Слова не нужны

Кто-то приглушенно плачет вдали. Не я ли? Сасаки Микиро

*** «Ну вот, все и разъяснилось. Можно больше не обманывать себя, не надеяться на что-то. Глупо было даже мечтать о взаимности. Разве такой, как Флинт, мог оказаться педиком? Теперь и думать об этом смешно. Только такие размазни, как я, становятся извращенцами. Боже, как стыдно-то! Надеюсь, он хотя бы никому не расскажет о моем позоре. А если и расскажет, поделом мне!» Оливер лежал на своей кровати, за задернутым пологом, накрыв голову подушкой. И намеревался пролежать так как минимум до конца каникул. Обед он пропустил. Впрочем, аппетита у него все равно не было. Приходили мальчишки. Поттер молча сопел, а Рон Уизли пообещал, что братья, как только вернутся, «начистят рыло этому слизню». Оливер ничего не ответил, только глубже зарылся под подушку. Мальчишки еще постояли, робко подергали полог, и ушли ни с чем. А Оливер перевернулся на спину и разрыдался. Слезы щекотали лицо теплыми ручейками, увлажняли волосы на висках и затекали в уши. Но кто обращает внимание на такие мелочи, когда болит сердце, так, что невозможно вынести? Он плакал долго, пока не заснул. И приснился ему, конечно, Флинт. Только он не бил Вуда. Он смотрел нежно, и отвечал на поцелуй, и тяжело дышал, и прикрывал глаза с длинными, как у девочки, загнутыми ресницами… *** Марк не мог уснуть. Целый день он заставлял себя чем-то заниматься. Тренировался до тех пор, пока мог чувствовать руки и ноги. Потом обложился учебниками и до черных мушек в глазах писал эссе по Трансфигурации и Чарам. Зубрил даты по Новейшей Магической Истории. На ужин Марк шел с ужасом, он совершенно не представлял, как теперь сможет видеть Вуда и не вспоминать утреннее происшествие. Но Оливера не было в Большом Зале, зато гриффиндорские малявки смотрели на Флинта так, что кусок вставал поперек горла. После ужина, с трудом переборов иррациональное желание пойти в заброшенное крыло, Маркус переделал кучу мелких дел, которые уже давно откладывал на потом. Прибрался в своей тумбочке, навел порядок в сундуке, починил школьную сумку, рассортировал перья и старые пергаменты… От всего этого он устал так, что зевал не переставая. Но только он лег в кровать, сон пропал совершенно. Марк ворочался с боку на бок, взбивал подушку, но ничего не помогало. Стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором тут же появлялось лицо Вуда — растерянное, беспомощное. И взлетевшие от удивления брови. И непролившиеся слезы, склеившие стрелками ресницы. Это было невозможно выдержать. Хотелось вскочить, бежать к Вуду и… Маркус и сам не знал, что он хочет сделать с чертовым гриффером. То ли избить до полусмерти — за то, что он разрушил то прекрасное, что только-только родилось между ними, сломал их хрупкую, почти нереальную дружбу… То ли притянуть к себе, обхватить ладонью затылок и самому поцеловать… Крепко, до боли в губах, до головокружения… И это было ужаснее всего. Потому что теперь Марку казалось, что именно этого ему хотелось с самого начала, с первого появления Вуда в заброшенном крыле. И за это Флинт ненавидел его вдвойне — за свое нарушенное спокойствие, за утерянное душевное равновесие, за ужасное чувство вины и стыда. *** Оливер ненавидел учебу. Весь остаток каникул он провел в кровати, питаясь бутербродами, которые ему приносили мелкие Поттер и Уизли. А теперь приходилось вставать и идти куда-то. И спальню Оливер ненавидел. Слишком она была солнечная, слишком празднично красно-золотая. И людей он тоже ненавидел. Они все такие шумные, такие назойливые. Неужели он когда-то считал себя общительным? Неужели ему всерьез могло нравиться нестройное оглушительное многоголосье гостиной? Разве это нормально, когда так громко смеются, когда орут все разом, со всех сторон дергают за мантию, требуют внимания или наоборот, рассказов? Почему его не могут просто оставить в покое, не позволяют спрятаться за плотным бархатным пологом, предаться унылым размышлениям о бессмысленности жизни и тоскливым воспоминаниям о немногих приятных моментах этой жизни. Вуду хотелось зажать руками уши, затопать ногами и заорать что есть сил: «Отстаньте от меня!» Конечно, он не сделал ничего подобного. Неужели он с самого начала не понимал, не подозревал, чем все может кончиться? Разве он не сам все разрушил? И никто больше в этом не виноват. Оливер вымученно улыбался, отвечал на вопросы, слушал чьи-то рассказы, послушно проглотил что-то, сунутое ему в рот близнецами Уизли и даже нашел в себе силы рассмеяться, когда его вдруг раздуло, как воздушный шарик, и оторвало от дивана. *** Впервые на памяти Марка каникулы тянулись так долго. Они были просто как противные «Супертянучие фисташковые тянучки» из «Сладкого королевства». Такие же пресные, унылые и нескончаемые. Вуда Маркус не видел с того самого утра и сейчас волновался больше не от того, что начинается последний семестр учебного года, а от желания взглянуть на Оливера. Понять, наконец, что же терзало его целую неделю. Ненависть, любовь, похоть, интерес, вина, обида? Он так задумался, что чуть не пропустил момент, когда Вуд в толпе других гриффиндорцев входил в Большой Зал. На первый взгляд Оливер выглядел как обычно, но Марк успел заметить глубокие тени вокруг потускневших глаз и больное, затравленное выражение лица. А когда Оливер сел, спиной к слизеринскому столу, Флинт увидел, как безвольно поникли его плечи. Он казался потухшим, будто погасили свечу, горевшую у него внутри. И от этого Марку вдруг стало так больно, словно тот его удар вернулся к нему самому усиленный в десятки раз и попал прямо в солнечное сплетение. Так, что сердце забыло как стучать, дыхание перехватило, легкие схлопнулись бесполезными пузырями, а желудок скрутило ледяным узлом. Флинт смотрел, как Оливер разговаривает о чем-то с соседями по столу, улыбается тенью своей сияющей улыбки, и ему захотелось заплакать. Марк отчетливо вспомнил, что вызвало его слезы в последний раз и ему стало еще хуже, словно что-то едкое жгло его глаза изнутри и грозилось выплеснуться наружу. Ответив невпопад Уорингтону, спросившему о расписании тренировок, Маркус неловко выбрался из-за стола и бросился вон из зала. Команда проводила его молчанием и недоуменными взглядами, но Флинта это сейчас волновало меньше всего. Вылетев за двери, он забрался в первую попавшуюся нишу за ржавыми доспехами и сполз по стенке. И тут же, словно прорвав плотину, из глаз хлынули слезы. Но они не приносили облегчения, как это было всегда. Потому что Марк знал — уже ничего не вернуть.