Сладкие сны

Прощание — это всегда тяжело, вне зависимости от того, общались вы с человеком несколько десятков лет или просто случайно засиделись в кафе за вкусным и очень горячим для того, чтобы выпить залпом, кофе. Так считало большинство, в которое Кишибе Рохан не входил. Ну, он так думал. Тяжело было признавать правду, особенно перед Коичи — мангаке никогда не приходилось испытывать это ощущение… надвигающегося одиночества? Грусти? Рохан не знал, как точно оно называется, но выяснять это было последним, что он стал бы делать — и не станет, просто отвернётся от буравившего его старшеклассника, видевшего на его лице ровно противоположное словам художника о том, что скучать по Рейми он не будет. Но в конце концов он сдался, скорее, не потому, что хотел показать всех скелетов в его холодном шкафу, а потому что этим взглядом Хиросе-кун ему всю спину сожжёт. Вскоре и другие подошли к Аллее Призраков, дабы сказать напутствующие слова призраку юной девушки — первой жертвы Киры Йошикаге, что не могла упокоиться долгие 15 лет, удерживаемая в этой аллее, вместе со своим верным псом Арнольдом. Мангака как мог сдерживался, чтобы не показать всей тоски, которая поселилась в его душе, и лишь один человек из всей той собравшейся толпы смог углядеть то, как дрожат радужки изумрудно-зеленых глаз.

***

Художник вздохнул, оставшись наедине со своими мыслями посреди улицы. Он думал, что с этим вздохом и тяжесть с его души упадёт, как замок Кобаяши Тамами — но нет, неприятный сгусток так и сидел где-то в грудной клетке. «Может, удастся перенести это на эскизы? К тому же, лишняя прогулка по порту и набережной не помешает», — с этими мыслями Рохан забежал в дом за альбомом-папкой и остро заточенным карандашом, что выглядел так, будто к нему прикасались очень редко — ведь автор знаменитой манги «Pink Dark boy», величайший мангака Кишибе Рохан — ну, так он о себе отзывался, хотя большая часть из этого очень похожа на действительность — рисует чаще всего без наброска; видимо, безусловный талант и опыт в 4 года позволяет не заморачиваться над этим, но карандаш он все же хранит для быстрых зарисовок, если внезапно что-то придёт в голову. Сев на скамейку напротив заходящего солнца, которая выглядела так, будто на неё накинули яркого жёлтого цвета вуаль из-за лучей и отливающей на них берёзы, покрытого тонким слоем лака, Рохан открыл было папку, слегка проскрипевшую кольцами, занёс карандаш и понял, что рисовать отчего-то не хочется. Совсем не хочется. Вместо пейзажа моря, отражающего яркий солнечный диск, в голове роились совсем другие мысли. Художник попытался вытряхнуть их из черепушки — не получалось. С таким настроем ничего путного на бумаге не появится. И как его угораздило так сильно проникнуться этой глупой и фамильярной особой? Кое как набросав летний закат к тому времени, как на чистом небе уже появились первые звезды, парень поднялся со своего места и посмотрел в космическое пространство. Словно кто-то разлил тушь на белый лист бумаги и точечно прошёлся самым концом острого пера, кое где оставляя еле заметные штрихи в виде падающих звёзд, что, на самом деле, давным-давно сгорели в этом бесконечно мареве, но дошли до наших глаз только сейчас. Поистине, за красоту закат и ночь получают первое место среди времён суток. Интересно, может, одна из этих звёзд — это Сугимото Рейми? Подумав об этом немного и поняв, что этим получает только дополнительные уколы в сердце, Кишибе Рохан окончательно отогнал мысли об этой девушке и направился домой. Вау. «А вернуться на набережную и зарисовать небо, окончательно подорвав зрение, кажется уже и не такой плохой идеей», — проскочило в мыслях мангаки, едва он завидел порог своего дома. Возле двери стоял высокий молодой человек с ну-очень-непохожей-на-другие — Рохан решил воздержаться от оскорблений