожей, — он такой нежный, такой тяжелый в руке, такой манящий к себе, что Тэхен совсем не может сопротивляться внутреннему порыву и склоняется ниже, высовывая язык. Чонгук настолько соленый и горький, что он невольно морщится. Тэхен не считает это отвратительным, не воротит от этого нос — кривится от неожиданности и обилия слюны, мгновенно выступившей во рту. Чонгук беспокойно хмурится, поглядывая на темную макушку сверху вниз, и закатывает глаза, когда Тэхен, наконец собравшись, мило лижет его головку и сразу скользит вниз, к налитым яйцам. — Ну блять, — он шумно выдыхает, как только парень принимается ритмично посасывать самую верхушку члена, и заводит руки за голову, невольно напрягая мышцы своего живота. Тэхен хмыкает и не спешит вбирать больше. Он продолжает толкаться языком в каждую неровность, попадающуюся ему на пути, и растягивать губы на крупной головке, с которой вновь начинает обильно течь густая смазка. Чонгуков член чувствуется во рту ключиком, наконец подошедшим к родной замочной скважине. Тяжесть его оседает на языке правильно, и проходит к глотке он уверенно и легко. Тэхен удивленно моргает, вдруг ощущая долгожданное давление на основании языка где-то возле гортани, и отстраняется, чтобы слегка оттянуть желанное удовольствие для них обоих. — Тебе нравится? — тихо интересуется он. — Да, — Чонгук кивает с закрытыми глазами и жмурится, когда его головку начинают быстро и рвано натирать ладонью. — Блять, как хорошо. — Ты так сексуально выглядишь сейчас. — Правда? — Да, — Тэхен улыбается. — Твое тело такое горячее, такое взрослое и большое, а ты гнешься от каждого действия над собой прокаженным девственником, ни разу не касавшимся себя. Ты так жалок, с ума сойти. Чонгук прикусывает дрожащую губу и коротко мычит, как только Тэхен спускается пальцами к его яйцам и томно сжимает их. Слова и непрекращающаяся ласка путают ему мысли, не позволяют потеряться, уйти от реальности, и он лишь больше погружается в бесконечное удовольствие, усиливающееся с каждой секундой все стремительнее. Тэхен снова возвращается к покрасневшему стволу. Он примеряется, опускается на него неторопливо и плавно, принимая глубоко не сразу, ведет языком по тем горячим венам, до которых только может добраться, и, удобнее укладываясь между чужих ног, принимается ритмично насаживаться на стоящий колом член глоткой. Чонгук тут же тянется руками ко взмокшей макушке, но Тэхен бьет его по ладоням и делает все сам. Он сосет умело и голодно — изредка толкает головку за щеку, играется, позволяя себе пройтись по чувствительной плоти кромкой зубов, растягивает губы у самого основания, громко давится, сплевывает на верхушку и вновь жадно сосет. В комнате становится подозрительно тихо, почти мертво, а потому от стен отражается лишь тяжелое дыхание Чонгука и хлюпанье слюны, бесконечно текущей с уголков тэхенова рта. Тэхен отстраняется всего на секунду, чтобы набрать больше воздуха в легкие, и вновь насаживается, в этот раз позволяя уложить ладони себе на голову. Чонгук грубо вплетается пальцами в мягкие волосы и тянет чужую макушку вверх, после снова опуская ее лицом к самому лобку. — Дерьмо, — сквозь зубы шипит он. — Блядство, как же хорошо. Тэхен хмурится и глушит рвотный позыв, когда Чонгук, теряясь, входит в него до самых яиц и принимается выписывать бедрами неровные круги, чтобы головка где-то в чужом горле прошлась по каждой неровности, по каждому выступу и тому самому язычку, о котором Тэхен так соблазнительно говорил. Чонгук несдержанно стонет. Его члену горячо и мокро, настолько приятно, что даже не хочется прекращать происходящее, но он слышит, как Тэхен начинает мало-помалу задыхаться, и предусмотрительно покидает его рот. — Прости, — без капли раскаяния бормочет он. Тэхен ничего не отвечает и, вытирая распухшие губы