-e-v-a-n-o-o-r-
Агата еще раз выглянула из-за двери, с подозрительным прищуром осматривая коридор, который был освещен лишь тусклым светом, что было естественным в столь позднее время. В больницу их доставили порознь. Даже и словом не успели перекинуться, как их развели по разным палатам. Так что она даже не знает, на каком он этаже. Полная безысходность. И что с ним? Есть ли что-то серьезное? Есть ли переломы? Сотрясение мозга? Может, он и впрямь беременный? Со всем этим хаосом, что творился вокруг нее, она была готова поверить даже в это. Мозги пухнут. Она задумчиво постучала костяшками пальцев по двери, и в который раз закусила и так истерзанную губу. И что делать? Ей определенно нужно убедиться в том, что он в полном порядке. У-у, ненавидит! Свалилась ведь на её голову эта самодовольная шведская задница, в которой спеси больше, чем мозгов. Этот невероятно бесящий, невыносимый, но в то же время жутко привлекательный мужчина. Александр Нильсен — довольно логичный и умный, с существующими собственными правилами и прекрасным телом; с острым языком и глупыми саркастичными шутками… Которые он отпускал в её сторону каждый раз и наивно хлопал ресницами, когда бесцеремонно врывался в её личное пространство, не давая и права на капитуляцию. А она не сильно и сопротивлялась. И Харрис ведь прекрасно знала, что если позволить один раз — это будет продолжаться постоянно; но почему-то вновь и вновь поддавалась на все его уловки, мысленно мечтая придушить его подушкой. Англичанка осторожно прикрыла дверь и ступила босыми ногами на прохладный и чуть влажный кафель, который, видимо, совсем недавно протерли, на цыпочках двигаясь в сторону комнаты для персонала. А почему она, в общем-то, босиком? Каблуки. Кафель. Грохот. А тапочки, видимо, не предусмотрены. Ну, хотя бы какую-то белую сорочку дали, и на том спасибо. Почему-то она сейчас ощущает легкое дежавю. Совсем недавно она была в больнице и притворялась доктором, чтобы развести Марту на информацию. А сейчас Агата стягивает с себя одежду, которую предоставила ей больница, и слегка ежится от холодка, потому что под ней нет ничего, абсолютно. Всю её одежду попросту «конфисковали» и отнесли в раздевалку, предварительно сказав забрать её утром. «Никто же не планировал того, что ты куда-то намылишься, Харрис» — мысленно отчитывала себя, с трудом застегивая последнюю пуговку в районе груди на розовом платьишке медсестры. Видимо, не угадала с размером. Хрен с ним, застегнулось — и ладно. Она натянула на лицо маску и засунула ручки в синие перчатки, немного поморщившись от внезапно стрельнувшей боли в боку. Небольшой синяк давал о себе знать. Дверь сзади тихо скрипнула, заставляя девушку испуганно подпрыгнуть на месте и залиться краской, словно её застали за чем-то постыдным. А разве проникать в служебное помещение и принимать вид другого человека — это не что-то постыдное? Нет, что вы. «Сюрпризы», видимо, и не собирались заканчиваться, а все настигали и настигали, безумно «радуя» очередной пакостью издевающейся над ней судьбы. — Лана? — сзади послышался довольно писклявый голос девушки и какие-то копошения. Харрис лишь быстро кивнула и сделала вид, что ищет что-то в шкафу, попросту перевешивая халаты туда-сюда. — Я думала, что ты ушла домой. Ты, вроде как, сказала, что тебя в край достал тот горяченький швед. Хотела рот ему полотенцем заткнуть… Агата демонстративно хихикнула и махнула рукой, мысленно закатив глаза. Этот придурок и здешний персонал уже успел довести. Кто бы сомневался, ей-богу. Хорошо, про кляпы и «горяченького шведа» она подумает попозже, а сейчас… Ей нужно узнать, в какой палате он находится. Каким образом? Рискнуть и раскрыть свой голос? — А в какой он? Напомни, пожалуйста, — она постаралась как можно больше исказить свой голос, но в то же время сделать его более-менее нормальным и естественным. Получилось, мягко говоря, плохо. Харрис мельком глянула на медсестру, которая стояла к ней спиной и складывала на полку какие-то колбочки, что-то напевая себе под нос. Она быстро развернулась и шмыгнула к двери. — В 29, ты что забыла? Каким образом? — девушка вопросительно выгнула бровь и развернулась на пятках, но англичанки уже не было.***