даже в своих мыслях, ведь кто знает, может вслух случайно скажет? — причёской. Чёртов помпадур, чёртова поза, чёртов Хигашиката Джоске — что ему могло понадобиться от него?! — Что ты делаешь на пороге моего дома?! Разве я тебе не говорил не появляться тут больше? — выплюнул ядовитую реплику в лицо мозолившему глаза школьнику художник, как только подошёл на расстояние вытянутой руки — ближе к нему он стоять не собирается. — Ой, здравствуйте, Рохан-сенсей — в смятении Джоске начал мять заднюю часть шеи — вы сегодня вечером выглядели… ну… подавленным, и я решил, что могу как-то помочь, ведь я же лучший шутник города, хе-хе — заливаясь краской от стыда, произнёс герой этого лета — и, наверное, всего Морио в целом и на последующие времена, коим Рохан его никогда не считал и считать не будет. — Ты слишком высокого мнения о себе. Мне ничего от тебя не нужно, тем более после очередной услышанной из твоих уст глупости. Я в нормальном настроении! Проваливай! — протиснувшись сквозь, казалось бы, сплошную стену из мышц рук, груди и спины, мангака вошёл в дом и громко захлопнул дверь. Кажется, чуть не попал школьнику по носу, ведь он на секунду подошёл ближе ко входу. Теперь уж точно не поработаешь. Хотя… Семь раз подумав и один раз решившись, Кишибе Рохан снова открыл дверь. То, что он увидел, ни капли его не удивило — Хигашиката и не думал уходить, наоборот — собирался, наверное, уже в десятый раз нажать на дверной звонок, как его поймали с поличным, и он с округлившимися глазами и вновь приливающим к щекам и ушам смятением посмотрел на, казалось бы, ненавидящего его мужчину. — Я тут подумал: может, ты мне и поможешь. Но уж точно не в плане успокаивания — уж кому, а тебе я ни о каких сердечных делах распинаться не собираюсь! — сдвинув брови к переносице, мангака озвучил свою идею — побудешь натурой, для тебя — без какой-либо платы. Ничего от меня не получишь, кроме как места на коврике — переночуешь у меня, раз время такое позднее. Входи уже! Уже пунцовый, но радостно улыбающийся Джоске несколько раз кивнул, словно пытаясь согнать безудержное счастье от того, что он будет натурой для самого Кишибе Рохана и от того, что тот вообще его выслушал, и вошёл в просторную обитель, интерьер которой, по большей части, был выполнен в викторианском стиле. Ещё по первой встрече запомнивший, в какой стороне у художника рабочий кабинет, парень прошёл по лестнице под испепеляющим его затылок взглядом Рохана. Собственноручно подписал себе смертельный приговор, самая лучшая смерть — умереть от общества этого кретина. Перенеся из комнаты поменьше — та, что была охвачена недавно пожаром — новое мятное кресло, мангака прошел на свое рабочее место, уничтожающим взглядом указав Джоске на мягкое сиденье и процедив: — Может, слезешь уже с моего стула? — Ну не на полу же мне надо было ждать вас! — без сарказма школьник обойтись никак не мог — такова натура и такова сущность их общения с Роханом. — Не для тебя этот стул покупали — не тебе на нем и задницу размещать, придурок! — на всякий случай протерев сухой салфеткой предмет интерьера, чуть ли не ставший причиной нового бурного скандала, художник уселся, включил настольную лампу — достаточно яркую, чтобы охватить пространство, в котором они находились — и повернулся лицом к молодому человеку, который выглядел так, будто собирался ещё что-то сказать, но не решался — Рохан обрадовался тому факту, что этот полоумный наконец то замолчал. — Раздевайся до нижнего белья и носков. Мне нужно видеть, что я буду рисовать, так ведь? — после этой фразы в комнате воцарилось напряжённое молчание. Словно в комедийной пьесе, мы могли бы лицезреть смехотворную немую сцену — Хигашиката с глазами с монету в сто йен, черт лица которого её видно за плотным слоем румянца, словно девушка, что переборщила с толщиной