тыльной стороной ладони, уверенно взбирается на грудь Чонгука. Его голова начинает кружиться от резких движений, и он дает себе несколько секунд на то, чтобы привести сознание в порядок. Красный перед глазами маячит смазанным пятном, на фоне которого лежит распятый парень, готовый буквально ко всему. Тэхен хочет управлять этим мальчиком, видеть каждую его жалобную эмоцию, вынуждать страдать от излишне неторопливого темпа и дарить ласку в благодарность за терпение. Он наконец оживает и, поворачиваясь к Чонгуку спиной, щедро раскрывает ягодицы в стороны — в самом отверстии его сверкает основание стальной анальной пробки. — Вытаскивай ее, солнце, и вылизывай меня, пока кислород в легких не закончится. У Чонгука перехватывает дыхание. Он нескромно пялится на светлую расселину, на металл, окрашенный красными бликами, и чувствует, как у него во рту скапливается сладкая слюна. Пробку он вытягивает совсем неосторожно и резко, отчего Тэхен шипит и недовольно ругается на него, но Чонгук исправляется и, позволяя усесться на собственном же лице задницей, страстно выдыхает на пылающую промежность. Он широко распахивает рот и звонко присасывается к гладкой дырке губами. Тэхен дергается от неожиданности, но удовлетворенно мычит, когда Чонгук начинает медленно скользить ладонями по напряженным, плотным бедрам, ведет выше, по влажной пояснице, по всему длинному позвоночнику. Тэхен следует за этими грубыми пальцами, соблазнительно изгибаясь в стороны от каждого горячего прикосновения к себе. Где-то со стороны его задницы слышится важное сопение, такое серьезное и сосредоточенное, что Тэхен умиленно улыбается — ради него стараются так хорошо, что в благодарность он готов вот-вот присесть на привлекающий внимание член и обслужить его как можно лучше и жарче. — Вот так, солнце, — он цепляет пальцы в замок за затылком и щедро проезжается щелью по тонким губам. — Давай, Чонгук-и, больше слюны. Чонгук что-то приглушенно бубнит и, раскрывая ягодицы руками, мокро сплевывает прямо на отверстие, чтобы после вновь скользнуть по нему языком. Тэхена хочется удовлетворить. Хочется сделать все для того, чтобы услышать наконец глубокие стоны, чтобы увидеть искривленное в удовольствии лицо и получить сладкие слова благодарности, разбавленные мимолетными поцелуями. Тэхен кажется ему настолько великолепным и статным, что весь прежний его опыт стирается к чертям, и он в действительности превращается в настоящего девственника, смущающегося при слове «член». Тэхен чувствует жаркое дыхание, расходящееся по всей его расселине, и, ускоряясь, увереннее елозит на чужом лице. Чонгук не возражает — только вытаскивает свой «сучий язык» как можно дальше и придерживает парня за талию, чуть сильнее придавливая его к собственному рту и носу. То, что Тэхен сейчас заботится лишь о собственном наслаждении и скользит по его подбородку так размашисто и влажно, заводит Чонгука до страшных чертей перед глазами. Он хочет разбиться перед таким парнем в лепешку, стать никем, чтобы на его фоне могли сиять ярко и уверенно, хочет исчезнуть, чтобы не мешать, но как же тут без него, верно? — Хочешь, чтобы я пососал тебе немного? — мимолетно спрашивает Тэхен. Чонгук отрицательно мычит и легко прикусывает нежную кожу правой ягодицы, оставляя на ней краснеющий след. — Оседлать тебя? — вновь интересуется Тэхен, оборачиваясь назад через плечо. — Я хорошо растянут, но ты можешь еще немного побаловаться. — Что мне делать? — Чонгук робко выглядывает из-за его бедер. — Не знаю. Хочешь, вставь пару пальцев. Чонгук хочет. Тэхен слегка приподнимается с лица парня и, упираясь ладонями в его ноги, встает на четвереньки. Его тело дрожит, и ему сложно держать самого себя на руках, но он терпит ради робкого солнышка, уже пихающего в трепещущую дырку кончики двух указательных