Слова не нужны

Слишком много Накипело у меня на сердце… Аракава Ёдзи

*** Спальный мешок из двух мантий получился теплый, но очень тесный. Впрочем, Маркус не возражал. Ему нравилось, что Вуд лежит, плотно прижавшись к нему спиной, так, что его сердцебиение ощущалось почти своим, и казалось, будто в грудной клетке стучит два сердца. Ночной лес был наполнен загадочными звуками. Днем Марк почти не замечал их, но сейчас, в темноте, все эти шорохи, потрескивания и прочие шумы, похожие и на рычание, и на уханье, и на царапанье когтей о дерево и камень, и на хлопанье крыльев, и на стук, плеск, да все что угодно, всё это звуковое наполнение непроглядной тьмы действовало на нервы, тревожило и не давало спокойно уснуть. Оливер давно уже сопел, устроившись щекой на руке Марка. Его тихое уютное дыхание было единственным приятным звуком. Не то, чтобы Маркус боялся, но… В конце концов, эта возня разбудила Вуда. Он неловко заворочался и, побрыкавшись, оказался лицом к лицу с Марком. Его дыхание щекотало губы, и Флинт решил, что досчитает про себя до десяти и поцелует. Но Оливер вдруг спросил: — А все-таки, зачем ты носил в кармане ложку? Маркус мысленно выругался. — Тебе это необходимо выяснить вот прямо сейчас, среди ночи? — Ага! — хмыкнул Вуд. — Мне эта загадка спать не дает. — Ложка была портключем, — буркнул Марк. Он намеревался ограничиться этим ответом, но почувствовал, что Оливер просто так от него не отстанет, и пояснил. — Я был дома, отец хотел меня видеть. — Это то, о чем я думаю? — в шепоте Вуда звучала тревога, и Маркус, сам не понимая почему, обозлился: — Откуда я могу знать, о чем ты, черт побери, думаешь! — Ну… твой отец, он… — многозначительное молчание. — Да, Вуд, да… — устало согласился Флинт. — Мой отец Пожиратель, слуга Темного Лорда. — Но ты ведь… не?.. — Марк легко в такой тесноте ощутил, как напрягся Оливер. — Нет, пока нет. И уже не собираюсь. — А что, раньше собирался? — Мне было все равно. Отец так хотел, а я не видел смысла противиться. — И что изменилось? — ладони Вуда, упиравшиеся в грудь Маркуса, дрожали, и он накрыл их своими руками. — Ты, — прошептал он. *** — Я? — переспросил Оливер. — Да, — невидимо в темноте кивнул головой Марк. — Теперь я боюсь, что ты можешь оказаться на другой стороне. А это не квиддич, тут я не хочу быть с тобой в разных командах. Оливер молчал, не зная, что сказать. Он потянулся, на ощупь находя губы Марка. В груди застрял обжигающий комок, а глаза защипало, словно под нос сунули разрезанную луковицу. Щекам стало горячо и мокро. — Вот ты дурак, — бормотал Маркус, притягивая Оливера к себе, покрывая поцелуями его лицо. — Ну что за дурак… Оливер почувствовал себя ребенком, без подготовки и без предупреждения посаженным на взрослую метлу. Да, вроде бы все знакомо, и родители машут снизу, и управление такое же, как у детского «Ветерка», но как же страшно! Конечно, Оливер жил не в башне из слоновой кости. Он, как и все, слышал о Том-кого-нельзя-называть, о Пожирателях Смерти, читал в «Пророке» о сбежавшем из Азкабана Блеке, видел дементоров в Хогвартсе. Но все это было так далеко от его повседневной жизни, с уроками, квиддичем, подготовкой к экзаменам, мелкими ежедневными радостями и горестями, что казалось практически нереальным. И вдруг выяснилось, что оно совсем рядом. Флинт, его Маркус, едва не получил это страшное клеймо. Да и теперь его судьба еще не решена. Что станет с ними, если отец Марка будет настаивать? От этих мыслей леденело в желудке, и тоскливо сжималось сердце. Марк словно чувствовал, что творится в душе Оливера. — Глупенький, — зашептал он. — Все же хорошо. Отец прикроет меня перед Лордом. Я здесь, с тобой. И никуда от тебя не денусь. Он гладил Оливера по голове, как маленького, и целовал его мокрые щеки. И Вуд подумал, что все должно быть наоборот. Ведь это Флинт пережил тяжелый момент в своей жизни, он был в опасной близости от получения метки, его жизнь едва не пошла под откос, это ему должно быть страшно, и именно он сейчас нуждается в утешении. Оливеру стало стыдно за свою слабость и девчачьи слезы. Он потерся лицом об рубашку Марка и горячо прошептал, обнимая его, что есть силы: — Я сам тебя никуда не отпущу… *** Драко не спалось. Мерзкие холодные оладьи с загустевшим шоколадным соусом тяжелым комом лежали в желудке. На душе тоже было паршиво. Ведь он себе обещал, давал последнюю клятву, что больше никогда и ни за что даже не подумает о сексе! А тем более о сексе с парнями. И, самое главное, о близнецах Уизли. Но стоило ему встать под душ, как фантазии одна смелее и откровеннее другой закружили в голове. И тело, уже несколько дней не получавшее разрядки, среагировало мгновенно. Захотелось завыть и побиться головой о белую кафельную стену. Но еще сильнее захотелось оказаться в кольце двух пар рук, ощутить смелые, бесстыжие прикосновения к разгоряченному телу… И мокрый быстрый язык на сосках… И крепкие, почти болезненные поцелуи на шее… И почувствовать, как при каждом движении мошонка бьется о подбородок… И неожиданно нежные пальцы между ягодиц… И вот уже ладонь сама, помимо воли, сжимает подрагивающий член. И хватает всего десятка торопливых движений, чтобы кончить, почему-то со стоном «Фре-е-ед», и сползти по стенке. И заплакать от предательства собственного тела и полного бессилия… Драко думал об этом и не замечал, как его ладони вновь пустились в путешествие по телу. Он очнулся, только когда пальцы уже ласкали мягкие волоски на лобке, подбираясь к члену. Он резко выдернул руку из пижамных штанов, повернулся на живот и обнял подушку. Проклятые Уизли! Отравили его словно наркотик! Он совсем беспомощен против них. Даже отомстить им за свои унижения не может… хотя, почему не может? Очень даже может! Вот раскроет Вуду и Флинту их замыслы, посмотрим, как им такое понравится! Драко взглянул на часы — без четверти пять. Ждать утра было невыносимо. Он вскочил, натянул мантию прямо поверх пижамы, прихватил перо и пергамент и отправился в совятню. По дороге он думал, кому адресовать письмо. Флинт может и не поверить. Решит, что Малфой снова подбивает к нему клинья. Лучше Вуду. В конце концов, Уизли — его дружки. Пусть он с ними и разбирается. Из окна совятни было видно, как розовеет небо на востоке. Драко прислонился к стене и застыл, невольно залюбовавшись. Сова, возвращающаяся с ночной охоты, серой тенью пронеслась мимо и вывела его из задумчивости. Он разложил на подоконнике пергамент и принялся писать. Перо подскакивало на кочках птичьего помета, но Драко не обращал на это внимание. Потом он привязал письмо к лапке своего филина и долго смотрел вслед удаляющейся темной точке на фоне пламенеющего неба. Возвратившись в свою спальню, Драко упал в кровать и тут же уснул безмятежным крепким сном.