ярко-розовых румян, и смотрящий на него снизу вверх — не в плане роста, конечно же, ведь этот детина был сантиметров на пятнадцать выше мангаки, но в плане возвышающегося над школьником на полметра чужого эгоцентризма — Кишибе Рохан, не видящей в его просьбе абсолютно ничего смущающего, ведь он только что объяснил, что не сможет нормально рисовать, не видя то, что, собственно, рисует. — Что-то не так? Если тебя что-то не устраивает — то можешь проваливать! — надо же хоть кому-то в этой комнате быть адекватным и прервать это. — Э… нет, все в порядке, просто… неожиданно… если честно, я первый раз раздеваюсь перед кем-то, кроме зеркала или врача — все так же почёсывая затылок — видимо, проявление сильного смущения или стыда — нервно посмеиваясь, произнёс Джоске. Такая невинность даже забавляла художника, и он резко взял альбом и быстрыми, точными штрихами карандаша зарисовал эту гримасу, отразившуюся на лице школьника. Надо же. В первый раз, значит? И у него-то? Эти мысли отошли на потом, заглушаемые шорохом чужой одежды. — Положи на пол — он чистый, не волнуйся. Краска так и не спала с лица школьника. Он не знал, куда себя деть, покусывая нижнюю губу не столько от страха, сколько от не покидавшего смущения… и ночного холода, который всё же оставался в доме. — Сядь ровно, не двигайся как минимум полчаса. Хоть это ты сможешь нормально сделать, да? — произнёс художник, увидев краем глаза ответ — короткий кивок, и начал построение. Тонкие, ровные, округлые линии постепенно сложились в очертания лба и нижней челюсти. Рохан редко прибегал к таким вещам, как детальное построение, композиция или черчение сетки перспективы, но когда дело касается ранее неизведанного — запечатлеть нужно всё. Вот уже и цилиндр шеи появляется на шершавом листе. Джоске смотрит на эти движения с нескрываемым восхищением — когда мангака так поглощен работой, он выглядит очень сосредоточенным, и это, наверное, единственное время, когда он не отпускает едких фраз в его сторону — вполне комфортная тишина, изредка прерываемая лёгким скрежетом грифеля, завораживает. Тем временем на листе уже видна достаточно широкая прямоугольная коробка — будущая грудь. И на каких стероидах нужно сидеть, чтобы с его образом жизни в 16 так выглядеть?! Рохан не завидовал, ни в коем случае — он всегда был доволен своим телосложением, иначе не носил бы кофт и футболок, оголяющих живот и слегка проступающий под кожей пресс — на самом деле, этот вопрос закрутился от двух уж точно не сходящихся в его голове мыслей — постоянно ошивающийся рядом с кафе с Окуясу и компанией Джоске и эта шикарная — если смотреть взглядом художника — мускулатура. Закончив с построением и собираясь было приступить к более детальной проработке силуэта, Кишибе Рохан взглянул на Джоске, сидящего перед ним, и понял, что дальше у него рисовать не получится. Как стрела когда-то пронзила его тело — его мысли вновь пронзило все произошедшее этим летом. От этих мыслей ему постоянно становится не по себе, особенно после сегодняшнего «прощального вечера», и художник с силой сжал карандаш в руках, что не укрылось от проницательных лазурных глаз Хигашикаты. — Что-то не так, Рохан-сенсей? Может, я не подхожу на роль натурщика? — в его душе вспыхнуло волнение. Как бы не ненавидел его этот, казалось бы, изрядно надоевший своими упрёками эгоист, он переживает за него, потому что понимает, что перед ним сидит человек. Что каждый человек — разный, и не всех ему дано понять, поэтому даже за незначительное проявление чего-то негативного стоит переживать. Но сейчас он просто не удержался от колкости и приподнял уголок рта, когда услышал слишком громкий, слишком резкий даже для мангаки голос: — Заткнулся бы и не менял позу! Вечно ты все портишь, недоумок! Сомнений не было — на него, как и на всю их команду, навалилась