пальцев. Чонгук старается входить осторожно, чтобы не причинить боли и не повредить такие гладкие стенки, но Тэхен пошло втягивает его фаланги в себя и рушит тонкие ниточки самоконтроля слишком резко, чтобы Чонгук успел вновь собраться. Он вытаскивает один палец и подтягивает Тэхена ближе к лицу, после вновь принимаясь растягивать свободное отверстие. Оно раскрывается и поддается легко, просит большего, манит и манит, и Чонгук сдается перед этой жаждой — разводит пальцы и ныряет языком между, вылизывая все то, что попадется ему на пути. Тэхен одобрительно стонет и толкается навстречу великолепной ласке, мешающей ему сконцентрироваться на предметах впереди. Он невесомо целует чонгуковы колени и бедра, однако не марает их следами — лишь легко мажет, чтобы распробовать соленость загорелой кожи. Чонгук убирает пальцы — Тэхен вполне растянут — и нежно водит губами по распухшей дырке, успокаивая сокращающиеся мышцы. У него затекла челюсть, пока он пытался извернуться и толкнуться языком как можно глубже, и член болезненно сводит от скопившегося во всем теле возбуждения, и Тэхен, словно чувствуя его желание на себе, выпрямляется, чтобы развернуться к нему лицом. Они сплетаются ногами и руками и целуются долго и медленно. Оба устали от алого цвета, порядком засевшего в голове, оба двигаются лениво и плавно, желая поскорее восстановить потерянные силы, и жмутся друг к другу отчаянно. Чонгук тепло обнимает Тэхена, пряча его в своих руках, и Тэхен бормочет ему в губы что-то, что он совсем не понимает. Это, кажется, никого не волнует. Когда Тэхен все же приводит в порядок сбившееся дыхание и поплывшие мысли, он седлает Чонгука уверенно и знающе, опускаясь на его стоящий колом член мучительно медленно, чтобы прочувствовать каждую венку и неровность собственными стенками. Они крепко держатся за руки, надежно переплетя пальцы, и смотрят в глаза друг другу пылко и горячо. Чонгук бегает взглядом от одного зрачка парня к другому и все оторваться не может от той красоты и статности, окружающей его со всех сторон. Тэхен полностью поглотил его своим естеством, заставил забыть о проблемах и заботах и дарил теперь ни с чем не сравнимое удовольствие, двигаясь ритмично и плавно. Он проезжается вперед бедрами и от ощущения полностью проникающего в него ствола выдыхает горячо, так, что почти испарину перед лицом видит. Чонгук крупно дрожит. Ощущения, вмиг окутывающие его от самой макушки и до кончиков пальцев, буквально сводят с ума. В Тэхене горячо, влажно, сладко, хорошо. До умопомрачения, до блядских звезд перед глазами, до онемения всех конечностей. Он практически чувствует, что вот-вот умрет от наслаждения, но откладывает желанную смерть, когда Тэхен, опираясь на его грудь, начинает двигаться быстрее. Тэхен плавно насаживается на долгожданный ствол, касаясь прохладными ягодицами крепких бедер, выставляет задницу и выписывает ею ровный круг. Они оба стонут от того, как соблазнительно крупная головка внутри Тэхена двигается вслед за его движениями и скользко трется о стенки благодаря рекам смазки, которой Тэхен накачал себя еще дома. Он думал, что она непременно вытечет из него по дороге в клуб, даже если препятствием этому выступит анальная пробка, но ему все же удалось удержать ее в себе и сохранить для такого прекрасного члена, все увереннее растягивающего его. Чонгук не ощущает себя в собственном теле — теперь оно принадлежит Тэхену. Полностью. Ему не нужно ничего из того, что он имеет, потому что он готов отдать все это парню, так великолепно раскачивающемуся на его бедрах. Глядя на темные влажные кудри, на словно выточенное из мрамора лицо, на широкую грудь и тонкие кисти, Чонгук опасливо понимает, что еще час назад встретил того, в ком так долго нуждался. Того, кто подходил бы ему столь идеально и правильно. Того, с