Как ей неловко. Как ей неловко. Как ей неловко! Кошмар. На кой черт она идет к нему вообще. На кой черт?! Прекрасно ведь знает, что без происшествий ничего не получится. Медсестру, конечно же, встретила; надеть тапки, естественно, забыла, поэтому приходится сейчас топать по холодному кафелю босиком, снова; дверь на второй этаж, безусловно, скрипнула раза три, привлекая внимание охранника, сидевшего на своем посту. Он не должен её узнать. Нет, не должен. Агата глянет одним глазком на него, удостоверится, что все хорошо, и упорхнет обратно в свою палату сверкая пятками. А почему, собственно, нельзя прийти к нему по-нормальному? В своей одежде, если так можно назвать больничную сорочку, и спросить напрямую. Во-первых, её просто не выпустили бы из палаты в такое время. На неё и так охранник подозрительно косился, пока она моталась из буфета и обратно, каждый раз притаскивая с собой несколько бутылок минералки. Ну любит она её, что в этом такого? Во-вторых, если этот павлин узнает о том, что девушка о нем беспокоится, то с его лица никогда больше пропадет самодовольная ухмылка, и Харрис придется терпеть новую порцию подколов, сжимая челюсти. Ну уж нет. Агата, вообще-то, не любила ввязываться в неприятности и предпочитала обходить их стороной, но это абсолютно не спасало — неприятности находили её сами. И самая огромная, бесячая и, чего уж скрывать, невероятно привлекательная неприятность сейчас находилась совсем рядом. За какой-то дверью. Просто за дверью. Девушка приоткрыла дверь и, расправив плечи, вошла внутрь, осторожно прикрыв её за собой. — Мистер Нильсен? Добрый вечер, — какая глупость. Ой, какая же глупость. — Доброй ночи, вы хотели сказать? — как обычно его лицо озарила ехидная ухмылка, а в глазах заплясали совсем-не-добрые чертики. И хрен его знает, раскрыл ли он её и хорошо притворяется, или мозги все же чуть-чуть сотряслись, и он ничего не понял? — Как вы себя чувствуете? — она подошла ближе к какой-то тележке, что почти не освещалась тусклым светом ночника, который стоял на комоде рядом с постелью Нильсена. Здесь её лица было почти не видно, значит, это оптимальный вариант. — Прекрасно, — он потянулся и тут же слегка нахмурился, хватаясь за правый бок. — Почему меня не отпустили в этот же вечер? — Я так полагаю, поэтому и не отпустили, — она кивнула в сторону его руки и мысленно отметила, что следует выяснять, насколько тяжелая там травма. Но радовало то, что нет никаких повязок или, господи спасибо, гипса. — Из-за пары синяков я не откинусь, — его рука потянулась к краю белой футболки, которую, по-видимому, ему тоже тут выдали, чтобы показать «медсестре» свои «побои», но у этой самой «медсестры» лишь округлились глаза. Её легкие, вроде бы, и продолжали работать, выполняя свою функцию, но дышать почему-то стало гораздо труднее. И дело ведь совсем не в этом мужчине, который хотел было сейчас поднять вверх свою футболку, открывая вид на рельефный торс и грудь, которая высоко вздымалась от тяжелых вздохов. Да не в нем дело! Точно. И теперь она отчетливо чувствовала, как что-то совершенно не вовремя намокло, пачкая бедра. Где вы, чертовы трусики, когда вы так нужны? Господи. Это было абсолютно недопустимо. Но невозможно держать себя в руках, когда буквально в двух метрах от нее лежит Аполлон; терпкий запах миндаля и дорогого одеколона все больше заполнял её легкие; а губы, слегка влажные и растянутые в ухмылке, так манили к себе прикоснуться и попробовать на вкус, что пальцы на ногах буквально сводило