тяжесть всего произошедшего летом этого года. Обретение стенда, серийный убийца, живущий по соседству, Рейми — всё это сложно переварить одному, но кто Рохан такой, чтобы хоть с кем-то делиться своими переживаниями? В такой ситуации любой нормальный человек подумал бы лишь о том, как побыстрее закончить начавшийся разговор, но Джоске не думал — он говорил, что чувствует, полагаясь на свою душу: — Может, вам стоит отдохнуть? Столько всего произошло — сразу и не оправишься не только физически, но и душевно… — У меня нет времени на чёртов отдых! У меня полно работы. Ты здесь, чтобы мешать мне?! — треск сломавшегося инструмента дошёл до ушей художника не сразу, зато с этим треском в голову школьника пришла ужасная, незаконная, но этим же и отличная идея. — Нет, как раз наоборот, я хочу помочь, как смогу — поднимаясь с кресла, произнёс Хигашиката. — Эй, эй, эй! Ты куда направился?! — оборачиваясь за заходящим за спину Джоске, Рохан пытался хоть как-то воздействовать на его разум не только словами, но и руками — отпихивался как только мог, но парню — хоть бы хны. — Может, вам массаж не помешает, м? — с нотками приторной сладости протянул ненавистный художником человек. — Какой массаж, ты в своём уме?! Не трогай меня своими руками! — попытки оттолкнуть Джоске ни к чему не привели, но и он насилу действовать не собирался. Просто стоял сзади, как истукан, и ждал согласия — уж без него-то он точно ничего делать не будет. Тысячу раз проклиная себя и свое существование, Рохан подумал, что будет лучше, если он пробудет тут пару минут, чем лишний час, а потом он просто выставит ему на улицу — больно надо его здесь оставлять! — Ладно, делай, что хочешь, только аккуратнее и желательно побыстрее! Терпеть тебя не могу… — отвернувшись и скрести руки на груди, мангака нахмурился пуще прежнего. По правде говоря, Джоске никогда никому не делал массаж плеч, но, судя по выровнявшемуся дыханию Рохана — у него что-то да выходило. Порой даже казалось, что он вытягивал шею, как бы млея от приятных ощущений, но, скорее всего, это воображение школьника разыгралось. А вот художник медленно, но все же пришёл к мысли, что отдых действительно не был бы лишним. Да и займёт-то он всего пару минут, ничего страшного в этом Рохан не видел. Главное, чтобы этот кретин не задел одну точку — там у его тела особо чувствительное место, а уж такие слабости мангака показывать не хотел никому, тем более — треклятому Джоске. Надавив большими пальцами под выпуклостью на шее, парень — на сей раз отчётливо — увидел, как вздрогнул Кишибе Рохан, не сдержав и рваного вдоха. — Значит здесь, да? — с лёгкой улыбкой прошептал Джоске и начал аккуратно оглаживать найденную им эрогенную зону. В голове Рохана мысли перемешались — глас разума говорил то «Чёртов подлец!», то «Это неправильно! Нужно сдерживаться», а в самые трудные моменты даже «Чёрт, как же приятно». Потерявшись в этом рое мыслей, художник очнулся только когда почувствовал на себе удивлённый взгляд из-за левого плеча. — Что смотришь? Сам же вызвался помочь, так чего снова застыл?! — Рохан-сенсей, я не знал, что у вас настолько прекрасный голос Что он только что сказал?! Теперь уже очередь застывшего, словно статуя, Рохана краснеть, как спелая вишня. Он что, не сдержался и…? Джоске ожидал услышать что угодно, но не тихий смех со стороны художника. — Ну да, у меня великолепный голос, а чего ты ожидал? Хочешь ещё послушать? Продолжай в том же духе! Может и позволю тебе услышать это ещё раз! Теперь Рохан уже сознательно повернулся спиной к школьнику. А чего ему, собственно, терять? Джоске с ухмылкой продолжил начатое. Аккуратно сжимал мягкую, подтянутую кожу на плечах, ближе к шее, но не позволял Рохану подставляться под его ласки — сразу перемещался ближе к предплечьям. Спускался большими пальцами вниз, к чужим