кем бы он точно не хотел расставаться. Никогда. Тэхен стонет и, прикрывая глаза, путается пальцами в своих волосах. Он продолжает двигаться сам, ездить по паху Чонгука как можно ритмичнее и быстрее, однако силы заметно покидают его тело, отчего он часто сбивается и заваливается в стороны. Он хочет вечно объезжать этот член и этого парня, так послушно удовлетворяющего его сегодняшней ночью. Он не хочет отстраняться, делать хоть шаг назад и не иметь после возможности вновь коснуться. Ему нужны эти касания — прямо здесь и сейчас, — и он, поникая головой, устало просит: — Помоги мне, малыш. Сделай все сам, я хочу отдохнуть. Чонгука не нужно просить дважды. Его в принципе не нужно было просить. Он чувствует Тэхена насквозь, ощущает его усталость на себе и помогает — упираясь пятками в смятые простыни, принимается вбиваться в манящее отверстие размашисто и уверенно. Тэхен не сдерживается и стонет на каждый глубокий толчок, на каждую каплю смазки, выбивающуюся из распухшей дырки скользящей головкой. Член ударяется о низ его живота с каждым толчком, качается от сумасшедшего ритма, и Тэхен надрачивает самому себе, чтобы не сойти с ума от стимуляции простаты внутри. Невероятно хорошо. Безумно. Он ложится на Чонгука, нашкодившим щенком трется о его шею, оставляя там пару теплых поцелуев, и смотрит на сосредоточенное лицо искоса, страстно и мутно. — Блять, ты такой красивый, — дрожащим голосом бормочет Тэхен. Чонгук надежно прижимает его к себе, обнимая, и удобнее елозит на месте, вбиваясь глубже. Тэхен глупо мурлычет что-то в острые ключицы поблизости и полностью обмякает. Ему уже ничего не хочется. Оргазм, который он сдерживал еще с момента, когда его вылизывали, подступает стремительно и неумолимо, но он вновь сжимается, вновь терпит, желая как можно дольше чувствовать в себе крепкий ствол, доставляющий ему столь неповторимое наслаждение. Чонгук, щурясь, смотрит вниз, куда-то за копчик Тэхена, и отвлеченно тянется одной рукой к пылающей расселине. Он осторожно дотрагивается до растраханного отверстия и вместе с новым плавным толчком проникает одним пальцем внутрь. — Ох, Чонгук-и, — Тэхен рыпается и хнычет, когда Чонгук ласково дразнит его, чуть растягивая чувствительные стенки тонкой фалангой. — Чонгук-и. Солнышко, вытащи. — Больно? — Нет. Слишком. Я на грани. Чонгук кивает, вытаскивает палец и резко меняет их местами, аккуратно укладывая Тэхена на спину и размещаясь на коленях между его ног. — Ты хочешь кончить? — он склоняется к длинной шее парня и грязно лижет выступающее адамово яблоко языком. — Да. — Скажи, что я должен делать. — Достань до простаты, солнце, — Тэхен нежно обнимает Чонгука, укладывая ладони ему на плечи. — Она чуть выше, чем твоя головка сейчас. Как только достанешь — долбись в нее, пока я не кончу, хорошо? Я правда близко. — Хорошо. Чонгук переносит весь свой вес на руки и, приподнимаясь, мгновенно толкается в желанный гладкий комок. Тэхен скулит высоко, беспомощно, змеей вьется под чужим телом и закатывает глаза. Он чувствует, как от долгого напряжения сводит его правую руку, как Чонгук сверху трясется от не менее сильной усталости, поглощающей его в себя с каждым новым толчком, но они не останавливаются. Не прекращают тот Рай, в который попали по совершенно счастливой случайности. Чонгук истекает потом. Он трет его со лба и висков пальцами, но тот вновь выделяется и крупными каплями рушится на грудь Тэхена, собираясь там в робких лужах. Каждый больше не владеет собственным телом — они подарили себя друг другу ради высшего удовольствия, которого так долго жаждали. Головка возле простаты ощущается великолепно, и Тэхен поджимает пальцы на ногах от наслаждения и радости за то, что, кажется, вот-вот кончит. Чонгук тянется рукой вниз и помогает ему — уверенно хватает сплошь