судорогой. — Не надо, я уже… видела, — Харрис резко подалась вперед, из-за чего с её лица слетела маска прямиком под стол. Прекрасно. Девушка моментально среагировала и нырнула под стол, выпячивая свой прекрасный задик. Попалась. — Я поначалу сомневался, но теперь я полностью убедился в своей правоте. Здравствуй, Агата. — Нет! — послышался звонкий голосочек. Она резко выпрямилась, из-за чего её затылок успешно влетел в угол стола. — Дурочка, — Александр покачал головой и принял сидячее положение, а англичанка вскочила, еле-как устояла на ногах и уставилась на него просто-ужас-какими-огроменными и очень-красивыми-и-умопомрачительно-зелеными глазищами, словно насквозь выжигая дыру в его теле. — Все еще будешь стоять на месте или подойдешь ко мне? — он развел руки в разные стороны, призывая её к действию, но Агата лишь подозрительно прищурилась. — Ну уж нет, это опасно. Раскрой ладони, вдруг там какой-нибудь скальпель или шприц… — О, боги, дайте мне сил. Побудь послушной хотя бы чуть-чуть, каттен. Между прочим, я здесь из-за тебя. Нелюбовь Александра к светским мероприятиям была настолько огромной, что уступала даже его ненависти к глупым людям, медленному транспорту и шелковым трусикам. Но, несмотря на то, какое раздражение у него вызывал этот русский бал, он был тут как тут. И будь проклята Рэйчел Линд, которая почти насильно заставила его сюда явиться. И пришел ведь. И нет, дело вовсе было не в Агате Харрис, которая выглядела чертовски привлекательно в своем голубом пышном платье, которая специально тогда кружила в центре зала с каким-то Кристофером, чтобы, несомненно, позлить его. Нервы уже давно были на пределе, а рука в который раз сжалась в кулак, и Сэмюэль с опаской поглядывал на приятеля, боясь, что он может сорваться и разбить рыжику лицо. Он сходил с ума от ревности, которая синим пламенем горела в его груди. — Извини, — сдалась и выдохнула, медленно двигаясь в этот медвежий капкан, который точно сейчас захлопнется. И выбраться она оттуда точно не сможет. Знала, но все равно шла. — Я, между прочим, разглядывал тут медсестер и… — она насупилась, а швед рассмеялся. — Я вспомнил тебя и то, как ты стащила ту привлекательную форму медсестры, чтобы пробраться к Марте. Все еще хочешь поиграть в медсестричку? — Агата, ты будешь моей медсестричкой? — улыбнулся Александр, а стоящий рядом Макото прокашлялся в кулак, красноречивым взглядом моля его заткнуться. — Если только ты будешь моим доктором… — вторила его тону и её лицо озарила лисья ухмылка. — А как… как ты узнал, что это я? — Харрис приземлилась рядом и тут же была захвачена в плен его рук. — А может, я не хочу с тобой обниматься? — Зато я хочу, чтобы ты помолчала, Харрис, — добродушно улыбнулся, не выпуская из своей цепкой хватки, лишающей возможности дышать. Девушка лишь раздраженно нахмурилась, но брыкаться не стала, лишь обвила ручками его талию, слегка сжимая. Она метнула взгляд на него и тут же пожелала стереть эту ухмылку с его невыносимого, — хотя и невероятно красивого, — лица. Умиротворение. Оба знают, что волновались друг за друга, но никогда не признаются. — Так как ты понял, что это я? — Было несложно догадаться... — протянул и, пройдясь взглядом по всему её телу, отмечая у себя в голове, что точно запомнил каждый соблазнительный изгиб, игриво подергал бровями, из-за чего Агата ущипнула его, возмущенно вздохнув. — Понятно, как ты тут просто-разглядывал-медсестер-и-вспоминал-обо-мне, — попыталась вырваться, но после третьего раза поняла, что попытки абсолютно тщетны, и обмякла в его руках окончательно. Не отпустит. Ведь, несмотря на то, какая своевольная и настырная, до ужаса нелогичная и несносная… все же такой маленький, хрупкий и забавный котенок. Да и несмотря на то, какой придурок, самодовольный и саркастичный кретин… все же очень-очень привлекательная, и временами немного