лопаткам, прикрытыми тканью короткой рубашки, слегка надавливая на них и вызывая у мужчины очередной шумный выдох. После «прелюдий», смакуя момент, школьник медленно передвигал руки к тонкой, лебединой шее художника — это сравнение казалось ему вполне подходящим творческой натуре этого человека, да и выглядела она на этом теле так же изящно, как и у упомянутой птицы — и оглаживал четырьмя пальцами, стараясь не задевать ускорившую пульсацию жилку с правой стороны. Большие пальцы Хигашиката отпускал к выступающему седьмому позвонку, про себя усмехаясь тому, как Рохан прогибается в шее, прося о большем. Пару надавливаний на нужную точку хватило, чтобы вызвать очередной, такой тихий, но выражающий полное блаженство сдавленный стон. Этот малый был слишком хорош для мангаки. Через две минуты этой пытки он понял, что давно проиграл ему, и, признав поражение, уже не стеснялся показывать своё наслаждение происходящим в рваных вдохах, подёргиваниях головой и едва различимым довольным постаныванием. — П-придурок… и кто тебя просил… ах! Не только мангака тут в проигрыше. В этой игре нет победителей, поскольку Джоске, приехавший губами к шее Рохана, которой совсем недавно восхищался, понял, что проиграл этому эгоцентричному кретину, а если быть точнее — его сладкому голосу, который хотелось слышать все больше и больше раз, который он сам хотел вызывать у художника, ведь он хочет, чтобы этот голос принадлежал только ему, Джоске. Это прикосновение чужих губ действует на Рохана отрезвляюще. — Ты что делаешь?! Будешь перегибать палку — убью! — Но вам же понравилось — прошептал школьник на ухо тому, кто угрожает ему расправой, и усмехнулся — и у меня есть тому доказательство! — Да? Ну и какое же, позволь спросить?! Оу. Проследив за взглядом малолетнего паршивца, Рохан покрылся пунцовым цветом. И когда это произошло?! — Собственный организм вы не в силах обмануть — довольно, как кот, проурчал Джоске и вдруг оказался спереди — вы же не собираетесь так ходить, м, Рохан-сенсей? — пытается заглянуть в глаза, нахальным образом взяв художника за подбородок. Не на того напал. Не сразу поняв, что произошло, до Джоске дошло только тогда, когда он почувствовал на щеке что-то, стекающее вниз по лицу, а на всём себе — выжигающий дыру промеж глаз взгляд стоящего перед ним Рохана, метающий молнии и одновременно показывающий школьнику стыдливые отблески. — Физическая реакция — это нормально, тупоголовый. Это никак не значит, что я — Господи помилуй — когда-либо захочу тебя! Убирайся из моего дома и никогда больше не приходи сюда! — ещё один плевок, теперь уже в другую щеку. Но Джоске тоже не пальцем деланный. взглядом победителя вытер чужую слюну со своего лица и произнёс: — Хотели бы меня прогнать — уже давно бы своим стендом сделали. Так чего же медлите? Замялся. Вот и нашёл, на что надавить. Взял лицо Рохана в свои ладони. Интересно, а это у него в первый раз? Не обращая внимания на взгляд, полный презрения, увлек столь желанные в последние два часа губы в первый для обоих и невинный поцелуй. Джоске решил не закрывать глаза, захотел проследить за чужой реакцией. Изумрудные глаза напротив сильнее раскрылись, а лицо покраснело ещё больше — Хигашиката думал, что дальше, если честно, уже некуда. Ответа не было, но и отталкивать не собирался. Через какое-то время Рохан сдался и положил свои хрупкие по сравнению с чужими ладони на чужие плечи, не притягивая ближе, но и не отталкивая. Ну точно впервые. Аккуратно прикусив нижнюю губу и заставив художника приоткрыть свой рот, Джоске так же плавно просунул в него свой язык, притянув вспыхнувшее жаром тело ближе к собственному. Становилось всё жарче, несмотря на время суток, сдерживаться подростку позволяли лишь крупицы разума — всё остальное, как и принципы, испарились в миг, когда голый живот Рохана