Конверт

«Здравствуйте, я снова вас беспокою, надеюсь, что простите мне мою назойливость. Как вы там? Было ли страшно? Расскажите, как все это пережили? Да, гриффиндорская всезнайка снова засыпает вопросами… Однако это не всё, есть ещё куча вещей, о которых мне бы хотелось у вас спросить… Мне бы просто хотелось с вами поговорить. Всё это было несправедливо. Жутко несправедливо. Перемывали кости недолго, ровно до того момента, пока Гарри не рассказал всю правду (У меня от этой правды сердце сжималось невероятно). Вас наградили. Посмертно». — Боже правый, — девушка задрала голову и, шумно втянув воздух, зажмурилась, но слезы все-таки скатились по впалым щекам. «…Теперь у вас есть орден Мерлина, куча поклонников, людей которые сокрушаются от признания своей неправоты, а некоторые слепоты. Я отношусь к последним, уже сейчас могу твердо сказать, что в вас можно было разглядеть человека. Мне кажется, что вся эта мишура вам не нужна. Я вас очень. Наверняка смотрите на меня с насмешкой. А я продолжаю. Скольких смертей вы помогли избежать! Как часто, ценою своего здоровья вы прикрывали всех нас! Шли на риск, не оглядываясь — вам нечего терять. Ваша роль в этой войне поистине велика. Вот только… это все слова, а вас больше нет. Простите мне! Я так скучаю! Вашу боль я начала замечать на 5 курсе, дальше — больше. Пелена детской, пусть и не присущей мне глупости, не позволяла увидеть истину. Меня мучает мысль — я могла помочь, могла спасти… Пожалуйста, приснитесь мне, дайте же, в конце концов, знак! Я вас всегда…

Г.Г» В очередной раз, протерев холодный камень и задержав руку на губах безмолвного портрета, она достает конверт из сумки. Слёзы смешались с лёгким дождём, их теперь не различить. Такая странная традиция — писать письма тому, кто их никогда не прочтёт. Сюда она приходит довольно часто, но пишет письма только раз в году. Поздним вечером, когда на улицах никого нельзя встретить, девушка, закутавшись в плащ, бредёт до калитки и, набрав побольше воздуха в лёгкие, переступает «порог» молчаливой обители. До своего эшафота она идет ровно десять минут, будто оттягивая момент встречи с ним, эта юная леди что-то рассматривает вокруг, лишь бы не смотреть в его бездонные и холодные глаза. Но такие они только поначалу, позже, усевшись на скамью напротив своего немого собеседника, девушка растворяется в этом взгляде, как сахар в горячем кофе. Кофе… Точно! «Его глаза цвета моего любимого напитка!», — улыбнувшись своей мысли, замечает, что глаза предательски заблестели, а где-то в горле появилась тянущая боль. Бледные и холодные руки мнут конверт, в котором написаны слова, которые она никогда не сможет произнести в слух, которые никто не сможет прочесть. Буквы становятся размытыми от слёз, горечь и боль волной накрывают её. Сколько еще раз она умрёт вместе с ним, вот так вот сидя на скамье? Неизвестно… Но ясно одно: она снова вернется сюда, снова прочитает письмо, потом положит его на землю, ласково погладит портрет, поцелует его, встанет на ноги и ещё раз заплачет. Привычный ритуал, после которого она не спит. Призраки прошлого окутывают так, что дышать тяжело, поэтому вместо сна — прогулка. Вся её жизнь, сжатая до размеров клочка земли 1,5 на 2 метра, тут. Все остальное — пространство, просто пространство, где снуют туда-сюда люди, сигналят машины, гаснут и вновь загораются фонари. Там нет его, следовательно, и жизни там нет. Её личный боггарт и дементор — день, когда его не стало.