влажный от смазки член и ведет ладонью от горячей головки до основания тягуче и туго. Он не мучает Тэхена — позволяет ему резко сжаться вокруг себя и, счастливо вскрикнув, начать облегченно изливаться прямиком на пальцы и на низ своего живота. Блаженство Тэхена, его довольная широкая улыбка и подрагивающие ресницы на прикрытых веках доводят Чонгука до грани не физической — ментальной, когда чужая эйфория захлестывает тебя самого сполна и дарит ту же сладкую негу, не сравнимую ни с одним оргазмом в мире. — Солнце, как же хорошо, — Тэхен продолжает толкаться в крепкую ладонь, пока не чувствует себя окончательно опустошенным. — С тобой все нормально? — Чонгук выходит из него лишь на половину и заботливо убирает с лица прилипшие локоны мокрой челки. — Ты почти не двигался несколько секунд. — У меня руку свело от напряжения. — Серьезно? — Да, — Тэхен усмехается, выставляя перед лицом онемевшую кисть. — Пальцами не могу пошевелить. — Дай мне. Чонгук, улыбаясь, осторожно берет его запястье в руку и запечатывает на выступающей косточке нежный, влажный поцелуй. Он неторопливо переходит на каждый палец, мягко лижет его, вновь целует и игриво посасывает кончики, чуть прикусывая их зубами. Тэхен задумчиво следит за тонкими губами, скользящими по тыльной стороне его ладони, и еще больше расслабляется, вытягивая не менее затекшие ноги вперед. Он наконец чувствует, как его руку отпускает неприятный спазм, и мимолетно пробует пошевелить пальцами. — Ты все еще немного твердый, — глухо бормочет Чонгук в бархатную кожу. Тэхен отвлеченно опускает взгляд на собственный член, в действительности замечая, как тот робко прижимается к его животу от не покинувшего его напряжения. — Хочешь кончить еще раз? — Чонгук смотрит ему в глаза и, снова опираясь на руки, проникает в чуть тугое отверстие до основания. — Нет, детка, я так устал. Давай, — Тэхен подбирается и цепляется пальцами за крепкие плечи, — доведем дело до конца. Чонгук мимолетно кивает, толкается в тело под собой осторожно, чтобы не причинить боль, и закрывает глаза. Если он будет продолжать смотреть на такого Тэхена — краснолицего и довольного до чертиков, — то кончит бурно и резко прямо сейчас, в следующую секунду буквально. Ему нужно успокоиться, продержаться подольше и довести себя до необходимой грани, когда член от удовольствия станет невыносимо чувствительным и начнет дергаться от любого прикосновения к себе. Тэхен под ним трется о его щеку ласковым котенком, напившимся приторного молока. Он такой нежный, такой робкий и непривычно слабый, что Чонгук жмурится, в очередной раз стараясь успокоиться — диссонанс вызывает в нем сумасшедший всплеск эндорфинов, выжигающих кровь до тла. Ему так жарко и хорошо, что он шепчет Тэхену на ухо совсем необдуманно лишь одно: — Можно кончить тебе в рот? Пожалуйста? — Хочешь, чтобы я отсосал тебе прямо сейчас? — Нет, я, — Чонгук прерывается на протяжный стон. — Вот же блядство. Ты так хорошо сжимаешься. — Чонгук-и, — Тэхен улыбается и скулит, когда парень случайно утыкается в его простату, — мне отсосать тебе? Чонгук не отвечает. Он трахает Тэхена отчаянно и торопливо, вынуждая того вскрикивать на каждый грубый толчок в себя, и думает только о том, как приблизиться к пику. Ему нужно совсем немного, еще пара сводящих с ума движений прямо в дырку, которую он успел так сильно полюбить. Живот крутит знакомо, сладостно, там почти разрывается яркий пузырь, наполненный скопившимся наслаждением, а потому Чонгук резко выходит из горячего отверстия и садится рядом с лицом Тэхена. — Приблизь рот, — коротко приказывает он и шипит, начиная рвано себе надрачивать. Тэхен не противится — вытягивает шею и размыкает губы, почти касаясь ими дрожащего члена. Он буквально ощущает горячее семя во рту, ждет его благоговейно и страстно, а потому