прижался к накаченному прессу. Мангака обнял его за шею, сухо отвечая на ласки — ну чего ещё от него можно было ожидать? В итоге, и в делах сердечных Джоске всё придётся делать самому. С трудом отрываясь от уже припухших губ Рохана, парень встречается взглядом с чужими, все ещё ошарашенными глазами. — Видишь, не так уж и страшно — усмехнулся школьник. — Всё страшно! Почему именно ты? Почему сейчас? — Потому что вы по-своему прекрасны, сенсей. Оставляя Рохана в недоумении, Хигашиката опускается губами к шее, где ещё не до конца высох предыдущий его отпечаток. На этот раз, все так же нежно обхватывая мягкую открытую кожу, принимается легко посасывать и покусывать обнажённый участок, вызывая у художника неровные вздохи. Рохан не знает, что ему делать. Он запутался, потерялся в круговорот собственных мыслей. Ему было противно, ему не хотелось, чтобы это делал с ним Джоске, но, если закрыть глаза на то, что это делает именно он — всё прекрасно, ему хочется большего, самому подставляться под чужие руки и губы, и эта неопределённость определенно сводит с ума. — Я чувствую, как ты напряжен, Рохан, — одними губами произносит Джоске, оторвавшись от его шеи, на которой теперь красуются три ярких пятна. Черт, придётся носить высокие воротник в такую жаркую погоду. — Прошу, позволь себе расслабиться хоть ненадолго. Джоске, одним кончиком носа прикасаясь к разгоряченной коже, целует мангаку в щёку, заставляя того онеметь ещё больше. — Да как я могу расслабиться, когда ты тут со мной такое вытворяешь?! — что ж, в голове это звучало жёстче и увереннее, но надломленный голос не смог убедить стоящего напротив парня, через боксеры которого — единственную вещь, кроме носков, которая на нем осталась после просьбы Рохана — было видно, насколько тот уверен в том, то сейчас произойдёт. — А ты представь кого-нибудь другого? — мурлычет на ухо, словно мартовский кот, оставляет поцелуй на ушной раковине, обхватил мочку уха с золотой ниточкой серёжки губами и начал посасывать. Господи, что же ты творишь, извращенец?! Последняя нить здравого смысла в голове Кишибе Рохана обрывается, когда его тянут на принесенное им же мятное кресло. Ему хочется только одного — пробыть в этих тёплых объятьях немного дольше, почувствовать эти горячие прикосновения на своём теле ещё хотя бы раз. Джоске усадил художника, находящегося в полнейшем смятении, на кресло, а сам опустился на колени. — Ты что делать собрался?! — Рохан покраснел по кончиков ушей. Признаться, он не такого ожидал. — За меня не волнуйся. Я лишь хочу, чтобы ты расслабился, ладно? — произнёс такой миловидный, но такой извращённый подросток, оглаживая чужие бедра с внешней стороны. Мангака и не спорил насчёт того, что ему тесно в своих широких штанах, но черт, он правда собирается это сделать? Понаблюдав за тем, как Рохан сжимает пальцы обеих рук на подлокотниках и восприняв это, как немой сигнал к действиям, Джоске медленно, оттягивая неизбежное, расстегнул ремень чужих брюк — зачем носить такие широкие брюки, если из-под них видно нижнее белье?! — и спустил их на пол. — И давно ты держишься? — прошептал виновник торжества, потеревшись щекой о чужую плоть через боксеры, вызвав у Рохана короткий стон, который стал единственным ответом на поставленный вопрос. Джоске провел двумя пальцами по следу от предъэякулята, оставшемуся на его щеке, и облизнул их. — А ты вкусный. Если на Земле будет конкурс на самый красный цвет в мире, вы смело можете показывать лицо Рохана в этот момент. Он спрятал его в ладонях, чтобы никто — хотя в комнате всего двое человек — не увидел этого позора. Хотя чего стыдиться? Ему, великому Кишибе Рохану, прямо сейчас будет отсасывать тот, хуже кого за всю жизнь он не встречал и вряд ли повстречает. Черт, а ведь это как вариант. Приняв эту мысль, Рохан расслабился и