милая эта шведская задница. — Ты вообще не должен был знать, что это я… — Зачем тогда пришла? — он зарылся носом в пшеничные волосы, наслаждаясь теплом её тела. Такого… родного тела. — Я… чтобы убедиться в том, что с тобой все в порядке, — как бы ни было сложно, но все же сказала, пересиливая себя и собственную гордость, в кои-то веки прислушиваясь к голосу разума. И тут он впал в ступор. Александр действительно не ожидал, что она когда-либо вообще скажет это вслух. Что за чувство такое? То ли хочется обнять и расцеловать, то ли чего-то покруче. — Скажи мне, что у тебя пострадал только бок, — поинтересовалась она, выпутываясь из его мертвой хватки, заглядывая в глаза. В небесно-голубых вспыхнула не предвещающая ничего хорошего искорка, не оставшаяся незамеченной ею. Нильсен пытался распознать какой-то подтекст: эта моська действительно волнуется? Или просто чувствует себя должником, только потому что он якобы спас ей жизнь. Он подозрительно прищурился. — Ты все же решила поиграть в медсестричку, Харрис? Я могу снять футболку, чтобы ты сама лично убедилась, что со мной все в полном порядке, — англичанка прикусила щеку изнутри, совершенно не рассчитывая на такой исход событий. — Снимай, господи. — По-моему, я уже просил называть себя просто Александр. — Боже упаси, Нильсен, замолчи. Или сейчас рядом со старыми синяками появятся новые. Уже от меня, — голос звучал сухо и угрожающе. Александр усмехнулся и одним движением стянул с себя футболку, небрежно кидая её куда-то в сторону. — Смотря каким образом ты их оставишь. — Р-р, ты… — хотела бы еще что-то сказать, но только прикусила язык, рассматривая синяки, которые наливались фиолетовым, явно обещая не скоро зажить. Ужас. Она честно пыталась разглядывать лишь синяки и не отвлекаться на… другие более привлекательные факторы. Она честно пыталась не ощупывать взглядом каждый сантиметр его обнаженный кожи. Харрис шумно выдохнула. Алекс в порядке, всё заживёт. Она убедилась? Убедилась. Времени много? Много. Ей вообще можно здесь находиться? Нельзя. И еще тысяча и одна причина, почему ей пора драпать отсюда. Внизу живота предательски заныло, и девушка быстро отвела взгляд куда-то в сторону. Достаточно, для фантазий перед сном хватит. Да даже для сна… хватит. Иначе это кончится плохо. — Я убедилась, можешь надеть футболку обратно, — кивнула она, шумно сглатывая. — Агата Харрис… какой из вас врач? Что за беспечность? Что за наплевательское отношение к пациенту? — швед театрально поморщился от боли. Поглядела она, значит, на него, и думает, что может быть свободна? Он тоже хотел бы себе парочку распаляющих фантазий, чтобы вспоминать их перед сном. Не так-то быстро. — Нужен тщательный осмотр. Соблазн был слишком велик. Почувствовать его кожу под своими руками, провести кончиками пальцев по напряжённому прессу, обводя каждый кубик. Её фантазия скоро заведет её же под монастырь. — Хорошо, Нильсен. Раз ты так настаиваешь… — из-за бессилия перед ним хотелось выть. Не торопясь, тянет ручку к гематоме на груди, пальцы предательски трясутся. Практически невесомо касаются ее, и Александр прикрывает глаза от внезапно прокатившегося по нервам электрического тока. Его же и раньше трогали девушки… Тогда почему это робкое прикосновение заставляет сердце биться в бешеном ритме, пугая своей аритмией? Берёт её за запястье и осторожно прижимает хрупкую ладошку к себе. Удовольствие становится очень сильным, смешиваясь с лёгкой болью от давления на синяк. Англичанка проводит рукой вдоль его тела, останавливаясь около резинки на серых штанах. — Все, — она, тряхнув головой, отдёргивает ладонь и пытается отодвинуться чуть подальше, но Нильсен её удерживает, положив руки на талию. — Не все, — Агата сдерживает свое самообладание на последних ниточках, которые так и норовят порваться, а его возбуждение уже довольно красноречиво приподнимает ткань больничных штанов.***