вздрагивает и зажмуривается, когда желанная сперма наконец оседает на его зубах, языке и нижнем нёбе, принимаясь мгновенно стекать в самое горло. Тэхен гулко сглатывает, с аппетитом собирая по всему рту редкие соленые капли, и, не задумываясь, мокро сосет пунцовую головку. Чонгук стонет обессиленно и надрывно — его член оказывается настолько чувствительным, что каждое движение языка по нему кажется чем-то невыносимым. Чем-то великолепно и несравнимо приятным. Как только Тэхен отстраняется от его ствола, Чонгук гнется вниз и жадно целует пухлые губы, передавая им робкий шепот бесконечных благодарностей. — Все хорошо? — на выдохе спрашивает он. Тэхен молча кивает и, улыбаясь, устало разваливается на кровати. Чонгук падает рядом с ним и бесцельно смотрит в потолок, украшенный алой подсветкой. Он совершенно обессилел после бурного оргазма и излишне эмоциональной ночи, высосавшей из него все жизненные силы. Ему не хочется думать ни о Чимине, наверняка так же весело проводящем свой вечер, ни о том, что будет дальше. Дальше он как минимум отдохнет. — Спасибо, — вдруг кидает Тэхен. Чонгук поворачивает к нему голову. — За что? — За лучший римминг в моей жизни. Ничего приятнее не испытывал, правда. — Эм, — Чонгук усмехается. — Не за что. — Я так жрать хочу, — Тэхен тяжело заваливается на бок и кладет влажную ладонь Чонгуку на грудь. — Поедешь со мной в Мак? — Ты приглашаешь? — Ну да, — Тэхен легко улыбается, отвлеченно рисуя что-то на чонгуковом животе. — Ты красивый, и язык твой бесподобный. Я работаю гендиректором в компании по производству бытовой техники. Мне двадцать семь, у меня есть собака — слегка припизднутый пушистый шпиц Ентан, — я живу на соседней улице и впервые здесь с кем-то переспал. — Что, — Чонгук щурится, — не было подходящих претендентов? — Все хотят нагнуть меня как блядь, а мне просто нужна забота и контроль, лично переданный в руки. Я ненароком услышал, как твой друг говорил что-то о том, что ты не любишь быть у руля в постели, так что все сложилось как никогда лучше. Ты же ведь совершеннолетний, да? — Тэхен вдруг хмурится. — Конечно, мне двадцать три. У меня просто детское лицо. — И реагируешь ты на все слишком бурно, будто в первый раз пробуешь. — Тебе не понравилось? — Чонгук бегает взглядом по лицу рядом. — Нет, — Тэхен приближается к нему, продолжая говорить в самые губы. — Мне очень понравилось. Они целуются смазанно, просто для того, чтобы разделить друг с другом последние капли жара, покидающего их усталые тела. Чонгук касается тэхеновых волос и путается в них пальцами, перебирая. Они мокрые от пота, но все такие же шелковистые и мягкие, какими были еще в самом начале. Тэхен нежится под этими касаниями, млеет стремительно и неумолимо и отстраняется, чтобы не погрузиться в накрывающую его дрему. — Так, что насчет Мака? — он проводит кончиком пальца по чонгуковым губам. Чонгук криво улыбается. — Уверен, ты впервые поедешь туда на кадиллаке. — Я вообще впервые туда поеду. — Ты серьезно? — Никогда не ел в подобных местах. — Тогда ты должен попробовать наггетсы, — Тэхен удивительно резво елозит на месте и тянется к полу за носками, принимаясь неуклюже натягивать их на ноги. — И двойной чизбургер. Черт, я куплю тебе питту, и ты охуеешь от ее вкуса, обещаю, — он оборачивается на все еще лежащего Чонгука. — Ты будешь собираться или нет? Поехали быстрее, может, успеем на час кофе по скидке. Чонгук хочет завалить его под себя и обнять от души, но все же оставляет это на потом и принимается собираться. На кофе по скидке они не успевают. Слишком долго целуются на парковке.

***

Пак Чимин Намджун-двадцать-пять вылизывал меня двадцать минут, после еще час трахал у стены, поставил мне засос на щеке, пока кончал, и подарил пирожок с капустой, когда провожал домой Чонгук-и, я в такой любви…