позволил Джоске делать то, что он хочет. В конце концов не он тут унижается. Увидев резко появившуюся ухмылку на чужом лице и сразу поняв, в чём дело, школьник, не сдержав ответной улыбки, спустил чужие боксеры на пол, к штанам. Напряжённый член, сочащийся смазкой, прижался к животу Рохана, выпустившего ещё один сладкий-сладкий стон. Но Джоске не спешил. Притворно медленно пробежался пальцами по стволу, притворно медленно обхватил кольцом из тех же пальцев и всё не спешил приступать к главному. Разочарованно вздохнув, Рохан, сгорая от нетерпения, сам толкнулся в чужую руку, резко выдохнув. — Так и знал, не впечатляет. Я про размер — усмехнулся Джоске. Конечно, это было неправдой, просто его смешило то, что даже сейчас художник позволяет себе смотреть на него сверху вниз — в буквальном и в переносном смысле. Это ведь Джоске делает Рохану одолжение, а не наоборот. Заявление школьника взбесило мангаку настолько, что он схватил шокированного чужими действиями парня за загривок, стараясь — так уж и быть — не испортить его любимую причёску. — Даже сейчас язвить начинаешь? — Успокойся, — с этими словами Джоске резко сжал пальцы на плоти перед ним. Рохану перехватило дыхание, и он только шумно выдохнул в ответ на ослабшую хватку. Подумав, что он и вправду долго возится, школьник на пробу вобрал в рот только головку. Тело под ним вздрогнуло. На вкус было… терпимо. Если это принесёт Рохану долгожданное спокойствие — он был готов стерпеть любой вкус. Посмотрев снизу вверх на художника, тот увидел поистине живописную картину — смущенный всей ситуацией, Рохан кусает губы, чтобы не показывать свою слабость и не давай Джоске услышать столь сладкий голос, срывающийся в стонах — нельзя совершать такое преступление. Поэтому парень медленно начал двигать головой, вбирая то чуть меньше половины, то оставляя только головку, надавливает кончиком языка на уретру, проходит им по уздечке. Рохану сносит крышу. Он сдерживается как может, но понимает, что уже на грани того, чтобы застонать во весь голос, потому что то, что делает Джоске, вызывает ощущение блаженства. — Возьми глубже, ты же можешь — сквозь зубы процедил Рохан. Пока ещё рано вскрывать все карты. Послушно кивает и берет до половины. Щелк. В эйфории закрывает глаза и срывается в полустоне-полумольбе. Хочется ещё, ещё, быстрее, глубже. А проклятый Джоске слушается и без лишних слов делает то, что он просит — ну разве это не прекрасно? Не в силах сдерживаться, мангака сам толкается во влажную глубину, иногда проталкивая за щеку — а он выглядит мило с моим членом за щекой. Такой наивный и невинный, а посмотрите, чем занимается! Несносный мальчишка! Не останавливайся! Джоске хватает сил в последний момент взять чужой член до основания, вжавшись носом в чужой лобок. Самый тягучий, самый пошлый, самый прекрасный стон вырывается из груди Рохана, который ещё пару раз толкается по инерции и обессиленно падает на новое кресло, которое, скорее всего, придётся отмывать от пота. Со звучным хлюпом Хигашиката вытаскивает чужой член из своего рта, сглатывает тёплую солоноватую сперму и подтягивается на подлокотник кресла и находит Рохана спящим. Первый раз Джоске видит у него на лице полное спокойствие. Взвесив все за и против, школьник не решается оставаться здесь на ночь — мало ли, «протрезвеет» и запустит чем-нибудь тяжёлым. Со своей эрекцией как-нибудь справится. Всё равно одежду в стирку кидать — ничего страшного не произойдёт, если он наденет её сейчас. — Сладких снов, — не удержался и поцеловал Рохана в щеку. Всё же у него прекрасная кожа. Джоске аккуратно, стараясь ничего не запачкать своей обувью, вышел через окно на втором этаже — то, через которое влезал Окуясу в их первую встречу — и оставил великого Кишибе Рохана одного, наедине с самыми сладкими снами, которые он когда либо видел.