— Я слишком долго терпел. Все закончилось. Мы в порядке… И я хочу тебя, каттен. Сейчас же, — прошептал мужчина, зарываясь носом в ее волосы. Все та же лаванда. Он улыбнулся, проведя языком по нижней губе. Прислонился губами к ее бледной шее, оставляя на ней мимолетный мокрый поцелуй. Агата нервно сглотнула, понимая, что еще одно такое прикосновение — и по её внутренней стороне бедра потечет целый водопад, пачкая его штаны. Нильсен провел рукой по ее бедру, поднимаясь выше, задевая краешек юбки, чуть-чуть задирая. Тело девушки тут же покрылось множеством мурашек от прикосновения его горячих пальцев. — А еще ты очень красивая, — он и сам не понял, что сказал это вслух. Щеки англичанки тут же вспыхнули красным. Она мысленно отметила, что до этого он никогда такого не говорил. Обхватила его лицо своими дрожащими ладошками, поглаживая скулы. В следующее мгновение его губы впились в её уста, вовлекая в сладостный поцелуй. И девушка отвечала ему, так нежно, так ласково, покусывая его нижнюю губу, углубляя поцелуй. Это был зеленый свет. Он тут же схватил её за талию и подмял под себя, оказываясь сверху. Как обычно. Зарылся руками в её пшеничные пряди, чувствуя какие они мягкие. Потянулся к лицу, начиная целовать все по очереди: ее носик, щечки, скулы, пухлые губы, хрупкую шею и острые ключицы. Он покрывал своими мокрыми поцелуями каждый миллиметр ее молочно-белой кожи, оставляя в некоторых местах красные пятна, которые позже нальются кровью и станут бордовыми. Мужчина качнул бедрами вперед, касаясь своим каменным стояком внутренней стороны бедра. Агата глухо простонала, чувствуя, как влажность все больше стекала вниз, и, если они сейчас же не остановятся, то потом будет слишком поздно. — Стой, Алекс. Я так не могу, — она нехотя оторвалась от его губ, заставляя Александра нахмуриться. — Ты вообще-то получил травму, — попыталась перевести дыхание и прикрыла глаза, чтобы не видеть его невероятного лица, бордовых зацелованных губ, желанного тела, которое манило её к себе все больше. — Тебе нужен покой… — он улыбнулся, понимая, что она сдерживается из последних сил. Нильсен ничего не ответил, лишь провел кончиками пальцев по её талии, а потом и ниже, пробираясь под коротенькую юбку. Его длинные пальцы быстро пробежались по внутренней стороне бедра, собирая естественную смазку, из-за чего девушка резко открыла глаза и наткнулась на его довольный вид. — Ну, я серьезно… — швед заткнул её поцелуем, не желая, чтобы все это прекращалось. — Алекс… — прошептала девушка, в надежде вразумить его. — Мы в больнице, ты пострадал… — его блестящие голубые глаза устремились на её лицо. Она досадливо закатила глаза, понимая, что соблазн в виде Александра Нильсена слишком сладок, чтобы от него отказаться. — Просто замолчи, хорошо? — швед припал губами к ее шее, оставляя на ней свои метки, чувствуя, как ее грудь вздымается от тяжелых вздохов настолько высоко, что розовая пуговка все норовилась оторваться. Его рука пробралась под форму, под которой не оказалось ничего, что бы облегало тело девушки. — Ты шла ко мне с целью узнать о самочувствии? Или все же… — Невыносимый мерза… — не успела договорить и тихо всхлипнула, прикусывая нижнюю губу, потому что сосок был нещадно зажат его пальцами. Снова все под его контролем. Снова он заставляет задыхаться её от каждого, казалось бы, незначительного действия. Появился же на свете такой эгоистичный павлин (хоть очень сексуальный и привлекательный), который заставляет Харрис с немой мольбой просить лишь большего. Не может оказать ему должного сопротивления. И это ему чертовски нравится. Александр точно упивается той властью, которую имеет над её телом. Она словно скрипка, и только он знает, за какие струны нужно дергать, чтоб управлять ей. Чтобы приносить ей удовольствие. Он спускался поцелуями все ниже,